«Никому нет дела», повесть

 

Из книги «Четыре оттенка счастья»

 

Мне неполных 25, и зовут меня Алик. Именно Алик, не Алексей и не Александр. По паспорту я Алик. У меня черные волосы и тонкие губы… Однажды я внезапно пропал среди ночи, но родители не бросились меня искать… решив, что я умер.

 

Мне 21. Я считаю себя вполне счастливым человеком. У меня всё хорошо. Правда, иногда родители ругаются… и папа бьет маму. Может разбить лицо в кровь, а я вступаюсь за нее… Тоже, конечно, получаю… Но, блин, какая разница. Ведь, по сути, никому нет дела! И это нормально. Вчера, например, в магазине ко мне подошел парень и попросил пару гривен, а я прошел мимо, будто его и не было… И кто знает, может, завтра его найдут на улице мертвым… Но никому до этого не будет дела… И мне тоже.

На днях я перечитал свой дневник за 8-й класс… Господи, каким несчастным я тогда был! На каждой странице все так плохо… И я вот думаю, почему я не покончил с собой? Не выбросился из окна… Казалось бы, что может быть легче? А знаете, что меня удерживало? Мысль о том, что я еще ни разу не спал с девушкой…

У меня есть подруга. Я ее очень люблю… и она меня. Но жизнь сложилась по-другому… Жизнь состоит из того, что папа бьет маму до крови, она плачет, я ее защищаю, мне так же разбивают лицо в кровь…

Когда мне было 15, папа избил меня до полусмерти… Бил ногами. Я лишь просил, чтобы не по лицу. И спасибо ему, он не бил по лицу. Но бить не переставал. И когда успокоился, сказал самую разумную фразу, которую когда-либо кто-либо мне говорил… Он сказал: «Всё, что тебя не убивает, делает сильнее…» А потом я встал, умылся, сплюнул сгустки крови и продолжил жить… Но фразу эту я помнил всю свою жизнь.

Когда, например, меня бросила моя первая девушка, мне хотелось повеситься… И именно тогда мой папа сказал: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Мне было тогда 14… за год до того, как папа меня избил… Но, Господи, как же я ему благодарен! Он был лучший… Хотя и бил меня… Но лучший…

В школе я никогда не входил в категорию «модных» ребят. В любой школе, в любом классе есть так называемые модные мальчики и девочки, о которых все говорят и которым подражают. Все поголовно в них влюблены, а сами «идолы» надменно безразличны ко всему окружающему… Я не был таким. Скажу даже больше, до 8-го класса меня обижали, меня унижали, и всем было на это наплевать. Пока однажды я не столкнул одного из своих обидчиков с лестницы. Мальчик поломал ногу. А я, пока он лежал на полу и корчился от боли, три раза ударил его ногой по голове, пробив череп… Уже со второго удара. Но я нанес еще один удар, поскольку… Поскольку хотел его убить…

Родителей вызвали в школу. Мама плакала, а папа молчал. Когда мы вернулись домой, он не проронил ни слова и даже не бил. А мама кричала, обвиняя во всех смертных грехах… А когда я сказал ей, что сожалею, что мальчик остался жить, она ударила меня по лицу. Папа молчал, сказав единственное: «Значит, у него были на то причины…» Больше меня в школе никто не обижал…

А после того, как меня до полусмерти избил отец, я выколол глаз соседскому пацану. Я шел домой из школы и увидел, как мой сосед отрезал котенку хвост кухонным ножом. Серенький, в черную полоску котенок истошно мяукал, а парень смеялся. Когда я с ним поравнялся, он предложил мне принять участие в этой «забаве» и похвастался, что потом выколет котенку глаза. Я улыбнулся и попросил у него нож… И всадил его в левый глаз соседа. Он завопил, выпустил из рук котенка, потом замер, пошатнулся и потерял сознание. А я взял котенка на руки и пошел домой.

Уже дома, обрабатывая котенку кровящий обрубок, я плакал. Потом отец пришел с работы. Он ничего не спросил. Мама была в больнице. Когда я уже спал, обнимая серенького котенка, к нам пришла милиция. Отец долго с ними беседовал.

Он сказал, что забрал меня из школы и что мы весь день провели вместе. А котенка нашли под нашим подъездом. Тот парень не раз попадал в милицию… то за мелкие кражи, то за драки… Поэтому папе поверили. Папа так ничего у меня и не спросил. Соседский пацан лишился левого глаза. А котенок живет с нами…

После истории с выколотым глазом дворовые начали меня побаиваться. Так по воле случая я приобрел репутацию задиры и хулигана. Это меня вполне устраивало. Меня никто не трогал, и я никого. Иногда, правда, приходилось устраивать показательные разборки… Чтобы держать остальных в тонусе. Но это бывало редко…

Окончил школу я плохо и поэтому никуда не смог поступить. В армию не взяли, потому что я астматик. Правда, через пару лет, благодаря стараниям мамы, меня устроили в какой-то частный институт экономики… на заочное. Там я до сих пор и учусь. А в остальное время продаю обувь в мужском обувном отделе огромного универмага.

А потом я встретил ее. Именно тогда, когда я думал выброситься из окна, она позвонила в дверь. Она — подруга моей соседки… Она просто перепутала дверь. Она моложе меня на три года, и я ее люблю.

