«Такая длинная зимняя ночь…», роман

Часть первая               

 

Глава 1

 

Она отвернулась к стене и вскоре засопела – переливисто, на все лады.

А я лежал в темноте, пытаясь разглядеть потолок…

Нет, это сопение нисколько не раздражало меня. Наоборот: в тишине я бы не уснул. А так  точно знал – она спит, и я могу беспрепятственно отдаться течению своих мыслей.

А раньше она спала тихо, и я не мог понять, уснула она или притворяется…

Лишние килограммы, годы, частые болезни верхних дыхательных… Не мудрено, что появился этот призвук. Я ей ни разу не сказал об этом: еще сон потеряет, переживать будет…

Мы не молодеем. Я к ней привык: почти сорок лет спим бок о бок. Пусть себе сопит…

А была стройная, худощавая, гибкая… Волосы пепельные, вьющиеся, узкое бледное лицо. Надменная, как английская королева. Красивая? Сейчас не уверен. А тогда казалась самой прекрасной в мире. И в том, что на четыре года старше меня, была странная томительная привлекательность… А что! Двадцатилетний мальчишка, только-только вступающий в тайны отношения полов, и вполне зрелая барышня двадцати четырех лет. На ее счету было уже несколько «побед», тогда как мои «победы» – семиклассницы из соседней школы, которые фыркали и краснели при виде меня…

И когда она согласилась выйти за меня, я посчитал себя счастливейшим человеком на свете…

Так я и остался для нее на всю жизнь мальчишкой…

Нервная, постоянно взвинченная, категоричная, неласковая… И всегда – я виноват. В том, что устала, что начальник дурак, что дети не спят по ночам, что зарплата маленькая и что синее море летом не всегда доступно… А она всегда – на высоте. Самая умная, самая уважаемая. Все знает лучше меня. Все умеет. Всегда права. Положительное в поступках детей – ее заслуга, отрицательное – моя вина…

И ей сказать, что она банально храпит?..

Не переживет…

Может, я поспешил жениться на этой гордячке?..

У нее была нежнейшая кожа, белая, как молоко, прозрачная… Голубые жилки на висках просвечивались… А когда краснела в гневе, казалось, что в тонкий хрустальный бокал налили красное вино с синим оттенком…

Разве я знал, что такая тонкая кожа недолговечна, и уже к тридцати на ней появятся морщинки? А сейчас – как будто бумагу сначала очень долго комкали, а потом разгладили и сделали из нее маску. Но как ни разглаживай, она вся в сети мелких морщин…

Да ладно, я и сам уже изрядно поношен, но мне все равно. Пока ничего не болит, безразлично, как я выгляжу. Был мистер Блек, стал граф Грей… Благородная седина. Только брови не вылиняли – так же черны и густы… До сих пор женщины останавливают взгляд.

И почему я так спешил? Сколько на курсе было хорошеньких девчат! Смуглая, как испанка, с кольцами иссиня-черных волос Ирка, искрасна-золотистая Виктория, распускавшая каскад волос ниже пояса, которые костром полыхали в лучах солнца. Как громко хохотала рыжая Наташка, когда мы с Вадиком проходили мимо корпуса!.. Внимание привлекала.

Но я видел только надменный узкий рот, зеленые глаза  и пепельный завиток на тонкой шее… Как мне хотелось, чтобы она покорилась!

А так как другого способа не было,  пришлось на ней жениться…

Гормоны сыграли дурную шутку… Тогда я ни о чем другом не мог думать. Неизбалованный, не пробовавший женщину… А жизненный опыт необходим. Это я потом понял, какие они все разные, и что необязательно быть голодным  среди изобилия…

И доступна любая, если ты уверен в себе.

Это – психологическая игра. И к каждой можно найти ключик. Неразбуженная чувственность дает огромные возможности. Если женщина отвергает  потому, что не хочет тебя, ничего нельзя поделать. Но если она сама еще не знает, чего хочет, ее можно убедить, что нужен ей именно ты.

В общем, так и поступал Дон Жуан.

Женщины придают большое значение мелочам. Они думают, что мелочи открывают истинный характер. Именно тут он раскроется – нужно только наблюдать.

Мужчина тоже должен присматриваться к мелочам. Часто мелкая деталь подскажет, что холодная гордячка уже покорена, только надо дать ей видимость ее победы, чтобы желания не вступали в противоречие с возможностями.

И что она  вовсе не холодна… Как часто именно из холодных гордячек получаются горячие прилипалы!..

Вернуть бы все!.. Сейчас я их насквозь вижу. Но тогда –  как она меня водила за нос! То, что выдавалось за жемчужину, оказалось бусинкой-поделкой…

Страсть быстро схлынула. Прекрасная незнакомка растаяла. Осталась костлявая стареющая дама весьма спокойного темперамента, которую утомляли необузданность и горячность ее молодого мужа… И очень раздражали все эти  молодые девчонки, упругие, спортивные и загорелые, с огоньком в глазах, устремленных на него…

Как отчаянно порою я ее ненавидел!.. Она сумела превратить мою жизнь в череду нескончаемых скандалов. Ничего не прощала – ни единой мелочи. И никогда не признавала себя виноватой ни в чем. К тридцати годам я превратился в законченного неврастеника, взвивающегося от одного лишь намека на упрек, способного из-за  неосторожного слова на многочасовой скандал. Она знала, как вывести меня из равновесия! Одного презрительного взгляда было достаточно, чтобы испортить мне настроение на несколько дней!

Странно одно:  достаточно было одного ее примирительного слова – и мой вулкан затухал. Мы мирились. И некоторое время все было хорошо – до следующей стычки…

Периодически мы расставались: то она уходила, забирая детей, то я съезжал к родителям.

И каждый раз был уверен – навсегда. Сначала – бешенство и обида, потом ощущение свободы, потом – кошки на душе и тоска. Нас мирили родители. Потом – дети. И я, всегда уступая, возвращался.

Некоторое время после ссоры она бывала тихой и покладистой.

Это были спокойные дни. Она засыпала на моей руке, и я ей все прощал. Потом все хорошее как-то забывалось, обаяние тишины исчезало, атмосфера сгущалась, и какая-то досадная мелочь все возвращала на круги своя...

Ее вина, что мой взрывной характер стал столь необузданным. Сколько душевных сил было потрачено на выяснение ничтожнейших мелочей, сколько эмоций нашли бы лучшее применение!.. На ней – вина за мою неудавшуюся жизнь.

Я и сейчас не могу понять, почему я не ушел навсегда. Любил ее? Или просто привык? Или от безысходности?

Дети держали. Быт держал: где потом жить? Уйти и все оставить семье – единственное решение. А уйти было некуда… Ей удавалось сгладить самое острое желание уйти – всегда отступала на полшага, когда чувствовала, что могу рубануть сплеча и порвать все. И именно этого последнего движения хватало, чтобы удержать меня… Но в остальном позиций не сдавала. Ругаться с ней – себе дороже. Ни один человек на свете не мог так быстро довести меня до белого каления, как моя жена. Все болевые точки знала, как достать до самых печенок…

Вооруженный нейтралитет. Стоило мне перейти хоть на сантиметр демаркационную  линию – и вспыхивал конфликт.

 

И вот однажды перешла границу она.

В канун Первого мая сотрудницы были оживлены и демонстрировали свои подарки. Белокурая Ленка похвасталась тюбиком импортной помады – алой, как роза у меня в саду. Ей – шло. У нее были пышные губки столь соблазнительно-алого оттенка, что невольно останавливали взгляд. Она показала нарядный тюбик и улыбнулась своими манящими лепестками. И мне захотелось подарить жене такую же помаду…

Кто знает, может, хотелось поцеловать ярко-алые губы и представить, что это Ленкины?..

А ведь я не знал других губ… Сыну было три года, я был верным мужем, хотя не мог запретить себе разглядывать прелести других женщин…

Словом, по дороге домой я купил такой же нарядный тюбик и предвкушал, как сам нанесу краску на бледные узкие губы супруги…

Встретила меня разъяренная тигрица: я опоздал, немного выпил на работе. Подарок мой только подлил масла в огонь: это был не ее цвет, стоит слишком дорого, и вообще…

– Таким цветом только шлюхи красятся!

Я выхватил помаду из ее рук и выбросил в форточку.

– Ну и отправляйся к ним! – отреагировала она.

Я хлопнул дверью.

Куда идти – совершенно не представлял. К родителям – не хотелось. Возвращаться домой – еще меньше. Во мне кипела обида. А рассказать ей о своих тайных желаниях было невозможно.

А почему бы и не поиграть?.. Вечером, когда Антошка уснет, накрасила бы губки… Потом помада упала бы на пол… И не факт, чтобы потом ее нашли. Да она была бы уже и не нужна, выполнив свое предназначение… Но так грубо обойтись со мной!..

От этих мыслей бешенство охватило меня. Я шел по темной улице, сам не зная куда.

Одинокое окно на первом этаже светилось. Я знал, кто здесь живет.

Мы учились вместе. В старших классах она сидела впереди меня, и я любовался каскадом черных волос, сияющих, когда на них падал солнечный луч. Однажды мне  даже удалось ее поцеловать – в темной подсобке, где лежали веники и лопаты, во время субботника… Она  смущенно отстранилась, но я был уверен, что  была польщена.

Окончив школу, я  уехал учиться в соседний город, и в короткие приезды домой редко видел ее.

Потом Ирина вышла замуж, и я потерял ее из виду. И вот несколько месяцев назад встретились, когда ехали на работу. Была давка, толпа притиснула меня к ней. Она не отстранилась. Так мы и ехали несколько остановок.

Я чувствовал ее всю – высокую грудь, изгиб бедра, колено… И мне было это приятно. Я не сомневался, что и ей тоже… Она рассказала, что разведена, живет одна в крохотной квартирке на первом этаже «того дома, где новый магазин». После этого я еще несколько раз встречал ее, и ловил грустный взгляд ее выразительных глаз.

А почему бы и нет?.. Сколько я могу терпеть истерики, неврастенические взрывы, вечные придирки и упреки? Сколько я могу предпринимать усилия каждый раз, как мне захочется близости? Близость – это супружеский долг, а не награда, не средство шантажа: если не сделаешь что-то – не надейся…

Я нажал кнопку звонка. Она дома. Если впустит – так тому и быть.

Она открыла сразу, словно ждала меня. В тихом вскрике поднесла ладонь  губам.

А потом все случилось само собой.

Новая женщина с незнакомым телом… Нежная, мягкая, податливая. Оказывается, не нужно растапливать лед. Оказывается, внутри может гореть такой пламень!.. И близость – не милость со стороны женщины, а дар, потребность, радость – в первую очередь для нее самой, а не средство управления похотливыми самцами… Ее губы отвечали мне, горячо, доверчиво, словно она всю жизнь ждала это и, наконец, обрела. И мне казалось, что я давно и глубоко люблю ее…

Огненная волна затопила меня – и схлынула. Отлив обнажил камни на дне, и там, где только что пенились волны, ветер играл высохшими водорослями…

Я закрыл глаза и представил себе морской берег. Вода ушла, а я лежал на кромке песка –  уставший и продрогший пловец…

Она лежала на моей руке и ждала. Я явственно чувствовал ее ожидание. Ей нужны были еще слова, которые подтвердили бы мои действия. Слова нежности, благодарности, если не любви.

Но у меня уже этих слов не было… И я притворился спящим.

