«Кто б знал тогда, какое шапито…»

*

…каких не сыщешь ныне…

тогда легко давался каждый день

в окно влетал трамвай вгрызаясь в дребезг пыли

и растворялся в коммуналке стен

...и мы тогда на самом деле были...

качался город на лучах весенних

подбрасывая выше облаков

нам не хватало голоса и зрения

нам всюду был готов и стол и кров

…и светом становились наши тени...

когда встречались в Центре у метро

и шли в театр «Суббота» чтоб себя

самих сыграть: бездомных молодых

                                     и то и дело

мы пользовались временем зазря

…и к той свободе мы тогда привыкли...

я помню твое длинное пальто

и смех и на мгновенье снег апрельский

кто б знал тогда какое шапито

нам уготовано – рыдал бы тот же Невский

рыдали бы возлюбленные кони

обузданные на возлюбленном мосту

оттуда нас почти ничто не гонит

…и я все жду...

 

 

*

из подворотни этой

выкарабкиваюсь как из траншеи

наспех запахнув пальто

дом раскачивается длинношеий

в этом доме живет додо

вместе с орленком эдом

мышью и прочей придуманной мелюзгой

ты однажды казался светом

мне тогда снилось – с тобой

город лежит распростертой страницей

в нем такие заложены буквари

что вернувшись в него ломаются спицы

золоченые спицы любви

я ухожу не простившись впрочем

ты прости ты прости ты прости

снег январский летит многоточием

и ему со мной по пути

 

 

*

катит осень волны свои над городом

за окном в кафе гудит человечий улей

небо как мешок до краев распорото

и оттуда сыплются фейерверком угли

громоздит луна первобытный облик

дымок сигаретный взбирается выше

то ли грустно то ли смешно до колик

что ничего из меня так и не вышло

ни вещи полезной ни зверька ручного

ни песни ни пляски ни другого веселья

не найти управы не собрать улова

адресат утрачен для новоселья

 

 

*

облака хвостами свесились в окно

скоро отправление состава

кошка мушку слопала смешно

книги разрослись в шкафу как травы

зайцы пятнами бегут по потолку

в воздухе болтаются пылинки

я из дома выйти не могу

чтобы получить другие снимки

я лежу наверно на полу

так когда-то бабушка лежала

нет конечно вся я не мурмру

просто спрячусь от себя под одеяло

 

 

*

раз на раз больше не приходится

и не то чтобы ты устал

дождик дышит в твою смоковницу

над землею пар

птички шныркают в огороде

за оградой ни встать ни сесть

может ближние на подходе

иль благая весть

 

смотришь в небо любви исполненный

как ты есть

вот и все что тобой наполнено

здесь

 

 

*

переходишь улицу на зеленый

то налево махнешь рукавом то направо

полетят гуси-лебеди из бетона

выйдет город наружу больным суставом

до зимы сыто-пьяно

а дальше дольше

с каждым днем все судорожней и осенней

в облаках из тюля

пляшет листьев дождик

наберись до зимы

от земли терпений

 

 

*

пойти гулять до магазина,

купить какой-нибудь фигни,

чтобы до вечера невинно

прожить в предчувствии любви.

 

не обмануть, не кинуть камень,

не броситься под паровоз,

на булку положить салями,

налить в рюмашку кальвадос,

 

и в тот момент, когда последний

автобус рыкнет за окном,

понять, что ты сидишь в передней

и размышляешь о былом

 

 

*

сели, переписали набело,

вышли на улицу, закурили,

на нем была кепка папина,

на ней были мамины крылья.

 

снег увязался за ними до

самого перекрёстка,

это его старый «Ремингтон»

распечатал звёздки.