Одним словом, вот в принципе и всё, что я могу рассказать о своей жизни. Мне 21, и у меня странные родители. Я люблю девушку, которая тоже меня любит. У меня есть маленький серенький друг с обрубком вместо хвоста. У меня в жизни есть несколько страшных тайн, которые умрут вместе со мной. Папа редко бьет меня. Особенно после той истории с выколотым глазом. Я, как могу, стараюсь хорошо учиться, чтобы мама больше не плакала…

А тот соседский пацан недавно умер от передозировки героина… Папа до сих пор верит, что тут не обошлось без моей помощи…

 

 

                                              Часть I

                                    О дурацком чтиве

 

— Как ты думаешь, я толстая? — мама внимательно рассматривала свое отражение в зеркале.

— Нет, что ты… — буркнул я, не отрывая глаз от книги.

— Алик, посмотри на меня и скажи, пожалуйста, толстая я или нет?!

Спинным мозгом чувствую, как она буравит меня колючим взглядом.

— Ты не толстая, — я перелистнул очередную страницу глупой книжки — учебника по макроэкономике. Это была уже 30-я страница, но моя нервная система упорно блокировала попадание ТАКОЙ информации в мозг, поэтому каждую страницу приходилось перечитывать по нескольку раз, чтобы, наконец, понять суть написанного. Через два дня у меня должен был быть экзамен по макроэкономике, и нужно было хоть что-то понять, чтобы заслужить свои три балла… Чтобы мама не плакала.

— Алик! — не выдержав, она скрипуче взвизгнула.

Пришлось-таки повернуться и еще раз, глядя ей в глаза, подтвердить, что она не толстая. А потом, извинившись, попросить не мешать готовиться к экзамену.

И почему мама решила, что толстая… Иногда я не понимаю ее. В принципе, я никогда ее не понимал, но порой она становится для меня просто загадкой. Она худая. Очень худая. Думаю, ей даже стоит поправиться…

Макроэкономика. Мой последний экзамен летней сессии третьего курса. Идиотский предмет, совершенно мне чуждый. Я никогда не хотел быть экономистом. Но это ведь так сейчас престижно… А с мамой спорить было бесполезно, тем более с моим-то школьным аттестатом.

Мне не нравится ходить в институт. По крайней мере по той простой причине, что там меня окружают люди, которым действительно нравится этот предмет и которые мечтают стать известными экономистами и изменить мир… Или же просто добиться власти и вконец угробить экономику нашей страны, и без их помощи паршивую.

А я просто хочу продавать обувь, приходить по вечерам домой, заниматься сексом со своей девушкой и засыпать в обнимку с котом Бисквитиком, у которого вместо хвоста кривой обрубок. Хочу, чтобы мама оставила меня в покое и больше не плакала.

Но я обещал ей, что получу высшее образование, а она обещала, что тогда перестанет плакать. Мама вообще часто плачет. И даже не потому, что есть какой-то повод, а просто потому, что она плакса. А я больше всего в жизни не выношу ее слез. Меня это огорчает. Действительно. В такие моменты мне становится очень жаль ее. Она это знает и поэтому плачет еще чаще… Чтобы вызвать жалость.

Пока в голове клубились мысли, рука механически перелистывала страницы не интересующей меня книжонки. Таблицы, графики, формулы… Сплошная каша из цифр и непонятных мне слов… Думаю, мои однокурсники дуреют от этой фигни. Наверняка читают такого рода макулатуру в любое время суток… В метро, на прогулке в парке… И чувствуют при этом себя такими умными. Они наверняка гордятся, когда прохожие обращают внимание на название этого чтива… Идиоты.

Бисквитик тихо замяукал под столом, а потом запрыгнул прямо на ненавистную книгу.

— Ты тоже думаешь, что это полный бред? — улыбнувшись, я нежно погладил кота по шелковистой шубке, он начал урчать. — Да, да… Я тоже думаю, что мне это не нужно… Но ты ведь знаешь, всё ради мамы… 

Бисквитик недовольно фыркнул и начал подремывать.

— Я вовсе не оправдываюсь… — протянул я, но кот закрыл глаза. — Бисквитик, ты глупый комок шерсти! — выпалил я.

Мой маленький серый друг поднялся с книжки и, спрыгнув со стола, залез под диван.

— Да ладно тебе, не дуйся… Ты ведь всё прекрасно понимаешь. Мне нужно учиться… Ну, хоть немножко. Вот сдам этот экзамен, и всё изменится. Останется всего один год мучений, а потом я смогу заниматься тем, что мне нравится. И для тебя у меня будет больше времени… ну как, договорились?

После этих слов Бисквитик вылез из-под дивана и принялся довольно мурлыкать. Я взял его на руки и переместился на диван.

— Полчаса передышки никому не повредит, — я улыбнулся, потягиваясь, а Бисквитик уже сладко спал, скрутившись калачиком у меня на груди…

 

                                                 Часть ІІ

                            Друзей не хоронят в кульках

 

25-е июня моего третьего курса я не забуду никогда. В тот день я сдавал экзамен по макроэкономике. И сдал его на «5». Поразительно, правда? Ничего не зная и толком не понимая, я умудрился запомнить только первые 30 страниц дурацкого учебника… по которым меня и спросили… Преподаватель даже похвалил и поздравил с окончанием третьего курса.