Холодная капля упала мне на кожу. Она долго катилась по ее лицу и успела остыть… Потом – еще и еще…

Отрезвляющий дождь. А говорят, слезы – горячи…

Я «не проснулся». Лежал, стараясь дышать, как спящий, и ждал, когда закончится этот медленный дождь… А в голове мелькали мысли: еще не так поздно, нет и десяти часов… Я вполне успею вернуться домой. Приход утром означал бы разрыв, а мне этого не хотелось, как и оставаться в этой маленькой комнатке теперь, когда ушла волна.

Не-любима… И ничего с этим поделать нельзя.

Та, вечно недовольная, близость с которой нужно выпрашивать, как награду, неласковая… Но сколько нежности к ней после… Она всегда потом тиха и молчалива, и хоть на миг чувствуешь себя укротителем тигров…

А здесь никого укрощать не надо…

Не то!.. Просто – чужая женщина с незнакомым телом и душой. Которая ждет чего-то от тебя… То, что ты ей дать не можешь…

Она словно прочла мои мысли. Слезы больше не капали. Она тихонько отстранилась, все еще оберегая мой сон. Я еще немного полежал, потом, словно проснувшись, глубоко вздохнул и поднял голову. Наклонился к ней, игнорируя ее вопрошающий взгляд, поцеловал – нежно, ласково, но без страсти…

– Мне нужно идти…

Она молча встала, накинула халатик. Я поспешно оделся. У двери неуклюже уткнулся лицом в ее щеку… Она  ничего не спросила. Я ничего не сказал…

Было половина одиннадцатого. Холодный ветер швырнул морось мне в лицо. Я зашагал по улице, высматривая кафешку: нужно выпить немного, чтобы отбить запах женщины.

И для храбрости…

Наши окна не светились. С замиранием сердца я открыл дверь ключом, презирая себя за беспокойный сердечный стук. Вошел, повесил куртку, не зажигая света.

Она стояла  в темноте на пороге спальни.

– Я думала, ты не придешь…

Я обнял ее. Ребенок тихо посапывал в своей кроватке.

Страсти не было. Была тихая радость, что все встало на свои места. Она прижалась ко мне и уснула, успокоенная. А я лежал без сна и пытался понять, что же произошло.

Я был с другой женщиной – внезапно, почти против своей воли. С нелюбимой женщиной. Оказывается, и с нелюбимой можно ощутить многое… И нет чувства вины перед ней, по сути, толкнувшей меня на измену. Просто – странное ощущение ирреальности.

Я все на свете отдал бы, чтобы она не узнала, но вины за собой не чувствовал. Там было другое. И то другое ничего не отнимало у этой, тихо спящей у меня на руке.

Разве я – чья-то собственность? Мне уже двадцать четыре года, и у меня в жизни ничего не было, кроме этой женщины… До сегодняшнего дня… Я думал – это целый мир. А мир оказался еще огромнее, еще неизведаннее…

Но ничего не изменилось… Через несколько дней снова вспыхнула ссора. Она, сузив глаза, вычитывала меня за какую-то мелочь, за невпопад сказанное слово. Словно не было той тихой, расстроенной женщины, с трепетом ожидавшей, вернется ли оскорбленный муж.

И в самый разгар ссоры у меня мелькнула мысль, что ее власть надо мной закончилась. Что есть другие женщины, и как она ни пытается задеть меня, я уже победил. Эта мысль  остановила поток ответных реплик. Я смотрел на покрытое красными пятнами гнева лицо супруги и улыбался – холодно и жестко. И она осеклась на полуслове.

Действует!..

Я собирался позвонить Ирине, но всякий раз меня что-то останавливало.

И  только недавно понял, что именно.

Я любил свою жену. Мучительно, не признаваясь себе в этом, не прощая обид, не забывая оскорблений. Но как сладко было ощутить ее слабость после примирения! Это похоже на поединок, когда победитель обожает побежденного.

Может, и она меня любила – только в этом качестве?.. Непознаваемы глубины наших душ…

Ирину я встретил только один раз на улице. Она приостановилась, ожидая, когда я подойду ближе, но я помахал ей издалека и деловито свернул в переулок, изображая занятого человека, спешащего по своим неотложным делам. Хамство – по большому счету…

Я не испытывал желания снова оказаться в ее доме. Было – и ладно. Лучше не встречаться…

 

Глава 2

 

В то лето мы впервые поехали на море. Антошке исполнилось три года – вполне взрослый, самостоятельный мужчина… У меня были родственники в приморском селе, так что мы получили двойную радость: и море, и сельский быт.

Антошка сразу устремился к ягненку, пасущемуся на привязи. Это – лучше любых игрушек. В хозяйстве была корова, так что молоком мы были обеспечены. Каждое утро мне приходилось гнать ее на пастбище. Ягненок бежал рядом, как привязанный. Антон ни разу не проспал эту утреннюю прогулку – ему было так интересно! Я сажал его к себе на плечи, и мы отправлялись в поле. Корова уходила со стадом, а ягненок – к великой радости сына – возвращался с нами.

Потом мы шли на море, которое начиналось сразу за огородом.

Пляж был никудышный – камни в водорослях, того и гляди, сломаешь ногу, входя в воду. Мы нашли место, где было относительно ровное дно, и ребенок шел, держась за мою руку и опасливо косясь на шевелящиеся водоросли. Искупав его, я уплывал далеко от берега, ложился на спину, качаясь на волнах. Возвращался, когда супруга начинала меня звать. Сама она не умела плавать, и ее купания ограничивались плюханьем на мелководье.

Берег был безлюдный, туристов не наблюдалось, и в этом был большой плюс.

Как-то компания местных жителей расположилась неподалеку: было воскресенье,  и они устроили пикник.

– А вы не варите мидии? – спросили меня.

Я и не знал, что их так можно приготовить…

Двое парней пошли шарить под камнями, и скоро пакет наполнился ракушками. Девушка хлопотала у костра, прилаживая котелок над огнем. Я засмотрелся на нее. Она была ладная, загорелая до черноты, румяная, как яблочко. Так и хотелось впиться в круглую щечку. Те кусочки ткани, что были на ней, сложно было назвать купальником.

Супруга рядом с ней выглядела тощей и бледной. «Мучной червь», – усмехнулся я про себя. На солнце она обгорала за несколько минут – с такой нежной кожей нечего было делать на берегу. Ей хватало сжечь плечи за время купания – за то единственное время, когда она выходила из тени.

Девушка бросила в котелок с кипящей водой ракушки.

– Я иду купаться, а вы следите за огнем, – задорно крикнула она парням и побежала к берегу.

 Я собирался выходить из воды, но тут передумал и поплыл за ней.

– Это ваш муж? – спросил я, догнав ее.

– Брат и мой парень, – засмеялась она. – Давай наперегонки?

Мы поплыли к берегу. Она легко обогнала меня – плавала, как дельфин. Встала на мелководье и ждала, когда я подгребу. Я не спешил, любуясь ею, свежей и жизнерадостной. Мокрые волосы она откинула со лба, и я поразился чеканности черт ее лица.

Ракушки были уже выложены в миску, и парни, весело переговариваясь, занялись ими.

– Ты не пробовал мидии? – изумилась девушка. – Возьми, они вкусные.

Она протянула горсть вареных мидий. Створки раковин были приоткрыты.

Супруга тоже подошла. По тому, как вздрагивали ее ноздри, я понял, что она в бешенстве.

– Спасибо, девушка, мы такое не едим, – отрезала она.

Она увела меня к нашему лежбищу, где среди подушек дремал Антошка.

– Что случилось? – спросил я, хотя уже знал ответ.

Она промолчала, только недобро зыркнула на меня. Достала снедь, разложила на полотенце.

– Устриц захотелось? – процедила сквозь зубы.

Я пожал плечами. В чем моя вина? Разве запрещено смотреть?

Весь день она была недовольна, неразговорчива. Занималась ребенком, и мне старалась найти работу…

Ночью, уложив ребенка спать, придвинулась ко мне, ожидая, что я потянусь к ней, а она, как часто бывало, не сразу обернется. Но я лежал, заложив руки за голову, не испытывая ни малейшего желания и нежности после дня подколок и презрительных взглядов.

И вспоминал девушку. Красивая… Веселая. Добрая. Простая в общении.  Не моя – парень ее выше меня и шире в плечах, такому попадись… Мне стало смешно: представил,  как он гонится за мной с дубиной в руках… Но как естественно она общается с незнакомцем! Уж наверняка скажет напрямик, если недовольна, и не станет мучить недомолвками и суровыми взглядами…

Жена демонстративно отодвинулась. Теперь, если попробуешь приласкать ее, нарвешься на резкость: королева снизошла, а паж не бросился в объятия, замирая от счастья. И тогда я стал сравнивать их. Сравнения были не в пользу супруги.

Видит Бог, у меня и в мыслях не было… Просто рассматривал, как картинку. Она сама толкнула меня к сравнению.

А почему бы и не попробовать мидии? Не поговорить с людьми? Я немного одичал за неделю робинзонады, и новое общение развлекло бы… Но! Разве я имею право смотреть на других женщин?..

Я злорадно вспомнил Ирину – знала бы супруга… Вот ей!.. Мальчишка мстит учительнице, держа фигу в кармане. А что толку? Все равно не осмелится оборвать командные окрики и взбунтоваться. А тайно грешить – слабое утешение.

Но – утешение!..

 

В селах не принято просто гостить – нужно помогать хозяевам. Самая действенная помощь – заготовка кормов.

За селом начинались поля кукурузы. Местные жители частенько заимствовали ее для скота. Делать это нужно было поздно вечером, в темноте, так как сторож время от времени объезжал поля.

Когда стемнело, я взял  мешок и поехал на велосипеде к полю. Оставив велосипед в кустах, углубился в заросли кукурузы. Очень скоро  мешок был наполнен.  Вдруг послышался шорох. Я затаился с колотящимся сердцем. Шаги приближались. И в гущу кукурузы, где я прятался, вошла девушка с пляжа с таким же мешком.

– Ты?..

 Она расхохоталась.

– Вот так встреча! И тебя послали?

Мы стали проворно ломать побеги, находясь в непосредственной близости друг к другу, стараясь брать через одно растение, чтобы не было полянок.

Вскоре ее мешок наполнился. Мы уже собирались выходить, как вдруг она потянула меня за руку.

– Слышишь?

В тишине послышалось скрипение – кто-то крутил педали велосипеда.

– Сторож… Тихо!

Мы легли на  наши мешки и совершенно скрылись в зарослях.

Сторож проехал, ничего не заметив, но она не сразу разрешила мне подняться, прислушиваясь. Она держала меня за руку и была так близко, что я чувствовал запах ее тела и подумал, что мы здесь совершенно одни…

Я потянулся к ней, и ее губы раскрылись в ответ. Мы целовались несколько бесконечно долгих минут, пока она не рассмеялась и не оттолкнула меня.

– Пойдем, меня ребята ждут за околицей.

Я с  сожалением отпустил ее, любуюсь, с какой грацией она поднялась с земли. Я и не надеялся, что она уступит, да, в общем, и не хотел этого – ведь я даже имени ее не знал. Так, зов природы… Я изголодался по этому: в чужом доме, в маленькой комнатке, рядом с кроваткой капризничавшего Антошки было не много удовольствия от нечастой близости с вечно раздраженной супругой. Я подумал: если бы она согласилась пойти со мной за кукурузой, какой чудесный вечер мы бы провели, лежа на мешках с травой!

