Оставьте мне зелень

«Оставьте мне зелень»

 

***

 

«о, птица, пьющая мороз»,

о, терпкий вкус густого звука,

о, как надменно и всерьез

к гортани прирастает мука;

 

сестра моя, каких кровей

твои испуганные речи,

о, как надменно в январе

служить для плакальщиц и певчих;

 

о, как щедротен этот снег

упавшего на землю неба,

почти библейский, будто снедь

воззвавшим зрелищного хлеба;

 

мы – только тень воздетых крыл,

мы – дань с молчания для слога,

и мелкий бес от глаз сокрыл

все, что случается от Бога.

 

 

Из поэмы «Трахтемиров»

 

(птица)

 

ночная птица, ты о чем?..

здесь надо тише. сон хранится,

как в папке рукопись, причем

там не дописана страница,

 

а смысл неясен, но глубок.

и оттого-то где-то в полночь

звезда и птица, и, возможно, Бог

даются страждущему в помощь.

 

дается свет над головой,

и он сочится, словно поры,

нет – тоньше, чем, пройдясь иглой,

на темном бархате проколы.

 

дается странник-осокорь,

крестом переносимый с места

на место, где хоронят скорбь

и не взывают к скорой мести.

 

смирение дается и

дается заповедь борений,

даются плакальщицы ив

за всех живых и убиенных…

 

оставь свой зов, ночной жилец.

еще имеется в наличье

о чем скорбеть и сожалеть

на птичьем и людском наречье.

 

все, что дается для растрат,

как ни расходуй бережливо,

что лишь с трудом поймав в тетрадь

и исказив, пребудет живо.

 

Из цикла «Притчи»

 

«И пришедшие около одиннадцатого часа…»

 

– работник последнего часа –

воздастся тебе за труды:

наполнится полая чаша,

охрипнет архангел трубы,

отмерится теплого хлеба

на плоть: ни мертва/ни жива,

и будут волы твои в хлеве

пресыщенно время жевать;

 

и станешь добреть ты глазами

в беременный час соловьих,

и может быть, даже Хозяин

причислит к разряду своих;

 

и разве не равное чуду

– как если ходить по воде, –

жизнь, страстную выдумку чью-то,

присвоить. примерить. задеть.

 

и трогая век плавниками,

весомый и скорый на боль,

полощется между губами

немая, как рыба, любовь:

 

подельник. поденщик. работник

наемных разбойных касыд.

резных мимолетностей плотник.

 

бьют полночь на башне часы.

 

«иное упало в терние…»

 

ты семя – упавшее в тернии,

на этих грунтах, где дано

познать растяженье материи

и выпасть, как соли, на дно;

 

и вызреть опушенным колосом,

презревшим зерновкой осот,

и выдать натруженным голосом

всю прибыль с отверстных пустот;

 

и если б не залежи гордости,

ведущей отсчет на аршин,

то чтоб ты поведал о горести

и плотности тщетной души;

 

и если б не вскормлен был женщиной

на розовых чутких сосцах,

то чтоб смог сказать ты о желчи и –

как носят под платьем сердца;

 

и если б не умер, как семечко,

то как бы сумел угадать,

что дышит прерывисто в темечко

непознанная благодать.

 

Из цикла «Последняя осень»

 

***

 

Последняя осень дарует тепло.

от царских щедрот. и – хоть кланяйся в пояс.

посмотришь на горнее: там на табло

счет не в твою пользу.

 

а в нижнем: торгуются за наготу.

за толику тайной надежды.

и ветер-бесстыдник уже на ходу

срывает с торговцев одежды.

 

и лист невесом – как восторженный Лист.

и в падшем ни капли порока.

и слух, будто дух, подбирает регистр

для болевого порога.