Я позвонил домой. Хотелось хоть раз в жизни похвастаться своими успехами. Трубку взял папа. Я, не здороваясь, начал тараторить о своем успешном экзамене и о том, как меня хвалили… Папа молчал, а на фоне своей болтовни я слышал мамины завывания. «Что с мамой?» — спросил я. — «Приезжай, Бисквитик умер», — папа положил трубку, а я, окаменев, стоял в шумном коридоре института, по которому туда-сюда носились студенты… Я стоял и не мог поверить в только что услышанное…

Почему он умер, навсегда останется загадкой. Просто заснул и не проснулся. Когда я приехал, папа молчал, а мама не переставала выть и причитать. Бисквитик лежал у меня в комнате на полу. Какое-то время я просто стоял в дверях и смотрел на маленькое серенькое тельце своего лучшего друга. Казалось, Бисквитик просто спит… еще несколько секунд — и он откроет свои зеленые глазки, и нежно замяукав, прыгнет ко мне на руки и будет урчать и тыкаться носиком мне в ладонь… Но он неподвижно лежал, а я был не в силах пошевелиться.

— Алик, его нужно похоронить… — начал папа.

— Позже… — протянул я и шагнул в свою комнату, закрыв дверь.

Я гладил Бисквитика и тихо плакал…

 

«Мое маленькое, нежное существо… Почему ты умер? Глупенький серый комочек! А я сдал макроэкономику на «отлично»… Прикинь! Теперь у нас с тобой куча времени… мы можем играть, вместе смотреть телик, вместе спать… Бисквитик… мой маленький котенок…»

 

Я прижимал его пушистое тельце к своей груди и горько плакал. Он был моим единственным другом. И пускай меня считают сумасшедшим, но я-то знаю, что Бисквитик все понимал. Он понимал, когда мне плохо и когда я чем-то расстроен. Да, он не мог говорить, но он, как никто, мог понять и утешить. Просто прижаться ко мне своей шубкой, заурчать, и сразу становилось легче. Мы были лучшими друзьями. Когда я иногда плакал, он приносил мне в зубах свой любимый маленький мячик и клал его на колени. Я бросал его, а Бисквитик, словно заведенный, мог беспрерывно за ним бегать, смешно подпрыгивая и забавно мяукая. Мне всегда становилось от этого легче. Я даже начинал улыбаться, а иногда и смеяться. Бисквитик это знал и всегда так делал. Пускай все думают, что он не мог говорить… Но он мог. Когда я с ним разговаривал, рассказывая о том, как прошел день, он всегда мяукал в ответ. Порой тихо, иногда активно… даже громко… Считайте меня сумасшедшим, но моим самым лучшим другом был серый кот Бисквитик с кривым обрубком вместо хвоста…

Мама не пошла с нами хоронить Бисквитика. У нее был нервный срыв… поднялось давление, кружилась голова, глаза опухли от слез… Одним словом, она осталась дома. Единственное, за что маме спасибо, она пожертвовала свою любимую деревянную шкатулку, в которой мы похоронили Бисквитика. Я сразу отказался от папиной идеи хоронить его в кульке. Он ведь был моим лучшим другом, а друзей не хоронят в кульках… Тогда мама, захлебываясь рыданиями, высыпала из своей большой деревянной шкатулки бусы и протянула ее мне, сказав: «Хороните его в этом…» Мама ведь тоже любила Бисквитика.

Мы хоронили его, а я молчал… просто молча смотрел, как его маленькое серое тельце, бережно уложенное в мамину любимую шкатулку из-под бус, скрывается под слоем рыхлой земли у нас во дворе... и не осталось ни следа от того существа, которое столько лет было с нами… Разве что еще не убранный со вчера кошачий туалет и пара-тройка задранных игрушек…

Когда мы вернулись, мама уже спала. Я закрылся у себя в комнате и долго вертел в руках его любимый зеленый мячик… Потом позвонила Лиля, моя девушка. Она долго о чем-то говорила, пока, наконец, не сказала то, зачем, собственно, и звонила…

— Алик, нам нужно расстаться…

— Почему?

— Ну… как тебе сказать… в общем…

А дальше следовал бессвязный набор слов… короче, всякая ерунда. Она разлюбила, встретила другого… Дай Бог счастья…

— Ну… поцелуй от меня Бисквитика… — она еле слышно смеется…

— Он умер… — говорю я и вешаю трубку.

Лиля названивает, пытается связаться… «Да пошла она!» — думаю я.

Сижу и кручу в руках маленький зеленый мячик… Лиля… Лилька… столько лет коту под хвост… Бисквитик… Я засыпаю…

 

                                       Часть ІІІ

                              Мамин ковер испорчен!

 

А через неделю после того, как умер Бисквитик, я подрался с дядей Валерой. У дяди Валеры пятеро детей от разных жен. Троих из них я никогда даже не видел. Дядя Валера — родной брат моего отца. Мама уже много лет с ним не разговаривает, а папа его презирает… а я на него похож… за что, думаю, папа порой меня ненавидит.

Дядя Валера из тех людей, которые любят только себя. За что, собственно, родители его и не воспринимают. А мне он нравится. По крайней мере, он живет именно так, как ему хочется, а не так, как правильно.

Дядя Валера пришел к нам в гости. Мама была недовольна, а папе не оставалось ничего другого, как предложить пропустить рюмочку-другую. Как-никак, он ведь его брат. Они долго общались, пока, наконец, дядя Валера не вручил папе приглашение на свою пятую свадьбу. Папа даже не удивился, просто пожал плечами и опрокинул очередную рюмку.

— Этой-то сколько? — наконец спросил отец.

— Девятнадцать, — ответил дядя Валера, ухмыльнувшись.

— Ну да… кто бы сомневался. В поздние дочери тебе годится, — заключил папа, закурив.

— Зато в постели — бомба! — дядя Валера зашелся заразительным смехом.