Не в девушке дело. Это дело супруги – поддерживать в муже любовный пыл. Но она вряд ли в такой обстановке настроилась бы на лирический лад…

Я помог водрузить на багажник велосипеда мешок, и девушка уехала в темноту. Я выждал немного и поехал следом. Вскоре догнал ее. На повороте у нее свалился мешок – веревка оборвалась, и потому водрузить поклажу было сложно.

Дорога была безлюдна, никто ее не встретил. Мы покатили велосипеды, идя рядом, придерживая груз. Она что-то рассказывала. Я слушал вполуха, вдыхал аромат ее тела: проказник-ветер дул в мою сторону…

Это было приятное общение. Она благодушно не обратила внимание на поцелуй, в ее поведении не было кокетства  и желания напомнить о нем. Дитя природы. Она понимала мой порыв и, не поощряя больше, не пыталась использовать как-то мое влечение. Мы оба знали, что у поворота расстанемся без сожаления, и каждый вернется к своему жизненному укладу, где нет места для их близости, где лишь ветер, прошелестевший в верхушках деревьев, навеет смутные воспоминания и погрузит в волну легкой тоски по несбывшемуся….

У поворота ждала моя жена. Она давно уже стояла здесь, слушая  издалека наш смех.

– Ну, до встречи! – сказала девушка и свернула на боковую улочку.

Супруга хранила безмолвие.

– Антошка спит? – спросил я, как ни в чем не бывало.

Она окинула меня презрительным взглядом.

– Мы немедленно уезжаем.

– Ты чего? – вскипел я.

– Совсем совесть потерял! За каждой шлюхой бегаешь!

Она повернулась и быстро пошла к дому, не интересуясь, успеваю ли я с мешком.

Я вошел в ворота и отвязал мешок. В домике слышались голоса: это супруга собирала вещи, а тетка пыталась ее отговорить.

Я остановился на пороге, прислонившись к косяку.

– Что ты придумала, да еще и на ночь глядя?

– Я здесь не останусь ни минуты! – отрезала супруга.

Дядька с теткой оскорбленно вышли, оставив нас одних.

– Я ничего не сделал такого, чтобы ты устраивала скандал, – ответил я. – Но теперь уже мы не можем остаться.

Я умылся, переоделся, вынес сумки на крыльцо.

– Уезжаете? – со слезами на глазах спросила тетка. – А ребеночек только уснул…

Супруга разбудила сынишку. Антошка хныкал и просился в кроватку, но она была неумолима.  Я не пытался уговаривать – она закусила удила.

Мы пошли в темноте на вокзал. В два часа ночи был поезд, и я надеялся если и не взять билет, то договориться с проводником.

Собаки лаяли по всей округе, Антошка плакал от страха – мы шли по  темным улицам, ночная прохлада  пугала малыша.

Супруга молчала, сжав губы в нитку. Я успокаивал ребенка.

На вокзале мы устроились на лавках. Зал был почти пуст, лишь парочка подозрительных типов храпела в углу. Крохотный полустанок, поезда останавливаются здесь всего на две минуты…

Билеты были – только две верхних полки в разных вагонах. Кое-как продремав до поезда, Антошка успокоился. Мы не разговаривали. Я косился на нее – она окаменела в своей ненависти. Не думаю, что всерьез подозревала. Скорее всего, то, что я осмелился общаться с женщиной у нее на глазах, взбесило ее. Я махнул рукой. Мне порядком надоела моя кабала. Как хочет. Развод – так развод.

Пришел поезд. Я забрал ребенка в свой вагон. Мы взобрались на верхнюю полку, сынишке это очень понравилось. Он прижался к стенке и сразу уснул, а я примостился с краю, едва не падая, оберегая его сон. Оставить его одного на верхотуре я побоялся.

Утром мы встретились на перроне, она безмолвно взяла ребенка за руку, а я подхватил сумки.

Шел со странным чувством, зная, что дома придется выяснять отношения. Вины я не чувствовал. И эти вечные придирки до смерти надоели. Я решил не оправдываться и соглашаться на все, что она предложит. Хочет остаться одна – на здоровье. В мире много других женщин.

Но устраивать такой цирк в гостях, предавая позору перед родственниками, только потому, что я возвращался с поля не один, – этого я простить не мог.

Мы вошли, поставили вещи. Я не стал распаковывать свои – ждал. Она села на кровать и заплакала.

– Я беременна.

И у меня опустились руки.

Я сел рядом и обнял ее. Она доверчиво уткнулась мне в плечо.

– Значит, будет еще один сын, – сказал я.

 

Девять месяцев беременности превратились в девять кругов ада.

Мнительность и капризность достигли предела – ей все время казалось, что с ребенком что-то не так, что она не перенесет родов, что я как супруг никуда не годен… Не могла простить, что для мужчины продолжение рода – удовольствие, а все тяготы ложатся на женщину. Тут я был бессилен. Все уговоры, проявление знаков внимания, забота – впустую. Ничего не помогало. Она плакала часами, и даже Антошка не мог отвлечь ее от этого состояния – постоянно прислушиваться к собственным ощущениям.

Моя мать терпеливо сносила это и удерживала меня от проявлений досады.

– У нее тяжелый токсикоз, не обращай внимания. Пройдет.

Я тихо сходил с ума, наблюдая это. Я привык, что она была старше, умней, все знала наперед и уверенно отдавала распоряжения, а теперь столкнулся с полной ее беспомощностью.

– Теперь ты глава семьи, – посмеивалась мать. – У тебя два ребенка на руках.

– Супруга впала в детство, – проворчал я.

– Просто надоело быть сильной. Женщине нужно иногда побыть слабой, беззащитной, чтоб о ней заботились. Но ты не обольщайся: едва ей станет лучше – тиран вернется…

Она и раньше неохотно шла на близость, а сейчас к ней было невозможно прикоснуться. Ночами я по сто раз вскакивал подать воды, открыть или закрыть окно, принести из холодильника яблоко или апельсин… Она меня достала. Я едва сдерживался.

Я пытался понять себя – ведь любил же ее, и любовь должна была сгладить все тяготы. Разве не в радость помочь любимой в такое время? Но не мог отделаться от ощущения, что она словно мстит мне за то, что я прекрасно себя чувствую, не испытываю позывы к рвоте и роды мне не грозят. Вынашивать дитя нужно с любовью, во имя него терпеть все неудобства. Но она не хотела их терпеть. Она словно ненавидела это дитя…

Часто проходил мимо окон Ирины. Сказать, что меня тянуло к ней, – нет, но постоянный голод давал о себе знать. Несколько раз я едва удержался при виде ее светящегося окна. Ни разу она не попалась мне навстречу на улице, иначе, кто знает… Я был измотан постоянными истериками, вечными проблемами, хроническим недосыпанием и острым недостатком того самого, что дает смысл жизни. Я считал дни в каком-то отупении, надеясь, что с рождением ребенка этот ад кончится.

Ведь все женщины рожают! Всем плохо, но разве все до одной отравляют жизнь своим мужчинам? А потерпеть нельзя?

Знаю, что девяносто девять из ста женщин ополчатся на меня за эти слова, мол, ах какой подлец! Она страдает, а он поглядывает на других женщин! И хочет, чтобы она скрывала свои страдания!..

Стоило мне задержаться, как дома ждал скандал. Она вечно подозревала, что я был у какой-то женщины, и устраивала мне допросы с пристрастием, толкая меня этим самым к измене верней, чем чары самых красивых женщин. А мне хотелось покоя. Тепла. Я готов был терпеть все, только бы меня встретила спокойная, ласковая женщина. И чтобы не показывала всем своим видом каждую секунду, что я виноват во всех ее страданиях…

Для такой женщины я бы сорвал звезду с неба… Ее боль стала бы моей болью. Мне в радость было бы осушить ее слезы…

Странно… Мне не хотелось новых связей – это же новые проблемы. Входить в отношения с другой женщиной, попадать в ее мир, который обязательно пересечется с моим… Мне хотелось ласки, нежности, любви. Чего таить – и близости. Но если бы я это мог получить дома, я бы не думал, как там Ирина или другая женщина…

Странно… Женщины сами истребляют любовь в мужском сердце, а потом обвиняют мужчину в неверности…

Всё в конце концов кончается. Истекли и проклятые девять месяцев. Супругу увезли ночью, она прощалась со мной, убежденная, что умрет. Странное поведение для уже рожавшей женщины. Так потерять присутствие духа… Не девочка же…

К утру она благополучно родила дочь, а я забылся тяжелым сном после ночного бдения…

 

Палата рожениц была на первом этаже. Родственники толпились под окнами. То и дело за стеклом возникало чье-то бледное радостное лицо – слов нельзя разобрать, но увидеть можно. Женщины знаками пытались разговаривать с ловившими каждый их жест мужьями. Можно было взобраться на стопку кирпичей, принесенных каким-то сообразительным папашей, и заглянуть в окно. Я так и сделал. Я прижался лицом к стеклу и разглядел супругу, свернувшуюся калачиком. Она спала.

А в углу палаты на кровати сидела Ирина… Я отпрянул, и кирпичи осыпались подо мной. Ирина… И… дитя той ночи?..

Я лихорадочно стал считать месяцы. Похоже…

Да нет!.. Я же ничего о ней не знаю! Один-единственный раз… Может, у нее кто-то был. Может, она вышла замуж вскоре… Может, ребенок родился раньше срока…

Она бы обязательно нашла меня и сообщила, если бы это был мой ребенок…

И они – в одной палате!.. Родили в один день!..

Я приходил под окна по два раза в день. Супруга писала мне записки и бросала их из форточки. Она неплохо себя чувствовала, вопреки ее ожиданиям роды были нетяжёлые и благополучные. Она радовалась дочери, и это облегчало мне жизнь. И потом, через стекло не очень и поругаешься… Когда бы я ни заглянул в палату, Ирина лежала, отвернувшись к стене.

Через неделю супругу выписали. Я приехал забирать их и в  вестибюле столкнулся  с мужчиной. Я давно его не видел, но узнал – это был отец Ирины. Будучи школьником, я часто видел его. Мы  знали родителей своих одноклассников.

Он не узнал меня – столько лет прошло…

Я понял, что Ирину тоже выписывают, и чтобы не столкнуться с ней, поспешил вынести вещи супруги.

Значит, мужа у нее не было…

Супруга была оживлена: возвращалась в привычную жизнь, все закончилось, стройность обретена, прекрасный ребенок… Ей польстил букет цветов, который я преподнес. Она шла с ними, а я нес ребенка.

– Моя ласточка… – ворковала она над ребенком в такси. – Ты представляешь, я ее не узнала! Принесут кормить – всматриваюсь в нее, кажется, запомнила навсегда! Как-то вышла в коридор чуть раньше, а деток – на каталке такой большой, как стол на колесах, –  везут по палатам. Они пищат, как котята голодные!..  Я подошла и смотрю на личики – свою ищу. А все похожи! Вот, вижу, она! Хотела взять – а это не моя девочка! У них к пеленкам имя матери на лоскутке клеенки привязано. Ты представляешь! Это мальчик той чернявки был, которая без мужа родила…

– Вот как? – спросил я, разглядывая ребенка.

– Да! Так похож на мою! Да они все друг на друга похожи, когда рядом лежат… Мы все подружились в палате. Только она одна промолчала всю неделю. Оно и понятно – к нам мужья бегают, а к ней – только отец. И то не каждый день…

– И не общалась с вами? Как можно – рядом лежать и молчать?