 

 

по мотивам

 

дорогой доктор вылечите меня от болезней

прежде всего от душевных они изводят под вечер

я бы мог еще послужить быть отчизне полезен

как уполномоченный железнодорожный диспетчер

не верьте слухам что нет души будьте покойны я

способен на осмысление даже счастья вечного

так преподайте же объясните урок бытия

не зовите только сюда вашего подопечного

я ведь стараюсь: что велят складывать то слагаю

если требуют вычитать я исключаю из правил

вся эта философия как-то причастна к раю

только кто же кто в этом раю нынче всем заправляет

дорогой доктор я уже премного вам благодарен

хотя вы говорите что вы не доктор а инспектор

по правам человеков и зовут вас Карений Анин

но я-то в курсе вам давно известен начальный вектор

потому прошу вас помогите мне стать сверхрастением

ерунда ведь да и какой из меня в самом деле стоик

объявите по щучьему и по моему хотению

и у вас наконец станет больше свободных коек

 

 

*

вот лежу на холме, отсюда видать далеко,

чистое небо склонилось надо мной сердобольно.

я забыл руки отца, но вспомнил глаза его,

вспомнил, как лупил он меня за кол по контрольной,

а потом обнимал, обещал купить новый велик,

лишь бы я делал уроки, лишь бы стал человеком,

я мечтал, что летом переплыву на другой берег

и тогда осмелюсь любку позвать на дискотеку.

 

так скажи мне, господи, для чего же рожают детей?

ты вообще там у себя наверху читаешь газеты?

зачем убиваем друг друга, тебе, говорят, видней,

но зачем ты жизнь создавал, если смысла в ней нету?

вот я лежу на холме и гляжу на другие холмы,

тише застывших вод, ниже травы, прибитой морозом.

и уже никуда не денусь из этой гиблой зимы.

и не задам больше ни одного вопроса.

 

 

*

спрячь меня, пожалуйста, от меня самой,

чтобы отныне воевать было не с кем,

потому что лирический мой полугерой

стал ленивым и в суждениях резким,

он забросил свои игрушечные мечи

в угол строки, щит застрял в зубах двоеточий…

только не кричи на него, уже не кричи,

он и так у меня панически любит ночи.

днем с огнем бывает, а ему хоть бы хны,

тишиной любуется, в тишине пропадая,

когда все подступы к дому окружены

то ли снегом опавшим, то ли слов дикой стаей

 

 

по гринуэю

 

на опавших яблоках бабочки нимфалиды царят,

много их в этом году, как, наверно, в самом китае.

разлетаются фейерверком, если заходишь в наш сад,

очарованный огоньковой немыслимой стаей.

 

а под вечер где они прячутся, обретая приют?

когда луна зажигает рыжий бумажный фонарик,

в тишине распустившейся кажется, что их не найдут,

лишь бы только катился по орбите яблочный шарик.

 

цифры складываются со всем остальным до нуля,

сколько по гринуэю отпущено всем летающим?

это опавшие яблоки, может быть, ты и я,

или просто отсчет утопленников утопающими?

 

 

*

вырастает осень из сношенных за лето шлепок,

из заляпанного португальским вином любимого сарафана,

вылупляется из потрескавшейся жары, как цыпленок,

выбирается из ракушек, лежащих на самом дне чемодана.

 

и сразу за дело: чертит пунктиром улетающих стай оси,

чтоб до лета убрать отпевший, отыгравший свое реквизит,

кроет тучами небо, потому что на дух его не выносит,

разбегается ветром, выгибается ливнем, листвой горит.

 

с каждым днем становится все сильнее и вездесущей,

вдыхает тепло, выдыхает – сладковатую пустоту,

обнажая вой далеких сирен, в никуда зовущий,

когда ты от меня уходишь в ее темноте поутру

 

 

*

ой да не вышла она берегами

а глубины на нее так и вовсе не напасешься

в три погибели сложилась что твой оригами

была река-реченька стала ложью вся

целиком уместилась на одной ладони

и куда ты теперь спровадишь ее такую

да гляди ж ты отрастила по пояс корни

в них мол теперь и перекукую

 

ни стыда ни бодрости только глаз горит

а другой подбит как у них у рек

за редким случаем водится

и настолько в целом загробный вид

что даже пришлый всплакнет имярек

то ль монетку дать то ль в переносицу

 

ой да пропади она уже и воскресни

тридцать три раза и один в придачу

все бы бестолковой хороводы да песни

да слинять бы с работы побыстрей на дачу