Несколько минут он весело хохотал, наслаждаясь папиным недовольством и предвкушая мамино негодование, когда она узнает. Мне нравилось это его качество. Ему было наплевать на все предрассудки и нормы этики. Он жил так, как хотел, и ни у кого не спрашивал, хорошо это или плохо.

— Приходи и малого своего тащи. Ну что, Алик, обрадуешь дядю своим присутствием?

— Да, наверное… — протянул я, не выразив особого энтузиазма.

— Что это за ответ?! — резко выпалил дядя Валера.

— Если папа пойдет, то и я пойду…

— Господи, Алик, сколько тебе лет? — спросил он, окинув меня презрительным взглядом.

— 21.

— Да я в 21 уже второй раз разводился!

— И ты считаешь, этим стоит гордиться? — спросил отец.

— Вопрос не в этом! Алик, в 21 год пора было бы уже повзрослеть и самостоятельно принимать решения, — он ехидно улыбнулся.

— Если папа пойдет, то и я пойду… — повторил я, как заведенный.

— Ты такая же мямля, как и твоя мамаша!

— Валера, если ты сейчас же не прекратишь, я попрошу тебя покинуть этот дом! — папа жестко осадил брата, а потом, строго посмотрев на меня, буркнул что-то вроде «Шел бы ты к себе в комнату».

Я молча спрыгнул с подоконника, на котором до этого сидел, и направился к двери, но уже перед самым выходом дядя Валера схватил меня за руку и злобно прошептал: «Меня в 21 год по крайней мере не лупил собственный папаша… А если бы и лупил, уж я бы его не боялся… мямля…»

…После этого я ударил дядю Валеру. Вложив всю свою ненависть и злобу в этот удар, я разбил ему нос… папа замер, а дядя Валера упал со стула… бутылка разбилась, из комнаты выбежала мама… она закричала. Поднявшись, дядя Валера тоже меня ударил… разбил мне лицо… я упал… он бил меня ногами… папа молчал, мама кричала. Он бил меня, но мне не было больно… Было до боли обидно! Я схватил со стола нож и пырнул им в ногу дяди Валеры… мама потеряла сознание… дядя Валера закричал… папа ударил меня по лицу… я ушел к себе в комнату…

Я сидел на диване и сплевывал кровь на ковер. Выковыривал из носа сгустки и размазывал по маминому любимому узорчатому ковру. Из кухни доносились крики дяди Валеры, мамин плач… иногда я слышал папин голос, но редко. Потом

дядя Валера ушел. На миг в квартире стало тихо, а потом ко мне зашли родители.

— Пойди умойся, — презрительно произнес отец.

Уже в ванной я ужаснулся, увидев собственное отражение. Вся физиономия была в крови… кровь потоком шла из носа, а в глазах полопались сосуды… кое-как умывшись, я вернулся в комнату. Они меня ждали.

— Мы поговорили с мамой и решили, что тебе нужна профессиональная помощь, — сказал отец, поглаживая маму по плечу.

Мама плакала.

— Вы хотите запихнуть меня в психушку? — равнодушно спросил я.

— Нет. Но тебе не помешает консультация специалиста… Алик, ты понимаешь, что сегодня вел себя неадекватно? — папа выжидающе смотрел на меня.

— Нет, не понимаю… хотя, думаю, вы правы… со мной, наверное, что-то не так, — я лег на диван, ощущая, как кровь медленно стекает по горлу…

Они уже собрались уходить, но я окликнул маму.

— Мама, мне плохо…

Она долго на меня смотрела, а потом, закрывая за собой дверь, небрежно кинула: «Помой ковер».

Я лежал на диване, захлебываясь собственной кровью, и хохотал. Мне было неимоверно весело. Все-таки жизнь — забавная штука. Даже маме плевать. Как, впрочем, и всем остальным. Только Бисквитику было не все равно… Но это было тогда, а сейчас я лежал на диване с разбитой физиономией и глотал собственную кровь, потому что мама очень бы злилась, если бы я и дальше продолжал заплевывать ее ковер…

Ночью я рвал кровью. Мамин любимый ковер был окончательно испорчен…

                                                   Часть IV

                                              Дорога на юг

 

Со смертью Бисквитика все кардинально изменилось. Почему? Да потому, что я его любил, потому, что он меня понимал… потому, что он был моим другом. А когда мы похоронили его в деревянной шкатулке, всё как-то утратило смысл. Хотя и смысла-то никогда особого не было. Было просто унылое существование… А он вносил в него смысл. Но он умер, и мы похоронили его в деревянной шкатулке из-под маминых бус.

15 июля моя жизнь навсегда изменилась. Точнее, изменилась она к тому времени уже давно. С того самого дня, когда я подрался с дядей Валерой, мама со мной не разговаривала, а папа делал вид, что меня просто нет. Я хотел умереть.

Было так хреново. И даже не потому, что родителям было на меня наплевать, и не потому, что Лиля от меня ушла… Просто было хреново. Быть может, в умных книжках, которыми с таким упоением зачитываются мои однокурсники, такое состояние называют «унынием» или «хандрой»… но я никогда не читал умных книг, поэтому мне было просто хреново.

15 июля, ближе к двум, я шел на обеденный перерыв и встретил своего бывшего одноклассника. Его звали Оскар. Мы никогда не были друзьями, да и не общались практически. У нас были разные интересы. В то время как Оскар курил план, я дрался в подворотнях. Но он не был наркоманом, а я не был хулиганом. Просто у нас так с ним сложилось. Хотя было одно, что нас объединяло. Его тоже бил отец. И он, как никто другой, меня понимал.