– Мы выпытывали – молчит. Принесут кормить – смотрит на него и плачет. Была замужем, разошлась пару лет назад. Нагуляла где-то. Понятно, плачет. Думать раньше надо было.

Безапелляционный тон супруги резанул меня. Зря осуждаешь ее, женщина. Кто знает, как оно все сложится у тебя…

 

Домашние заботы поглотили ее целиком. В ней проснулась мать – страстная, недремлющая, обожающая свое чадо. Мне казалось, с Антошкой она так не изнуряла себя. Она почти не спала – все прислушивалась, не хныкнет ли маленький комочек в пеленках, не чихнет ли… Слушала ее дыхание, вскидываясь при малейшем шорохе. Антошку забрали на время мои родители, и она посвятила себя новорожденной девочке. Меня не замечала – только как рабочую силу – подай-принеси…

А меня снедали мысли…

И я не выдержал – как-то вечером при виде святящегося окна зашел в подъезд и нажал кнопку звонка.

Она застыла на пороге.

– Войти можно?

Ирина посторонилась, пропуская меня в коридорчик.

– Зачем пришел?

– Узнать хотел, как ты.

– Отлично.

– Я рад… У тебя, слышал, сын родился?

– Да.

– Он…

– Это не твой сын, если ты об этом. Не волнуйся.

– Я хотел помочь…

– Мне ничего не нужно. Если ты ни разу не зашел тогда – то сейчас не стоит корчить джентльмена.

– Зачем ты так…

Она окинула меня презрительным взглядом.

– У нас все будет хорошо. Живи своей жизнью, если тебе она нравится.

– У меня дочь родилась…

– Я видела.

– Ира…

– Уходи.

– Ну, как  знаешь…

Я вышел в ночь. Было морозно, ветрено и сыро, несмотря на мороз. Деревья были в инее. Кружевные ветки сверкали в огнях фонарей. Я чувствовал себя оплеванным. Но и не сердился на Ирину. И не сомневался уже, что ее сын – и мой.

 

…Ирина  вскоре уехала из нашего города. Я ничего не знаю о ней. Где-то по земле ходит наш мальчик, ровесник моей Настеньки, такой же чернявый, быстрый… Что она рассказывала ему об отце?..

А что рассказывать? Не было у него отца. Никогда.

Это я знаю, что у меня где-то есть еще один сын…

 

Глава 3

 

Рождение дочери существенно изменило нашу жизнь. Случай с Ириной надолго отбил у меня охоту ввязываться в новые отношения. Да и времени на них не оставалось – дома ждали два веселых человечка, радостно бросавшихся ко мне навстречу. Такую самоотверженную мать, коей стала моя жена, надо было еще поискать…  У нас появилось так много общих тем – и все волнующие: первый зуб, первое слово… С Антошкой такого не было. Теперь она созрела для материнства, и я был уже не мальчик-муж, а отец семейства. Но это не значит, что прекратились наши ссоры, хотя они стали менее разрушительными.

Зарплата инженера не могла прокормить нас всех, и я ушел в автомастерскую. Неожиданно дело пошло, появились деньги, и это тоже способствовало укреплению семьи.

С детьми она была сама нежность, и мне тоже перепадало немало ласковых слов. По-прежнему «строила» всех, всем заведовала, во все вникала. Дом был в порядке, обед готов вовремя, дети умыты, послушны. На нее можно было положиться во всех сложных ситуациях. И как бы она ни относилась ко мне, я знал, что никогда она не сделает того, что может нанести ущерб семье.

Я понял, что проще уступить, не споря, сделать, как она требует. И этим предотвратить скандал. Ведь это все будет сделано «на благо государства»…

Ребята из мастерской, с которыми я работал, незлобно подтрунивали надо мной, называя ее генералом, а меня – солдатом. Я не оставался на попойки по праздникам, у меня было немного наличных денег – все отдавал ей. Я знал, что лишнего не истратит, а если удастся сэкономить – то скорее купит мне новую рубашку, чем себе духи или платье. Так отчего же не предоставить ей возможность распоряжаться всем, тем более если хочет взвалить на себя все заботы?..

Я не обращал внимания на подначки: большинство из моих знакомых разошлись или были женаты вторым браком, нередко страдали от перепоя после очередного гульбища. Или стали запойными. Ссорились с женами, отстаивая свое право на вольницу по субботам… А у меня все было спокойно. Меня встречала если не страстно влюбленная, то заботливая и внимательная женщина, к тому же – отличная хозяйка.

Я давно понял, что все получить невозможно. Есть женщины-любовницы,  а есть – жены-матери. Для жизни второй вариант предпочтительнее. Что это все может сочетаться в одной – не верил… Чудес не бывает.

Дети радовали. Настенька росла умницей. Подвижная, любопытная. Но  послушная.

Антошка пошел в первый класс, и учительница  нахваливала его за сообразительность, аккуратность и прилежание.

Сын был похож на  жену – такой же нежный блондинчик. Но твердый характер уже начал проявляться. Дочь пошла в меня: темноглазая, с потешными завитками каштановых волос, которые не поддавались ни гребню, ни заколочкам и ленточкам. Курчавая головенка мелькала то тут, то там, и нужно было все время быть начеку – не устраивает ли этот ангел очередную проказу. Я застал ее как-то на балконе, стоящей на табурете и уже заносящей ножку через перила. Едва успел остановить. Высоты и темноты она не боялась, и любимым развлечением была быстрая езда на велосипеде: на раму я пристроил маленькое седло с подножками, и мы вместе с ней объезжали окрестности.

Словом, я жил нормальной человеческой жизнью, без жарких страстей, но и без больших проблем. А что еще нужно для счастья? Может, я так и прожил бы до конца жизни, в полной уверенности, что лучшего быть не может...

 

…Насте было три с половиной года, когда это случилось. Мы катались на велосипеде за городом, посетили пруд, распугав лягушат, и уже возвращались назад. Девочка была оживлена, щебетала, вертелась на седушке, и мне стоило большого труда сохранять равновесие. Но она расшалилась не на шутку и сунула ножку в спицы. Повезло – на башмачках была прочная подошва – с ногой ничего  не случилось. Мы стали падать, и весь этот момент я увидел, как в замедленной съемке. Я прижал ее к себе, поворачиваясь таким образом, чтобы она упала на меня. Перелетев через руль, она скатилась в траву. А я уже не смог подняться. Удар пришелся на правую ногу, и там что-то взорвалось острой болью. С испугу она закричала, и я еще успел что-то сказать ей, успокаивая.

Очнулся  в больнице. Надо мной склонилось испуганное лицо жены.

– Как Настя? – спросил я.

– Пара синяков, очень напугана. Плачет, не переставая. Тебя зовет.

– Что со мной? – спросил я шепотом.

– Ногу сломал. Гипс наложили, обезболили. Месяц отдыха тебе обеспечен.

Она поджала губы. Не стала напоминать, что всегда сердилась, едва заметив выведенный велосипед. Вот ведь, оказалась права…

Ей хватило такта воздержаться от упреков.

Боль прошла через некоторое время, и я весело скакал на костылях на потеху Антошке. Все меня жалели и старались развлечь. Вынужденное бездействие начинало действовать мне на нервы. Я старался себя занять какой-то работой, но это не помогало. Я по вечерам читал сказки детям, а супруга сновала по дому, поглядывая на нас. Настя забиралась ко мне на руки, Антон приваливался сбоку. Я столько сказок перечитал им! Самому интересно – пропустил в детстве, наверное…

Гипс сняли, но без трости было некомфортно. Я, как заправский денди, ходил, опираясь на палку.

И тут мне дали путевку в санаторий…

Они провожали меня на поезд. Я выглянул из окна вагона и помахал им рукой. Супруга с тоской смотрела  на меня, дети прижались к ней.

– Да ладно вам! – сказал я, – через три недели приеду – веселый и здоровый. Слышь, Настя, еще покатаемся на велосипеде!

Компания приуныла. Поезд тронулся. Дочурка помахала ручонкой. Они медленно удалялись…

 Ах нет, это мой вагон уносил меня от них…

 

…Полная луна бросила дорожку на пол. Надо было шторы плотнее задвинуть, подумал я. Следил за лунным лучом и вспоминал.

Что это было? Как это могло случиться? Кто виноват? Ведь ничего не предвещало…

 

…Санаторий был расположен в лесу возле озера. Вроде как целебная вода – какими-то особыми свойствами обладает. Слепые начинают слышать, глухие – говорить… А хромые – мечтать.

Отдыхающие «на водах» всюду ходили с бутылочками, пили целебную влагу и выздоравливали. У меня зарябило в глазах от обилия тетушек в цветастых платьях, сидящих в очереди на процедуры и во всеуслышание рассказывающих истории своих болезней – да и всю свою жизнь – окружающим. Я решил соблюсти инкогнито – на случай если попадутся отдыхающие из моего города. За время болезни я отпустил окладистую бородку, которую собирался сбрить уже после возвращения домой. К этому имиджу нужна была другая биография, но я ее еще не придумал и хранил загадочное молчание, когда соседки по столу пытались вытянуть сведения о моем семейном положении…

Мне досталась угловая комнатка на первом этаже самого крайнего корпуса. Из окна прекрасно просматривалась танцплощадка и тропа к озеру. Потемневшие обои отпугивали постояльцев, и никто не соглашался поселиться в этой темной берлоге. Но у комнаты было неоспоримое достоинство – там помещалась только одна кровать. Я не обращал внимания на то, что солнце почти не заглядывало в окно. Главное – у меня не было докучливых соседей…

Вечером меня оглушила музыка – отдыхающие предались танцам. Я ушел к озеру и сидел там, пока танцоры не разошлись по своим комнатам.

А утром я увидел ее.

Я сидел у окна – привык вставать рано и за два дня безделья еще не избавился  от этой привычки. Мимо меня проплыла соломенная шляпка и направилась по тропинке к озеру. Под ней была женщина, окутанная газовой тканью, сквозь которую просвечивался купальник. Я вспомнил, что моя жена имеет такой же кусок материи с гордым названием «парео», незаменимой на пляже, которая в случае необходимости может поочередно превратиться в сарафан, в полотенце и в подстилку…

Купальщица скрылась за деревьями. Я  решил ее дождаться – хотелось разглядеть ее в фас. Завтрак накрывали к восьми, так что волей-неволей ей придется вскоре вернуться по этой тропинке. Но она не спешила к столу. И мне пришлось покинуть свой пост, не дождавшись ее.

В столовой рассматривал всех входящих женщин, но не мог угадать, кто же из них моя таинственная русалка. Видимо, она завтракала в другую смену или не завтракала вовсе.

Массовик-затейник санатория объявила, проходя между столами, что вечером состоится конкурс красоты, желающие могут принять участие. Задания для участниц будут сложные. И членам жюри будет не просто принять решение… Мне предложили «войти в состав», и я, охваченный всеобщим настроением ликования, легко согласился.

Вечером весь санаторий собрался на лавочках перед сценой на летней площадке. Там были расставлены стулья полукругом, и четыре «красавицы» заняли свои места.

– Сейчас еще одна подойдет, – сказала культмассовичка в алом сарафане, который должен был изображать бальное платье.

Вдали на  аллейке показалась женщина. Она спешила к нам. И я без труда узнал «утреннюю шляпку».

На моей русалке было длинное зеленое платье из легкой ткани, подол в прямом смысле летел за ней. Утреннее парео было скручено в тугой жгут и закручено дважды на шляпке, концы его развевались, как перья. К импровизированной тулье была приколота желтая роза. Такая же красовалась на плече.