 

***

 

Умирание листьев радует глаз

в большей степени, чем допустимо

в час ухода, в тот трепетный час,

когда милость молчаньем хранима;

 

не насытиться взгляду листвой,

и в припадке изысканной хвори

спешно цедишь, как лекарь, раствор

едкой желчи и огненной крови;

 

это – заповедь вещей поры,

это – качество штучных изделий.

Грунт оранжев и свеж, как полы

Накануне иных новоселий;

 

тополь вновь беззащитен и наг,

и бледнея от скорбного вида,

лист кленовый ниспущен, как флаг

с шестигранной звездою Давида;

 

и срываясь на кроткое «ах»,

принимаешь, что ныне и присно

жизнь продлится и в скудных тонах,

но уход должен быть живописен.

 

***

 

Последняя осень вправляется в тело.

Прощальное действо считая заслугой.

и служит привычно больничное дело:

управиться с детской краснухой/желтухой.

 

Последняя осень играет очами

и в просеки слепо срывается просинь.

Как дышится сытно густыми ночами

в последнюю осень. в последнюю осень.

 

оставьте мне зелень. хотябы в колючих

иголках соборных пластмассовых сосен.

она тем ценней, чем темней и короче

становится днями последняя осень.

 

оставьте мне зелень. в её хлорофиллах,

в её сердцеликом в зазубринках виде.

роскошную зелень, как барство на виллах,

та зелень и плесень рифмует на vita.

 

оставьте мне зелень. в её паренхимах

и устьицах жадных, открытых, как травма.

высокую, будто звучание гимна.

креплёную, будто настойка на травах.

 

оставьте мне зелень –колючее зелье

для: в сумерках влажных продрогшего духа.

вот ту, что сильнее усердия селей,

вот ту, что жирнее библейского тука.

 

оставьте мне зелень. оставьте в пригожих

проростках – пшеничного качества – зёрен.

так милости просят на ломаный грошик.

пощады так просят – оставьте мне зелень.

 

Бормотания III

 

и – о том, что ты прекрасна ночью,

знают стены, догадываются соседи, нашёптывает молва,

и она уже покатилась, как по воде волна,

но не прибилась к берегу, не пересекла черты,

за которой проступят твои черты;

 

и – женщина, ворующая твои глаза,

покорная, будто добыча,

снова и снова готова любить тебя и быть любимой тобой,

но не ведает, как это делается, и ищет случайной подсказки;

 

и – этим громадным (в пол-лица) светло-серым глазам

для пляшущих на роговице дразнящих бесёнков

остро не хватает синего, а ещё пуще – карего

насыщения;

 

и – так безнадёжна, и так безупречна женщина

с трогательными, как у лани, глазами;

 

и – уплывают вниз по течению свежевыпавшего снега

узенькие лодочки женских следов,

высчитывая расстояние между сердцами

пульсирующим стуком непреклонных каблучков;

 

и – растроганно трогает душу

невинная – в своей откровенной порочности – дурнушка

той – первой, не растраченной молодости,

которая может совсем легко обходиться

и без хлопотной красоты;

 

и – виноват всегда – один,

и – правы всегда двое;

 

и – хранительница-женщина-Ева,

собирающая в аграрном саду

призывно пахнущий к греху урожай,

низом живота остро чувствует:

всё сущее:

лучилось, ласкавилось и случилось

из плодотворного лона яблони.

 

 

Из цикла «Письма к Юлии»

 

накажи меня горькой любовью.

запоздалое время изнашиваю.

и случайные пряди ласкаю

невиновно, наивно, невинно.

 

если б древо сорвалось с места,

если б рыба промолвила слово,

я б носил твоё терпкое имя

там, где держат болезненно сердце.

 

и вкусил бы я сок белладонны,

и познал бы я мудрость терпенья:

весловать на тяжёлых галерах

и держать строгий ритм подневольных.

 

и когда б по рубцам, как по строчкам

зарифмованных дней/лихолетий,

угадать удалось то, чем выжил, –

там была бы одна благодарность.