Когда мне было 13, папа в очередной раз меня избил. Я сидел на детской площадке возле дома и плакал. Никому не было до меня дела. Только Оскар, который как раз шел из школы, обратил на меня внимание. Он отдал мне свой платок и предложил выпить водки. Я вытер кровь, и мы пошли за водкой. Тогда-то я и рассказал ему, что хочу умереть. А он показал мне шрамы на теле от отцовых побоев.

После этого мы никогда больше не общались. Задирам вроде меня было стыдно водиться с наркоманами, а его компания не принимала меня. Но мы всегда улыбались друг другу. У нас был один маленький секрет… нас обоих били отцы.

Так вот, 15 июля я встретил Оскара.

— Батя бьет? — спросил он, закурив.

— Было недавно, а тебя?

— Неделю назад зуб выбил… — Оскар приподнял губу, демонстрируя отсутствие клыка.

— Хреново… — протянул я.

— Никак денег не насобираю, чтоб новый вставить. Может, по пиву?

— Мне на работу…

— Забей… — Оскар затушил бычок и улыбнулся уголком рта.

Даже не знаю, почему, но после этого простого и обыденного «забей» мне стало легко и хорошо на душе. Плевать на маму с папой! Плевать на работу! Плевать на Лилю! Плевать на всех… кроме Бисквитика… И мы пошли пить пиво.

Когда я не пришел на работу, мне позвонил наш менеджер. Я сказал, что больше не вернусь. Меня уволили. Мама плакала. Отец сказал, что я кончу, как наш сосед, которого пырнули ножом.

А мне было наплевать…                     

А через три дня после нашей встречи Оскар позвонил в четыре утра.

— Я собираюсь сваливать из города. Ты со мной? — его голос дрожал.

— Что случилось?

Оскар долго молчал. Он прерывисто дышал, и с каждым его тяжелым вздохом мне становилось не по себе.

— Он опять побил меня… я так больше не могу.

Оскар начал смеяться. Нервно и, пожалуй, даже истерично. У меня в горле стоял ком, а в глазах рябило…

— Успокойся! — крикнул я, отчего Оскар сразу умолк. — Куда ехать?

— На юг… у меня там кореш… — протянул он.

— На вокзале через час, — я бросил трубку, вытащил рюкзак и принялся забрасывать в него вещи.

Оскар стоял на перроне, завернув свое худое длинное тело в кожаный плащ. Его лицо было мертвенно белым, а глаза болезненно блестели.

— Алик, мне страшно, — протянул он, хватая меня дрожащими руками за куртку.

— Успокойся! Не время впадать в панику! Билеты взял?

Он молча кивнул.

— Когда поезд?

— Через 15 минут.

Я купил бутылку водки и два пирожка с капустой. Через 15 минут поезд тронулся. Оскара лихорадило. У меня колотилось сердце. Через час бутылка была пустая. Оскара рвало. А я стоял в тамбуре и курил. Перед глазами проносились силуэты мрачных деревьев, унылые села…

Почему я поехал с ним… даже не знаю. Может, потому, что мне было его жаль… а может, потому, что мне нужен был предлог сбежать от родителей… а может, потому, что не откликнись я на его звонок, он бы покончил с собой… Я не знаю. Знаю только то, что когда мне было плохо, только он не прошел мимо. Отец Оскара… он бил его… выбивал зубы, ломал ребра… такие отцы не имеют права жить. Мой папа не такой. Он никогда меня не бил так.

Я практически ничего с собой не взял… только сменную одежду, деньги, мячик Бисквитика и фотографию родителей. Зачем мне нужна была фотография, ума не приложу. Может, чтобы доказать себе, что я не такой уже и плохой сын… Я даже оставил родителям записку…

 

«Вы вряд ли будете меня искать… Но, тем не менее, скажу: «Не ищите меня». Спасибо вам за все, что вы для меня сделали, и извините за все то, что сделал вам я. Мамочка и папочка, я счастлив! Я действительно счастлив. Надеюсь, вы тоже будете счастливы… Ваш Алик».

 

Оскар спал. А я молча смотрел в окно и чувствовал полное опустошение… Было на все наплевать…

                                                Часть V

                                     О страшных мыслях

 

С того самого рокового дня прошло три года. Нас никто не искал. А может, и искали, но так и не нашли. Думаю, все решили, что нас уже давно нет в живых и нет смысла тратить на наши поиски время и силы. Нам же было лучше.

Мы сняли однокомнатную занюханную квартирку и тихо в ней существовали. Я работал в ближайшем продуктовом, а Оскар — на мойке.

Не могу сказать, что мы были счастливы… нам просто было хорошо. Хорошо и комфортно. Никто нас не бил, не поучал, не читал морали… Нам было по 24 года, и мы неплохо жили. Вечерами Оскар укуривался планом, а я упивался пивом… А наутро, задурманенные после вчерашнего, мы шли на работу, если была наша смена… а если нет, спали до обеда, а потом шли гулять.

С Оскаром было легко. Он не напрягал. Иногда, правда, он кричал и плакал по ночам, но мы никогда не обсуждали его сны. Оскар не хотел их вспоминать.

Я редко когда думал о родителях. И совсем забыл Лилю. В течение трех лет было слишком много проблем, чтобы предаваться воспоминаниям и размышлениям. Нужно было выживать и по возможности пытаться жить.