Я смутно вспомнил, что видел две желтые розы на клумбе перед моим окном – во всем санатории больше не было роз такого цвета. Санитарки поливали их каждое утро, заботливо окучивая. Когда она успела их сорвать?

– А вот и Дина, пятая «красавица»! – приветствовала ее культмассовичка. – Займите свое место.

Женщина легко взлетела по бетонным ступенькам на «сцену». Обернулась к зрителям.

И ее лицо ослепило меня…

Задания были совершенно дурацкие… Участницам предложили написать на листках бумаги, из чего варится борщ. Все сосредоточенно занялись делом.

Она справилась первая, весело поглядывая на публику. Стали зачитывать. Оказалось, все до смешного серьезно отнеслись к заданию. Перечислили все ингредиенты.

Дошло до ее листочка.

– Вода. Соль. Свекла. Немного капусты и бутылка водки, – огласили ее список.

Мужчины взорвались хохотом.

– Правильная женщина! За такой «борщ» и жизнь отдать можно!

Она откровенно потешалась над всем этим. Предложили собрать разрезанную на части открытку, и красавицы, оттопырив зады, склонились перед сиденьями своих стульев, собирая головоломку. Она сложила цветочек из обрезков, даже не пытаясь выполнить задание. На вопрос, что делать с крупой, в которой завелась моль, присутствующие выслушали такие волнующие подробности о чесноке, кусочке ткани, пропитанной солевым раствором, на горлышке емкости с крупой… В игру включились зрители. Рецепты сыпались, как из рога изобилия. Она посмеивалась и молчала.

– А  что сделаете вы? – обратились к ней.

– Выброшу, – пожала плечами она.

Следующим заданием был танец. Участницы поспешили к заранее выбранным кавалерам. Она сняла шляпку и подошла ко мне.

У нее были роскошные волосы цвета темного меда. Не рыжие, не светлые, а именно медовые. И эта роза на плече…

– К сожалению, я не танцую, – улыбнулся я, показав свою трость.

– О, простите… – прошептала она смущенно. –  Я не знала…

Она направилась к пожилому толстяку, склонилась перед ним в изящном реверансе. Он смущенно отнекивался, но мужчины весело загалдели:

– Не упускай такое счастье! Если бы меня пригласили…

Она с хохотом потянула его на сцену. Он оказался живчиком, скакал как юноша, а она вилась вокруг него, играя широким подолом…

Потом «красавицы» представились. Она назвалась дизайнером женской одежды из Киева. Я чего-то подобного и ожидал – уж слишком она отличалась от других…

Потом «заседало» жюри. Для меня не было сомнения, кто должен быть «Мисс Санаторий». Но дамы спорили:

– Она же не выполнила ни одного задания!

Плохо пришила пуговицу, не по правилам… Не сложила открытку… Не справилась с молью…

– А ее танец – это ж пародия! – возмущалась тучная тетушка.

Я молчал. Говорить этим людям, что она ослепительна, обворожительна, остроумна… Что она – свежий ветер, солнечный луч, алмаз среди булыжников… Не поймут. А может, слишком хорошо понимают?

Первую премию получила невзрачная девчушка –  сельский библиотекарь… Редкая профессия в тех местах. Ей достались все аплодисменты.

Дина хлопала вместе со всеми, смеялась. Похоже, она иного и не ожидала.

Потом были танцы. Она была нарасхват – все мужское население приглашало ее. Она никому не отказывала,  царила на площадке. А «Мисс Санаторий» подпирала плечиком дерево…

Наконец все угомонились. Толстячок, гордый оказанным вниманием, пригласил ее в кафе, которое располагалось здесь же, на территории парка. Она, смеясь, пошла с ним, а я – с тоской – в свою комнату…

Мне было обидно, что она все-таки пошла, и выбрала для этого самого комичного кавалера.

Но через четверть часа я снова услышал ее смех: видимо, она не задержалась в кафе. Толстячок был с ней. Они уселись на скамейке прямо под моим окном, и мне было слышно каждое слово.

Он рассказывал ей, что приехал лечить позвоночник, как это больно – радикулит, какие неудобства он причиняет. Она сочувственно слушала. Потом начался рассказ о сыновьях-внуках. Я понял, что ей не хочется идти в душную комнату, а сидеть одной в темноте неуютно. И что она не слышит ни слова из того, что он ей рассказывает. И выбрала она его как раз за то, что это нелепо и комично.

И безопасно.

Оказалось – нет. Толстячок замолчал, видимо, собираясь с духом. Потом промолвил, что «женщину надо приласкать», и, надо полагать, придвинулся к ней. Она  встала.

– Спокойной ночи!

– Эй, ты куда? – крикнул он вслед.

– Спать! – рассмеялась она, исчезая за поворотом аллеи.

Думая, что его никто не слышит, он пробормотал слово, за какое можно и по роже схлопотать. Была у меня мысль – вмешаться. Но я подумал, что она и сама прекрасно справилась.

Обиженно посопев, он поднялся и направился к своему корпусу. Парк был безлюден, и это его утешило. Он думал, что никто не видел, как она его отшила.

Я видел. Тогда мне было двадцать девять, красив, молод и силен. Я тогда не знал, что мужчина до смерти остается мужчиной и не видит себя в зеркале. Что в теле старого смешного толстяка по-прежнему живет юноша, который серьезно считает, что такая женщина могла польститься на него…

 

Я наблюдал за ней несколько дней. Понял, что живет она одна в номере, ни с кем, кроме соседок за столом, не общается. Плавает, как рыба, и все дни проводит на озере в одиночестве. На другом берегу на ветке дерева развевалось ее парео, и это подсказало, куда она уходит ото всех.

Танцы были через день, она была завсегдатай. Я понял, что можно просто любить танцевать, ощущать свое тело, а не охотиться на танцплощадке.

Не раз из окна я наблюдал, как она быстрым шагом уходит одна во время последнего танца и как незадачливые кавалеры потом оглядываются в поисках ее.

А потом она и вовсе перестала приходить. Все давно поняли, что продолжения их ухаживаниям не будет, и занялись другими дамами…

Как-то вечером, когда отдыхающие отплясывали или сидели на лавочках подле танцплощадки (других развлечений в этот час не было),  я спустился к озеру.

Она сидела на мосточке, опустив ноги в воду.

Я подошел и сел рядом.

Улыбнувшись, она подвинулась, освобождая мне место. Мне показалось, что она нисколько не удивилась, а наоборот, обрадовалась.

Впервые я видел ее так близко. Огромные зеленые глаза, чеканные черты… Я понял, что цвет волос искусственен: не бывает рыжеватых блондинок с такой чистой смуглой  кожей. Обычно они молочно-белы и частенько покрыты веснушками…

Мы разговорились. Она вела себя естественно, не кокетничая, не стараясь произвести впечатление. Как товарищ, не имеющий пола. О себе говорила скупо, не выпытывала сведений обо мне.

Говорили о книгах, о людях, о всякой чепухе. С ней было легко.

Стемнело. Луна повисла над озером. На танцплощадке утихла музыка.

– Пора спать. Народ разошелся по корпусам – отдохнуть и набраться сил перед  напряженным завтрашним днем. Чтобы выдержать столько процедур – нужно иметь железное здоровье.

Она рассмеялась – как сообщница. Я уже заметил, что ее нет в очередях на ванны и души…

– А что вы лечите?

– Я просто отдыхаю. Ото всех. Читаю, купаюсь, брожу по окрестностям. Порция одиночества лечит лучше любых процедур…

– Не скучно?

– Я все время среди людей, устаю от общения. А тут спокойно – не надо «держать лицо», стараться кого-то изображать…

Я проводил ее до входа в корпус.

– Спасибо за приятный вечер.

– А завтра я вас найду на том же месте? – спросил я.

– Конечно! Мы же, как в подводной лодке, – куда я денусь…

И каждый вечер после ужина я приходил к озеру. Она уже сидела там. Я пытался подстеречь ее у окна своей комнаты, но ни разу не получилось. Какими тропами она приходила – неведомо.

Ничего не было – ни прикосновений, ни поцелуев. Мы просто говорили. И мне хотелось говорить – без остановки. Она так умела слушать – внимательно, тактично, с неподдельным интересом… И я не смог ей сказать, что женат, что работаю автомехаником в небольшом городишке, что у меня двое детей. Такой женщине нужен кто-то другой. Инженер-конструктор из Николаева, например… Свободный, обеспеченный, часто выезжающий за границу… Да, угадала – кораблестроение…

Я не вдавался в подробности – так, штрихом… Она тоже мало говорила о себе. Коллекции, выставки… Командировки за рубеж… Высокая мода… По тому, что она вытворяла с куском ткани, я видел, что ей дано. Парео становилось то вечерним платьем с бантом на груди, то юбкой, то палантином… А когда мне захотелось прилечь на досках мостика, она сняла ткань с плеч и расстелила его.

– Можно занозить руки, осторожнее…

И эта забота так тронула меня… С какой нежностью она это произнесла…

Я забыл обо всем. Игра увлекла меня. Я был обеспеченным холостяком, любимцем дам, умным, чуть скептическим, спокойным… И она была мне под стать – не трещала, как сорока, говорила медленно, тягучим низким голосом… Возвращаясь к себе в каморку, почти сходя с ума от ее присутствия, я вспоминал о семье и поражался своей отстраненности от них. Я хотел видеть ее, говорить с ней, вдыхать ее запах… Разум говорил другое, но я его не слушал. Никогда еще я так не хотел присутствия другого человека, так томительно-сладко не мечтал ни о ком…

Она ни разу не переступила порог моей комнаты. Мы, бродя по окрестностям, углубляясь в лесную чащу, часто были совершенно одни, но она ни разу не подала знака. Я знал – стоит мне протянуть руку, и она уйдет, как тогда от толстяка. И я не протягивал руки. Двое взрослых людей, там, где их никто не знает, где столько удобных мест…

Дни летели – счастливые дни. Я иногда звонил домой. Мне стоило огромного труда держать бодрый и веселый тон. Мне показалось, что супруга это поняла. Она знала все мои интонации, и обмануть ее было невозможно.

– Ты там не скучаешь? – осторожно спросила.

– Скучаю. За вами. Мне лучше, почти не хромаю.

Трубка молчала, не веря. Я начал говорить о чепухе. К счастью, связь прервалась. Странно раздвоенный, я пошел к озеру.

Она ждала меня. И все мои заботы растворились в ее улыбке.

Все заканчивается. Закончилось и наше время. Я решил остаться еще на день, и сидя с ней у воды, надеялся, что у нас будет еще один вечер.

Но наутро оказалось, что моя комната срочно нужна новым отдыхающим. Я собрал вещи. Через час отходил автобус на станцию. Мне нужно было ее найти.

Она стояла в вестибюле.

– Я сейчас уезжаю, – сказал я.

Она не вздрогнула, но как-то погасла лицом.

– Надо прощаться…

– Где? – обреченно спросил я.

Вокруг сновало столько народу!

– Я сейчас приду к тебе в комнату, – сказала она, не глядя на меня.

Я пошел вперед. А если она не придет?.. Оставил приоткрытой дверь. Через несколько минут раздались легкие шаги, и она вошла.

Мы жадно смотрели друг на друга.

– Дай мне свой телефон, – попросил я.