В то воскресенье, 23 сентября, Оскар как никогда был молчалив.

— Чего приуныл? — спросил я, не отрываясь от чтения журнала «Автопарк».

— Все путем… — протянул Оскар, заваривая кофе.

Он задумчиво размешивал сахар поржавевшей ложкой и что-то тихо бубнил под нос.

— Ладно, я на работу, — я встал из-за стола, свернув трубочкой недочитанный журнал, и уже был готов выйти в коридор, как вдруг Оскар меня окликнул.

— Алик…

— Что?

— Тут такая тема…

— Я тебя слушаю…

— Ну… как бы… ты… э…

— Оскар, рожай быстрее… я на работу опаздываю! — я выжидающе смотрел на своего до ушей покрасневшего товарища.

— Короче, Алик… ты бы не мог чуть задержаться после работы… ну, на часик… может, два… — Оскар судорожно сглотнул слюну и робко улыбнулся.

— У тебя появилась барышня? — спросил я, удивленно вскинув брови.

— Угу…

— Не проблема. Схожу с коллегами пивка попить после работы… часа на два.

Я вышел из квартиры. Вдогонку послышалось счастливое «Спасибо», двери лифта закрылись.

У Оскара было странное имя, но оно ему шло. Не знаю даже, почему, но оно ему неимоверно подходило. Когда Оскару было 15, отец отдал его в военное училище. И что самое удивительное, Оскар с отличием его окончил. Получил диплом, напился до чертиков и попал под машину. Через два месяца вышел из больницы, а еще через месяц устроился продавцом в музыкальный магазин. Так и протекала жизнь Оскара. Учиться дальше он не стал. Работал, курил, терпел побои отца… одним словом, существовал.

Мать Оскара была очень красивая женщина, но сумасшедшая. Она утверждала, что получает секретную информацию из космоса, а несколько раз выходила гулять во двор голая. Отец Оскара ее очень любил. Но после того как она попыталась задушить своего десятилетнего сына, ее отправили в дурдом, где по прошествии двух лет сумасшедшая красавица и умерла…

Иногда мне кажется, что мы с Оскаром моральные уроды. Всё у нас какое-то неправильное. Неправильные родители, неправильные имена… всё, блин, не как у людей, да и сами мы какие-то не такие. Глядя на Оскара, я иногда пугаюсь собственных мыслей… а может, я тоже сумасшедший? Потому что у Оскара точно что-то не в порядке с головой, хоть он и мой друг, но это правда. Может, и я такой же? И может, наши отцы били нас именно потому, что мы больные. Я не знаю, мне не хотелось об этом думать. Это были страшные мысли. Мне не хотелось быть сумасшедшим…

                                                 Часть VI

                                  Не имеющая особого значения

 

В тот день я не вернулся домой. Мы хорошо выпили с коллегами, а потом наша кассир Вика попросила меня проводить ее домой. Я согласился. Мы долго курили возле ее подъезда, смеялись. А потом я поднялся к ней. Она была старше меня на три года. Симпатичная, полноватая… она мне нравилась. С ней было комфортно. Мы переспали…

Уже ночью я написал Оскару сообщение: «Не жди меня». Вика тихо спала, еле слышно вдыхая и так же бесшумно выдыхая… Мне казалось, что я влюблен…

Утром я приехал домой. К моему величайшему удивлению дверь мне открыла невысокая рыжеволосая девчонка в халате Оскара.

— Ты, наверное, Алик? — спросила она, закрывая дверь.

Потом развернулась и пошла на кухню, вертя своими по-мальчишески узкими бедрами. Я последовал за ней.

— Инна, очень приятно, — девочка протянула мне свою худую руку.

Мы познакомились. Оскара дома не было. Инна села на подоконник, обнажив свои такие же худые, как и руки, ноги.

— А где Оскар? — наконец спросил я.

— Пошел за молоком, — безразлично протянула моя новая знакомая.

Поскольку новая подружка Оскара совершенно меня не вдохновила, я пошел спать. В тот день у меня был выходной, к тому же я порядком устал после проведенной с Викой ночи… Поэтому лишь только моя голова коснулась подушки, я провалился в глубокий сон.

Ближе к обеду меня разбудил Оскар. Рыжеволосой не было. Приняв душ и переодевшись, мы с Оскаром пошли обедать в ближайшую пиццерию.

— Она хоть совершеннолетняя? — с опаской спросил я, дожевывая свою порцию пиццы.

Мой вопрос был вполне логичен. На вид Инне было не больше пятнадцати, а это означало проблемы… а они нам были ни к чему. К тому же мне совсем не хотелось вляпаться в историю с совращением несовершеннолетней.

— Не парься! Ей девятнадцать, — Оскар радостно улыбнулся, делая глоток пива.

Я недоверчиво смотрел на него.

— Паспорт показывала, — он опять улыбнулся, потянувшись за очередным куском нашего обеда.

                                                     Часть VII

                                                   Страшная загадка

 

А в один пасмурный октябрьский день, ровно через 2 месяца и 6 дней после моего знакомства с Инной, к нам с Оскаром нагрянул нежданный гость…

…Этим гостем был дядя Валера. Дядя Валера был вторым в моем черном списке нежеланных гостей, сразу после родителей. Оскар страшно перепугался и очень быстро исчез из квартиры, прихватив с собой сумку с вещами (на всякий случай), а мне не оставалось ничего другого, как пригласить «гостя» за стол и налить по сто граммов. Мы долго молчали, внимательно наблюдая друг за другом, пока дядя Валера не заговорил. Он очень долго говорил… и очень тихо. Порой мне даже казалось, что он шепчет. Он говорил, что практически все эти годы искал меня, не считая периода последнего бракоразводного процесса с той девицей.

— Алик, пойми меня… Я ведь не такой на самом деле сволочь, каким меня представляет твоя мать. Ты ведь мне не чужой… кровь и плоть, если быть точным… одним словом, я чувствую свою вину за твой побег… хотя понимаю, что жизнь у тебя не фонтан, и я вполне могу предположить, что наш с тобой скандал не был решающим… но и не пустяковым… Короче, малый, я не мастак разговоры разговаривать… возвращайся домой…

Не припомню уже, как долго я смотрел на дядю Валеру, но помню, что долго… Он был не таким, как всегда. Как бы абсурдно это ни выглядело, но я верил его словам. Верил, что он искал, что переживал… верил всем сердцем, что он приехал забрать меня.

— Плоть и кровь?.. — прошептал я.

Он не отвечал, только смотрел на меня. По-доброму и как-то так ласково… Он улыбнулся, и я опять не узнал его. Дядя Валера никогда не был таким тихим.

— Конечно… Возвращайся… Все будет нормально.

Он взял меня за руку и снова улыбнулся. А я расплакался. Я долго плакал, уткнувшись в его плечо, и был абсолютно счастлив. А дядя Валера рассказывал про мать, которая до сих пор по ночам зовет меня во сне и плачет по утрам… про отца, который практически не разговаривает со времени моего исчезновения… про то, как его, дяди Валеры, очередной брак не сложился, треснув по швам, и про новую влюбленность, и про многое другое… А я с наслаждением слушал, глотая соленые слезы…

Мне неполных 25, и зовут меня Алик. Именно Алик, не Алексей и не Александр. По паспорту я Алик. У меня черные волосы и тонкие губы… Однажды я внезапно пропал среди ночи, и родители не бросились меня искать… решив, что я умер. Но дядя Валера почему-то искал… наверное, это и была самая страшная загадка…

Я не уехал с ним. Не мог. Было слишком поздно. Я не знал, что сказать родителям… да и как жить дальше? Он не настаивал. Перед уходом вручил мне конверт с деньгами… мы обнялись… дядя Валера поцеловал меня в лоб и… навсегда исчез. С тех пор я больше никогда его не видел…

                                            Часть VIІІ

                                                  Мама

 

Проходили месяцы, Оскар потихоньку сходил с ума. Рыжеволосая окончательно переехала к нам, а я был влюблен в Вику. Мы неплохо существовали. Я пребывал в хорошем самочувствии, только вечерами впадал в депрессию, рассматривая фотографию родителей. Не могу сказать, что скучал, просто меня никак не покидали мысли об их страданиях. Я снова и снова прокручивал в памяти рассказ дяди Валеры про то, как им плохо… как мама плачет… Я не выносил ее слез. Когда она плакала, у меня внутри все разрывалось от отчаяния.

Каждый вечер, перед тем как заснуть, я рассматривал их фото, словно заново узнавал папин жесткий взгляд и мамино красивое лицо. Хотя я бы не сказал, что мама красивая. Нет. Она вовсе не красавица. Но в ней что-то есть… Крутил в руках мячик Бисквитика и улыбался, вспоминая своего маленького друга.

Все эти мысли разъедали мозг, причиняя невыносимую боль, поэтому я решил им позвонить. Тогда я ни о чем не думал, мне было плевать на последствия… я хотел услышать ее или его голос…

Трубку взял отец. Его «алло» прогремело, как раскат грома, эхом отражаясь в голове. Я молчал. «Я вас слушаю», — сказал он, повысив голос. Я молчал. И вдруг неожиданно из трубки повеяло холодом…«Алик?..» — спросил он, понизив голос. Я молчал.

— Ну, здравствуй… сколько лет, сколько зим! Вовремя же ты позвонил! — в его голосе чувствовалась безудержная злоба.

А я молчал, только голова шла кругом, а ноги стали ватные.

— Как мама? — наконец выдавил я.

— Умирает…

— Как?!

— А вот так! Вы, подлецы, ее довели! И ты, и твой дебил дядя! Какого черта ты вообще объявился?! Да ты…

Я молчал, а он говорил. Он рассказал, что мама пыталась покончить с собой, бросилась с моста… она в больнице… умирает. Он долго кричал, обвиняя меня в том, что случилось. Она не могла вынести моего исчезновения и… смерти   Валеры… В глазах потемнело, а к горлу подступила рвота. Да, говорил он, Валера умер. Так ему и надо! Допрыгался! Его, как свинью, зарезали в собственной квартире!

Мои руки дрожали, а лицо побелело. Отец перестал кричать. Он тяжело дышал.

— Алик, приезжай… — прошептал он.

— Приеду… — я повесил трубку и потерял сознание.

                                            Часть IX

                                    Две заблудшие души

 

— Оскар, я еду домой, — сказал я, бесчувственными пальцами складывая одежду.

— Тебе что, мозги отшибло?! — перепуганно взвизгнул Оскар.

— У меня мать умирает, я должен ехать, — я тяжело вздохнул, бережно укладывая очередную футболку.

— Мне жаль… но это абсурд! Мы же договорились никогда не разрушать наш маленький тихий мир! А ты сейчас именно это и делаешь! Крушишь и уничтожаешь все, что бережно строилось годами! Я не пущу тебя! Нет! Нет! Не уезжай! Ты все испортишь! Тебя уже не отпустят! Нет! — у Оскара начался очередной припадок, когда он истошно вопил и порой даже калечил себя.