– Зачем? – ответила она сдавленно. – Курортные романы продолжения не имеют…

– Дай мне свой телефон! – снова сказал я.

Она покачала головой и закрыла глаза. Я увидел, как из-под  ее закрытых век покатились слезы. Она старалась сдержать их, жмурясь, но они текли, текли… И я рванулся к ней.

Никогда, ни до, ни после, меня так не целовала женщина – исступленно, жадно, горестно…

– Милая моя, неповторимая… Я найду тебя, я позвоню тебе, – шептал я, зарываясь лицом в каскад ее волос.

Она молчала, качая головой – не надо, не надо… А слезы текли – горькие и горячие, из все так же закрытых глаз.

В комнату постучали. Я отпустил ее, она отвернулась к окну.

На пороге стояла горничная.

– Автобус сейчас будет отправляться, вы просили сказать.

– Да, спасибо, – пробормотал я.

Этих нескольких мгновений ей хватило, чтобы прийти в себя. Когда я подошел к ней, меня ждала спокойная, уравновешенная особа.

– Ну, скажи… Ты что-то хочешь сказать? – взмолился я.

Она пожала плечами.

– Ничего. Удачи тебе! Не забывай.

Я прижал ее к себе, но она отстранилась и направилась к двери. Перед тем, как ее рука выскользнула из моих рук, я успел прижаться к ней губами.

– Ты куда сейчас?

– На озеро. Мне нужно побыть одной.

– Там сейчас людно…

Она посмотрела на меня совершенно сухими глазами.

– Я найду место, где смогу побыть одна.

Она вышла в коридор. Я смотрел вслед, отдавая отчет, что больше никогда ее не увижу. Когда она исчезла за поворотом – мне показалось, что разорвалось сердце. И тут я вспомнил об окне – она обязательно пройдет там, если действительно пошла на озеро. Я бросился в комнату и едва успел: она действительно была за окном. Наверное, у меня был растерзанный вид. Она подмигнула и иронично отдала честь, как на параде. Не остановилась, не обернулась. И уже почти скрываясь за деревьями, вдруг закрыла лицо руками – это я успел увидеть…

 

Глава 4

 

Я ехал домой.

Перед глазами стояла картина, как она уходила. От осознания, что я ее больше никогда не увижу, хотелось соскочить с поезда и пешком вернуться в санаторий. Я ругал себя, что не настоял, не взял ее координаты. Она потеряна навсегда.

Но если она тверда, как кремень, не хочет встреч?.. Женщина решает. Мужчина выбирает, но в конечном итоге все решает женщина. Ей приходится выбирать из тех, кто выбрал ее, но лишь она окончательно ставит точку.

А мужчина?.. Мне стало обидно. Разве мужчина ничего не решает? Разве его желание и настойчивость ничего не значат?..

Видит Бог, желания у меня было – хоть отбавляй!.. А настойчивость… Женщина  четко проводит границы, через которые никакая настойчивость не перешагнет…

Я пытался представить, как увижу своих, и поразился сам себе, своей отстраненности, своему бесчувствию. Нет, я очень любил их, но сейчас мне хотелось видеть только ее, говорить с ней, быть в поле ее притяжения… Такая тоска накатила!..

За окном вагона бежали поля, погода стояла чудесная, я почти не хромал, меня ждали близкие, без которых я не мыслил жизни, но…

Если б она сейчас вошла в вагон и поманила меня за собой…

Вот тогда бы начались проблемы!.. Я не был готов идти за ней, у меня просто бы сердце разорвалось, если бы мне пришлось уходить, а вслед мне смотрели полные слез глаза Настеньки… И расстаться с ней было нелегко… Я только сейчас понял, насколько она была мудра, обрубив концы раз и навсегда.  Ничего нельзя изменить. Мы намертво прибиты гвоздями к нашим жизням, семьям, судьбам… А оставь она свой телефон –  этот клочок бумаги жег бы мне руки, искушал, звал, не давал покоя.

Будет легче, но чуть позже. Это пройдет. Я окунусь в свою жизнь, увижу жену – ведь я ее люблю, черт побери! – и все встанет на свои места… Да и какое будущее может быть у меня с модной  шикарной женщиной, живущей в столице? Ей нужен такой же шикарный мужчина. А возможно, он у нее есть. Она ни разу не проговорилась. Все мои наводящие вопросы парировала шутками. А прямо спросить я не смог. Да она бы и не сказала правды. Отшутилась бы по обыкновению. Щадила меня. Принадлежала мне в атмосфере курорта, где вседозволенность витает в воздухе. Туда не привносят воспоминаний о семье и о проблемах. Там упиваются мигом свободы, заводят молниеносные романы, которые ограничены сроком путевок…

Пощадила меня. Не поставила перед проблемой выбора… Исчезла из моей жизни, сверкнув звездой, подарив острое счастье. И острую боль.

…Дети бросились ко мне с радостными криками. Обнимая их, я еще раз с благодарностью  вспомнил Дину. Страница перевернута. Проехали.

Супруга внимательно всматривалась в мое лицо. Если б не дети – мне сложно было бы говорить с ней сейчас. Я подхватил Настю на руки, Антон шел рядом.  Мы шумно переговаривались. А она молчала.

Дети до вечера служили буфером между нами. Я оттаял, играя с ними. А потом наступила ночь, и жена тесно прижалась ко мне, ожидая ласк. А мне впервые в жизни этого не хотелось.

Мне хотелось остаться наедине со своими мыслями, окунуться в сладостные воспоминания… Такое томительное счастье… Неужели оно было, это странное общение?

Жена настаивала. Она повернула к себе мое лицо, лаская, целуя. А мне трудно было настроиться. Еще немного – и она поймет, что со мной что-то происходит.

Это женщины могут ломать комедию страсти. У мужчин такие механизмы не срабатывают.

Я представил каскад волос цвета темного меда, губы, желанные и недосягаемые. И оно пришло. Оно накатило такой волной!..

Она уснула, счастливая. Она поверила.

А на меня навалилась тоска. И отвращение к самому себе…

А ведь я ничегошеньки о  ней не знаю!.. Даже не знаю, Дина – это Диана или Динара?.. И как она умудрилась, ведя со мной бесконечные разговоры, ни разу не коснуться того, что могло бы облегчить мне поиски? Секретный агент, не иначе… А я, болван… Прохлопал. Как она умела повернуть разговор в другое русло, едва мы приближались к этим темам! И мне не дала рассказать о себе.

А я и не стремился – корабел николаевский…

 

Дни проходили за днями, а образ ее не мерк. Воспоминания не слиняли. Только все стало казаться ирреальным, несбыточным, невозможным.

Тоска притупилась, но не оставила окончательно. Я пытался восстановить в памяти юность, женитьбу, те чувства, которые толкнули меня к ней. Плохо получалось.

Нет, я очень ценил супругу, отдавал ей должное. Но что-то ушло безвозвратно. Раньше она безраздельно владела мной, придирками могла довести до белого каления и осчастливить примирением. Меня раньше отшвыривало от нее волною ненависти, и снова возвращало приливом  страсти. И никто не мог втиснуться между нами в такие минуты. Ни Ирина, ни даже тень ее не смогли...

А сейчас воспоминания о Дине прекрасно вмещались между нами. Вроде – тень, пустота, но притиснуться ко мне супруга уже не могла. И довести, как бывало, – тоже. Притупилось. Стрелы не достигали цели.

Она стала осмотрительнее, меньше меня задирала, командный тон ее немного сбавил обороты. Мне казалось, что она постоянно наблюдает за мной. Ей больно – я ей дорог. Если бы раньше я такое заметил – умер бы от счастья!.. Всегда считалось, что это я люблю, а она лишь позволяет себя любить.

Женщины не волновали меня. Напрасно супруга всматривалась, едва в поле притяжения оказывалась какая-то женщина. Я никого не выделял из своего окружения. Не видя соперницы, она успокаивалась.

Знала бы она, что каждую ночь я представляю другое лицо, другие губы. И это безотказно срабатывает.

Не забывалась она. Все так же манила, тревожила… Помнилось каждое слово, каждый жест… Как она расстелила свою цыганскую шаль-парео: «не ложись на голые доски…» Как коснулась руки… Как прижалась плечом, огибая развесистый куст в лесу…

Ведь была рядом!.. И уйма времени, и никого вокруг… Но тогда это было невозможно – она очертила между нами невидимую черту…

Постепенно ее образ затуманился, обрел черты далекой звезды, вращающейся на далеких столичных орбитах… Таинственная и загадочная. Совершенная и неповторимая… Другие женщины не шли ни в какое  сравнение с ней. Напрасно улыбались и интересничали со мной, уходя не солоно хлебавши на радость супруге…

Неисповедимы причины верности…

Бороду  я сбрил сразу же,  и изумился, как она меняет лицо.

– Юрка, ты помолодел лет на десять, – хихикнула жена. – Будто бы только поженились…

 

Я много работал. Мы купили машину. Купили жене кольцо, и она с гордостью его носила – печать достатка… Я был рад, что смог дать своей семье беспроблемное существование.

Работа отвлекала. Удовлетворение от заработка утешало.

 

Зимой Антошка простудился и долго болел. На последний прием к врачу – за справкой в школу – супруга отправила с ним меня.

В поликлинике была огромная очередь. Дети хныкали на руках у мамаш, те, что постарше, – гоняли по коридору и норовили ощипать китайскую розу, расцветшую в огромной деревянной кадке у окна.

Мы с Антоном заняли очередь и чинно уселись на стульях,  приготовившись к длительному ожиданию, – два степенных мужчины, волею судьбы попавшие в этот детский бедлам.

Сидели мы долго, или это мне, ненавидевшему очереди, просто показалось, что прошла вечность. Антон покашливал, но  у него был вид выздоравливающего.

Наконец мамаша с малышом, занявшая очередь перед нами, скрылась в вожделенном кабинете, и я поднялся.

– Дождались, Антон. Сейчас нам входить.

Антошка мялся с ноги на ногу. Ему до смерти надоело это сидение.

Дверь открылась, наступила наша очередь.

Врач сосредоточенно что-то писала. Она кивнула нам на кушетку.

– Фамилия?

– Горский, Антон, – сказал я.

– Найди, – бросила врач медсестре, сидевшей напротив, отвернувшись к полкам и перебирая стопку карточек.

– Есть, – обернулась она к нам, и я обомлел.      

Это была Дина. Я не сразу узнал ее в белом халате и в косынке, скрывающей  густое руно волос. И она в первый момент не узнала меня без бороды.

Я смотрел на нее в изумлении. Она вздрогнула и отвела взгляд.

Справку нам выписали, я взял сынишку за руку, и мы вышли.

Антошка что-то щебетал,  но я не разбирал ни слова. Я был ошеломлен и не мог понять – обрадован или разочарован.

– Пап, ну ты слышишь? – дернул он меня за руку.

– Что? – спросил я, возвращаясь на землю.

 

Я не мог спать. Меня раздирали противоречивые чувства. Вот недотрога!.. Модельер из Киева!.. Как сумела себя подать!.. Узнала, стерва… Не обрадовалась. И я не подал виду. А что она думала?..

Я не сразу вспомнил, что «инженер-конструктор из Николаева», оказывается, живет в непрестижном районе и вряд ли бывает за границей… Так что и у  нее есть причины для разочарования.

Под утро я сообразил, что мне нужно радоваться – теперь социальное положение не пропасть между нами… И накатило острое желание снова увидеть ее. Понять, какая же она – настоящая…

 

 

 

Глава 5

 

Я решительно направился  к  кабинету.