Мне надоели его припадки. Да и вообще он сам мне надоел! Надоела его пустоголовая рыжая кукла и шторы, пропитавшиеся запахом марихуаны! Все надоело!

— Оскар, я еду, и точка! — рявкнул я.

В ту ночь Рыжая не пришла домой. Оскар сказал, что она уехала на дачу к подружке. Я долго не мог заснуть, все думал о маме и дяде Валере. Я не был в отчаянии, меня не одолевало горе. Просто мне очень хотелось увидеть маму и сходить на могилу дяди Валеры…

Под утро я наконец уснул. Но не прошло и часу, как меня разбудил Оскар.

— Вставай… — прошептал он, стягивая с меня одеяло.

— Ты что, рехнулся?! — возмутился я.

— Алик, это очень важно…

Глаза Оскара блестели, словно у него был жар. Белое лицо светилось в темноте, а волосы, взмокшие от волнения, прилипли ко лбу.

— Оскар, тебе нездоровится? — спросил я, прикасаясь к его горячему лбу.

Он резко оттолкнул мою руку.

— Это важно! Пошли…

Повинуясь его безумию, я быстро оделся, и мы вышли на улицу. Мы очень долго шли, и с каждым шагом мне все больше становилось не по себе. Оскар улыбался, что-то бормоча под нос. Казалось, будто его острое лицо еще больше заострилось, а карие глаза стали черными. Тогда, когда мы шли непонятно куда, на встречу непонятно с кем, Оскар очень напоминал мне психопата. Что-то во всем его облике заставляло кровь стынуть в жилах.

Мы стояли на краю обрыва. Перед нами расстилалась глубокая черная пропасть, а где-то там, вдалеке, виднелся какой-то огромный завод. Я молчал, а Оскар улыбался.

— Ну, вот и все, — вздохнул он, беря меня за руку.

— Что все? — спокойно спросил я.

— Алик, ты знаешь, я много думал… сам прикинь, ну кто мы такие? Мы — уроды! Мы никому не нужны. Нас ненавидят собственные родители, нас унижают и смешивают с грязью. Мы — отбросы общества! Две заблудшие души, не нужные даже Богу! Если ты вернешься домой, все будет так, как прежде… тебя будут бить и унижать, и ты снова станешь тем, кем был всю свою сознательную жизнь… никому не нужным, жалким нытиком! Поверь мне, никто тебя так не понимает, как я...

Я слушал его, улыбаясь. А ведь он прав. Кто я такой? Жалкое существо без прошлого и будущего… Я стоял над пропастью, держа за руку своего единственного друга-наркомана, и был счастлив. Вот оно, будущее! Расстилается черной бездной у моих ног… всего один шаг — и больше никогда не будет боли, слез и сгустков крови на мамином любимом ковре. Никчемное существование оборвется здесь и сейчас…

— Мы сделаем это вместе. Не бойся. Зачем нам жить? Мы ведь никому не нужны…

Оскар улыбнулся и шагнул в неизвестность…

…А я остался стоять на краю пропасти, всматриваясь в черноту ночи… Я нужен маме, меня ждет отец… я был нужен дяде Валере, меня любил Бисквитик… и у меня есть Вика… И Бог вовсе не отвернулся от меня, просто у него много других, более важных дел. Я — счастливый человек… я не хочу умирать.

                                              Мама…

 

Я боялся маминых слез. Но она не плакала, она меня даже не узнала. Тихо лежала на больничной койке, покрытая множеством синяков и ушибов. Ничего не говорила, только неистово повторяла его имя. Имя дяди Валеры. Перед смертью мама звала его, только его… а я гладил ее по руке и целовал разбитое лицо…

Прошло не больше часа, как вдруг мама остановила на мне бегающий взгляд и… расхохоталась.

— Как же ты на него похож… — простонала она, собрав последние силы.

— На кого?

— На Валеру… — протянула она, нежно улыбнувшись, и умерла…

…Папа простил меня. После смерти мамы он вообще стал спокойным и даже равнодушным к происходящему. Мы снова жили вместе. Я женился, мою жену зовут Вика.

Я часто вспоминаю дядю Валеру. Вновь и вновь прокручиваю в памяти тот день, когда мы сидели на кухне, и я плакал у него на груди, а он рассказывал о своем не сложившемся браке. Порой мне даже кажется, что он по-настоящему меня любил… хотя… это, наверное, всего лишь иллюзии…

Я больше не обижаюсь на отца. Я понял его ненависть… понял, почему он меня не любит. Иногда я ловлю на себе его долгий, исполненный боли, взгляд… и мне становится его жаль. Искренне жаль…

Как-то на улице я встретил отца Оскара. И мне показалось, что он все знает. Вплоть до знания о смерти сына. И даже подумалось - он счастлив. Счастлив от того, что душа Оскара наконец обрела покой. Вряд ли он часто его вспоминает. Да я и сам редко думаю об Оскаре, а если его образ и всплывает в памяти, то я рад за него… теперь все хорошо.

Господи, как же легко жить! Дышать на полную грудь и по ночам читать молитвы… Упокой, Господи, души всех умерших! Прости их и прими в свои небесные объятья! Я молюсь за них… за дядю Валеру, Оскара, маму и… Бисквитика…

Мне 26, и я считаю себя вполне счастливым человеком. У меня все хорошо…