– Мужчина, вы куда? Тут очередь! – закудахтали мамаши.

– Мне только справку забрать у медсестры, – успокоил я их.

Я открыл дверь кабинета. На ее месте сидела старая мымра в роговых очках.

– Извините…

В регистратуре сказали, что Дина Георгиевна сегодня была на первой смене и уже ушла.

Я разузнал, когда ее найти завтра, и ушел в смятении.

Что я делаю? Вроде все засыпано пеплом, острота притупилась. Зачем ворошить угли – может так полыхнуть…

Весь остаток дня я убеждал себя забыть о ней, оставить попытки встретиться. А ночью ворочался без сна, не в силах дождаться утра. При мысли, что я могу ее увидеть утром, все благие намерения слетали с меня шелухой.

Около восьми утра я был возле поликлиники. Люди сновали, двери хлопали, но никого похожего на нее не  было. Неужели в регистратуре все напутали?

Я не выдержал, в начале девятого поднялся к кабинету и уже привычно открыл дверь. Ее не было.

– Что вы хотели? – спросила врач, обернувшись ко мне.

Как я мог ей объяснить?

В тот день я так ничего и не добился.  Вечером лег, отвернувшись к стене.

– Что с тобой? – заволновалась супруга.

– Устал. Голова болит.

Она увела детей, и они старались не шуметь в соседней комнате. А я лежал и корил себя за преступные желания. Но они не становились от этого меньше…

 

Я выдержал характер – в последующие два дня не приходил в поликлинику.

В конце третьего дня раздался звонок. Жена сняла трубку.

– Молчат. Положили, – недоуменно сказала она.

Я подумал, что в  медицинской карточке есть  адрес и номер телефона…

– Это из мастерской, наверное. Там иногда не срабатывает телефон, – сказал я, быстро собравшись.

Было около пяти часов вечера – совершенная январская темень.

– Пойду, посмотрю, что у них стряслось, – сказал я, выскальзывая з дверь.

Никакой уверенности, что это она звонила, у меня не было. Было предчувствие. И я, как сумасшедший, поспешил к поликлинике.

Она показалась в дверях. Я скорее почувствовал, чем узнал ее. Светлое пальто с капюшоном, бледное лицо без следов косметики… И все-таки это была она – ее летящая походка, осанка… Я пошел за ней.

– Дина…

Она остановилась, не оборачиваясь. Я догнал ее.

Мы стояли друг против друга, а спешащая толпа огибала нас.

– Мне сказали, что ты меня искал… – прошептала она.

– Кто? – не понял я.

– Девочки из регистратуры. Высокий, красивый, с синими глазами – сказали. Это мог быть только ты.

– Я и был… Я тебя нашел.

– Я звонила, чтобы  не искал, но трубку взяла женщина…

– Пойдем, поговорить нужно, – потянул я ее за рукав, – тут парк недалеко.

Она покорно пошла рядом.

– Почему ты не сказала правду? Я уже хотел в Киев поехать, все ателье обойти… – тихо с укором сказал я.

– Как тебе сказать… Я не специально. Я увидела, что там много из нашего города. Признайся – знакомиться начнут, выяснять, есть ли общие знакомые, где живу, где работаю… А так – сразу отрезала. Придумала профессию, недосягаемую для многих. Она оправдывала мое вынужденное высокомерие и одиночество.

– И я поверил. Я помню те желтые розы… Кому придет в голову – приколоть живую розу к шляпке…

Она усмехнулась, явно польщенная.

– А я хотел соответствовать, вот и придумал себе инженера-конструктора… Нет, ты не подумай, я действительно инженер, но это не такая почетная  и прибыльная должность…

В парке было безлюдно. Стволы берез белели в свете фонарей, а отдаленные аллейки тонули во мраке. Мы свернули на такую.

– Юра… Не нужно этого… Я замужем, у меня дочь…

– И я женат. Сын и дочь…

– Вот видишь! Я знала, что это невозможно, к тому же считала, что живешь в другом городе, не наездиться… Я думала, что больше никогда тебя не увижу…

– Потому и плакала?

Она кивнула и подняла глаза.

– Я не мог тебя забыть. Я даже рад, что ты нормальный человек, а не манекенщица или модельер.

Она обняла ствол березы, прижавшись к нему щекой. Такая милая и родная… У меня защемило сердце.

– Ты позвонила, чтобы я больше не приходил? – тихо спросил я. – Разве нам было плохо – вместе?

– Слишком хорошо…

– Мне не нужно тебя больше видеть?

Она медленно покачала головой, глаза  наполнились слезами.

– Уйти? И  снова тебя потерять?

– Мне вредно видеть тебя…

– Разве я такой золотой? – смутился я. – Что во мне такого?..

– Не знаю… Биополе возникает. Не так, как с другими. Искрит, током бьет… Это необъяснимо…

–  Дина…

– Уходи. Так будет лучше всем. Я почти выздоровела, а ты меня снова…

Она не шутила. Я знал, что она права.

– Проводить тебя?

– Не надо. Мне недалеко. Прощай.

Это «прощай» ударило меня, как камнем. Права она – не надо все это…

– Прощай…

Я жадно вглядывался в ее лицо, стараясь запомнить каждую черточку. Она молчала. Я пошел прочь.

Пройдя до конца аллеи, я замедлил шаги. Физически не мог уйти. Не мог смириться, что все вот так закончится. Во имя чего? Зачем отказываться? Это приходит так редко, так избирательно! Я ее нашел – после стольких месяцев тоски и мечтаний, и вот так – потерять?

И я бросился назад. Могу же я не поверить, не послушаться?

Она стояла, прижавшись лбом к стволу березы, и плакала навзрыд. Подбежав, я прижал ее к себе, зацеловывая мокрые глаза, дрожащие губы. Она обняла меня – нет, впилась в меня так, что, казалось, разорвать кольцо наших рук невозможно. Такого огня, такой жажды я не испытывал никогда.

– Если бы ты не вернулся, я бы умерла, – шептала она, всхлипывая.

– Как ты могла… Разве можно так… Я же мог оказаться непробиваемым, мог не вернуться…

– Не знаю… Не могу… Что нам делать?..

Невдалеке была беседка, и я увел ее туда. Лавочки были сырыми, сидеть невозможно, но здесь, по крайней мере, мы были не на виду. Я не мог оторваться от нее. Шапка моя упала, но я не чувствовал холода. Меня жгло поднимавшееся из доселе неведомых глубин  адское пламя. Я и не знал, что так бывает. Все ушло куда-то, осталась одна она. И ещё – ощущение такого непереносимо огромного счастья, что я испугался: как жить после, если оно исчезнет?..

– Поздно… Мне нужно домой! Я не смогу объяснить, где так задержалась. Искать пойдет. Я пропала, если увидит нас…

– Завтра увидимся?..

– Да, да!.. А сейчас я пойду. Не провожай, я сама должна…

Я провел ее до ограды парка, и она поспешила к высоткам по ту сторону дороги. Я остался стоять у светофора, еще не осознавая, что же между нами произошло.

Все вернулось. Ничего не забылось. Та радость, которая охватывала меня в ее присутствии, осталась неизменной. И эта, растерянная, дрожащая, мешающая слезы с поцелуями, была мне ближе той королевы красоты с розой на шляпке, образ которой сохранила моя память.

Я шел, как пьяный. Да я и был пьян от радости. Я не подумал, что мы не договорились о времени, но теперь был уверен, что никуда она от меня не денется. Как она рыдала у дерева, когда я вернулся!.. Когда так плачут от разлуки с тобой – стоит жить на свете. Ты состоялся. Пусть это миг – но тебя любила женщина настолько, что, потеряв, почувствовала безутешное горе. Не каждому это дается.

 

Мне удалось принять озабоченный вид и спрятать блуждающий взгляд. Я купил по дороге апельсины, и они на время отвлекли внимание. Дети радостно катали их по столу, в доме запахло праздником.

– «Копейку» пригнали на ремонт. Мы не взялись – там живого места нет, – ответил я на вопросительный взгляд жены.

Мне нестерпимо хотелось остаться одному – осмыслить, пережить все это снова, но разве возможно одиночество в двухкомнатной квартире и двумя детьми?.. Они повисли  на шее, суя мне в рот дольки апельсина.

– Дайте мне каждый по половине – и мне хватит, – смеялся я, пытаясь увернуться от душистой сладости,  чтобы не измазаться липким соком.

Это была удачная мысль – купить апельсины…

 

Глава 6

 

Я с трудом дождался вечера. Мне не верилось, что она найдена. Знакомое пальто мелькнуло в дверях. Я поспешил  навстречу.

– Привет!

– Привет! Я думала, ты не придешь…

– Что ты!.. Куда пойдем?

Она пожала плечами. Я взял ее под руку и увлек в подвальчик-кафе.

– Мороженое – зимой? – усмехнулась она. – Ангина обеспечена.

Я взял кофе с эклером, принес, поставил перед ней. Некоторое время мы молча пили обжигающую жидкость.

– Бессонница обеспечена, – вздохнула она, – и не только от кофе…

Я жадно смотрел на нее. Она показалась мне еще красивее.

– Я же ничего не знаю о тебе…

– И я. Расскажи, конструктор из Николаева…

Мы рассмеялись одновременно.

– Женат. Двое детей. Инженер. Работаю в частной автомастерской. Не могу жить без тебя.

– Замужем. Дочери пять лет. Три курса медицинского за спиной. Диплома нет. Большое счастье, что взяли на работу по специальности…

– Бросила? Не доучилась?

– Заболела. Год по санаториям. Выздоровела. Уже не смогла вернуться – родилась дочь, да и поздно учиться было…

Она задумчиво крошила ложечкой пирожное. Я смотрел на нее.

– Нужно идти…

– Еще нет и шести.

– Я не могу задерживаться. Живем со свекровью, потом разговоров не оберешься…

– Что же нам делать?

– Не знаю…

Невозможно сидеть до бесконечности в кафе. Она встала, я подал пальто…

На улице было темно и морозно. Мы пошли через парк.

– Наша беседка…

Я увлек ее туда – хоть на минутку…

Ее губы были горячими, жадными. Я сжал ее руку, и оттого что это была часть ее тела, огненная волна захлестнула меня. Как странно… Прикосновение к руке обожаемой женщины способно вызвать такое желание! Подумаешь – рука. Но это была ее рука! Ее дрожащая, горячая, отзывающаяся на мою ласку рука…

Я расстегнул  несколько пуговиц на ее пальто. Она не сопротивлялась. Как громко у нее стучит сердце! Как и мое. Какая атласная теплая кожа…

Она судорожно вздохнула.

– Что нам делать?..

– У меня никого нет… Не к кому попроситься, – жалобно прошептала она.

 Я прижался к ее щеке и почувствовал, что она мокрая.

– Не плачь… Мы что-нибудь придумаем. Но у меня тоже нет никого, кому можно довериться…

– Мне нужно идти… Поздно… – шептала она, но не отрывалась от меня.

В конце аллеи показалась фигура. Мы отпрянули друг от друга. Как будто крючьями отдирали… С болью, с кровью…

Она застегнула пальто.

– Безумные…

Мы пошли к выходу. С каждым шагом я ощущал приближение разлуки. Ну не мог я от нее оторваться! Она замедлила шаги.

– Дина… Неужели не придумаем?.. Когда я тебя увижу?

Она остановилась, повернулась ко мне.

– Ты действительно этого хочешь? Должен отдавать отчет, что это слишком серьезно. Может, пока не поздно – расстанемся?..

– Поздно. Не было ни одного дня, чтобы я не думал о тебе. Прошло полгода. Я и не мечтал найти. И вот теперь – потерять?..

Она помолчала. Подняла глаза – пытливые, встревоженные.

– Есть вариант. Я работаю ночной сестрой в профилактории за городом. Несколько дежурств в месяц. С восьми вечера до восьми утра.

Я задохнулся. Ночь!.. А как удрать из дому? Она словно прочла мои мысли.

– Вот видишь… Не нужно все это. Дорого заплатим.

Я испугался, что она захлопнется, как ракушка. Снова исчезнет.

– Я придумаю, как прийти к тебе, – поспешно сказал я.

– Я дежурю послезавтра. После десяти обычно меня не беспокоят.

– Куда прийти? – спросил я, еще не веря, что это возможно.

– Со стороны шоссе в заборе отогнут прут. Мы ходим напрямик, минуя ворота. Они закрыты после восьми, и там охранник. Слева в торце здания – запасный вход. Я выгляну в половине одиннадцатого. Если придешь – проведу. Другой возможности не вижу…

 

Я сказал дома, что есть заказ в районе – не заводится «Жигуленок», и мы выедем на место. Возможно, вернемся поздно. Возможно, вернемся только утром, если закончим затемно. Придется переночевать, это лучше, чем ехать по темноте.

Супруга недовольно промолчала, осмысливая. До сих пор такого не случалось.

Приготовила мне с собой еды, напряженно всматривалась в лицо, провожая. Я старался казаться веселым.

– Да чего ты переживаешь, может, и не придется ночевать! Не волнуйся – работа есть работа.

 

День я отработал в мастерской. Вечером стали прощаться.

– Я останусь еще – моя машина не совсем хорошо себя ведет…

Ребята ушли, я закрыл ворота. Было семь часов вечера. До назначенного срока еще долго.

Повозился в гараже, и в самом деле проверил свою машину. Вымылся, развалился на диванчике в конторе… А что, если брать иногда ключи – хорошее место… Но она же не сможет – сюда можно только после восьми…

Достал снедь, приготовленную «в дорогу»… Есть не мог – волновался. Одолевали мысли.

Супруга дома, поглядывает на часы. Меня нет – значит, уехал. Не придет ли ей в голову позвонить кому-то из ребят, она ведь знакома с ними. И тогда мне лучше домой не появляться…

В последние годы наши отношения как-то устоялись, я из мальчика стал мужем, добытчиком, главой семьи. Она занята детьми, и на ссоры со мной у нее нет сил. То, что я неплохо зарабатывал, тоже способствовало укреплению отношений: как бы ни было, мужьями не разбрасываются…

Что я делаю?.. Ставлю под угрозу всю свою жизнь…

Время тянулось медленно. В багажнике у меня лежал большой кусок свинины – задней части: а как же, из села приеду, гостинец. Я надеялся, что такой роскошный кусок мяса отвлечет ее от изучения моего лица хоть в первый момент…

Около десяти я вывел машину и прогрел мотор.

Ехать было недалеко. Я оставил машину в переулке у крайних домов и пошел пешком к огороженному  железным забором профилакторию. Собственно, это было в черте города, только дальше начинался лесок с прудом. Со стороны шоссе я действительно различил проход: несколько прутьев в заборе отсутствовали. Вдалеке светилось окошко охранника – в будке у ворот.

Я пошел по аллее к двухэтажному зданию. Кое-где окна светились. Большое окно у входных дверей было ярко освещено – я догадался, что это, должно быть, сестринская. Значит, она там.

Точно, в торце здания  двери. Они были закрыты. Я остановился метрах в пяти от них. Было темно, луна взошла, но мало что осветила. Собака потрусила мимо, за ней – другая. Я догадался, что собаки живут здесь – кормятся объедками из кухни. Побоялся, что начнут брехать, но они пробежали мимо.

Что я тут делаю, в темноте, в холоде, бросив машину черт знает где?.. Я сошел с ума. А где-то в теплой постельке не спит моя жена, поглядывая на часы, прислушиваясь к каждому шороху…

Я тоже прислушивался. Было тихо. Никто и не думал открывать мне двери.

Проклиная себя, свое влечение, ее, все на свете, я ждал, уже не надеясь. Стрелки  часов светились зеленым светом в темноте и показывали тридцать пять минут одиннадцатого. Было холодно, я уже продрог. Чувствуя анекдотичность ситуации, ругал себя последними словами. Что, так было необходимо?.. Нужно уходить. Выбросить все из головы и жить дальше. Если этот случай сойдет с рук – никогда больше…

В десять тридцать восемь дверь открылась и на пороге возникла фигурка в белом халатике. И я, забыв обо всем, отбросив все сомнения, устремился  к ней…

– Тише… Санитарка бродила по коридору, я не могла сюда пробраться…

Мы вошли, она задвинула засов на двери. Длинный темный коридор простирался перед нами. Она, звякнув ключами, открыла какую-то дверь и втолкнула меня.

– Закройся на задвижку и жди. Я сейчас. Постучу три раза – вот так.

Она тихонько простучала ритм.

Я огляделся. Лунный свет едва пробивался в окно. Я разглядел стол, узкую кушетку, умывальник и ширму, затянутую тканью. За ней на фоне окна угадывались очертания гинекологического кресла.

Я снял куртку, присел на кушетку, настороженно вслушиваясь. Нетерпение охватило меня. Неужели она сейчас придет, и… грезившееся сбудется? Легкие шаги, условный стук. Я бросился к двери, и она оказалась в моих объятиях.

Жаркие губы, жадные, ненасытные… Под халатиком у нее было только белье, она переоделась.

– Сейчас, сейчас, – прошептала она, отстраняя мои руки. Набросила на кушетку, покрытую  клеенкой, простыню, положила полотенце. Продумала все…

И началось волшебство…

Я забыл о своих мыслях. Более того – я не понимал, как я вообще мог помыслить – не приходить, уйти, не дождаться?.. Это было счастье – огромное, затопившее все мое существо, заслонившее собой все.  Женщина, о которой мечталось, была со мной, она отвечала на мои поцелуи, едва переводя дыхание, сдерживая рвущийся стон. Я запутался в ее волосах, целовал соленые от слез щеки. Я думал, что знаю, какая она, страсть. Неправда. Не знал. Страсть – вот она, когда весь мир рушится, а тебе нет до этого дела, лишь бы не отрываться от этих губ…

Узкая жесткая кушетка. Сбившаяся простыня, холод клеенки, на который не обращаешь внимания… Ничего нет лучше, слаще, желанней… Каждый вздох ее, каждое прикосновение – как огнем…

Переведя дух, мы не могли унять сумасшедший стук сердца. Она схватила меня за руки:

– Тихо!..

В коридоре послышались шаркающие шаги, из-под двери пробилась узкая полоска света.

Железный звон – я догадался, что это санитарка поставила ведро с водой на пол, и ручка ударилась о край. Плеск воды, шорох, ритмично и оглушительно…

– Полы моет… – прошептала она мне в самое ухо. – Черт ее принес, давно должна была убрать…

Мы затаивали дыхание, когда швабра ударялась о нашу дверь.

Долго, бесконечно долго слышались плеск воды и шорох швабры…

 Она дрожала – мелко, с трудом переводя дыхание. Я постепенно успокаивался. Ну не убьют же ее, в конце концов!.. Я обнял ее, прижался губами к вздрагивающей жилке на шее. Она не сопротивлялась, боясь шевельнуться. Постепенно мои губы спускались все ниже, она расслабилась, шорохи в коридоре уже не так волновали ее. Санитарка удалялась от наших дверей, и волна желания снова затопила меня.

– Милая моя… Какая ты чудная…

Ее губы приоткрылись – не то вздох, не то всхлип… И мир для меня перестал существовать…

 

Она медленно приходила в себя. Я с нежностью и благодарностью гладил ее лицо, дрожащие губы. Я был потрясен, растроган… Моя жена никогда так не реагировала. Ею близость дарилась мне, как высшее благо, награда, которую нужно было заслужить. Я никогда не был уверен, что она разделяет мое наслаждение. А с этой женщиной я почувствовал себя богом, творящим вселенную. Оказывается, дарить радость не менее чудесно, чем получать!..

– Мне нужно идти… Будут искать…

– Еще немного… А ты придешь?

– Не знаю… Я должна быть на посту, мало ли…

Я посмотрел на часы. Прошло всего чуть больше часа. А мне казалось – прожита жизнь…

Она оделась, пригладила волосы.

– Иди, наверное…

Я натянул куртку. Она сняла простыню, сложила.

– Я утром уберу, при свете…

Осторожно выглянув в коридор, поманила меня за собой.

Я выскользнул в дверь, обняв ее на прощание. Морозный ветер, развеяв полы ее халатика, дохнул на полуобнаженную грудь. Я торопливо поцеловал ее, с трудом отрываясь от горячих губ.

Машина стояла, припорошенная снегом: за это время начал пролетать мелкий снежок, похолодало. Я завел мотор. В домике напротив зажегся свет. Кто-то в окошке пытался разглядеть, что за машина рычит под их окнами в такой поздний час...

 

…Была не такая уж глубокая ночь, когда я подъехал к дому. Оставив машину во дворе, начал было подниматься на свой третий этаж, как вспомнил, что забыл свиную ногу в багажнике – настолько был занят своими ощущениями. Мне хотелось петь, кричать от радости. Меня любит желанная женщина, она только что дала доказательства своей любви. Я чувствовал себя Дон Жуаном, одержавшим очередную победу… Ох, нет!.. Куда ему до меня! Я не соблазнял женщину, она меня сама полюбила… 

Супруга быстро открыла – значит, не спала. Я весело потащил в кухню пакет с мясом.

– Принимай, хозяйка, гостинцы…

Она ахнула:

– Ого, кусок!

Я верно рассчитал – пока женщина «разговаривала с мясом»,  успел принять душ. Мне казалось, что тонкий запах ее духов въелся в кожу, и я с остервенением тер себя мочалкой.

Сказавшись усталым, я отвернулся к стене. Довольная подарком, супруга не стала меня беспокоить. Вскоре я услышал ее ровное дыхание – спит…

А мне хотелось снова и снова осмыслить сегодняшний вечер…

Как она рванулась ко мне… С какой страстью отвечала… Какая манящая волна волос… Какое счастье, какая гордость чувствовать, как женщина отдается тебе всем существом, умирая от твоих прикосновений!..

И только уже засыпая, усталый и счастливый, я подумал, что ничего не привез Дине – ни шоколадки, ни цветка… Не догадался…

Да мне  ее озолотить – и то было бы мало…

 

Глава 7

 

Несколько дней мы не виделись – не складывалось. И поговорить по телефону не удавалось – не позвали ее. Рабочий телефон годился только для коротких сообщений, и то не всегда была возможность дозвониться. А мне хотелось поговорить с ней. Обошлось ли? Никто не догадался?.. Да что там – я мечтал услышать, что она чувствовала, что она думает обо все этом… Как она относится ко мне… Знал, но хотелось услышать: то, что облечено в слова, существует…

Меня сначала переполняла безумная радость обретения. Потом затопила тоска – если не увидимся, умру…

Я подстерег ее после работы.

– Машина в соседнем переулке.

Мы, как заправские шпионы, порознь пришли к ней. Она скользнула на сидение, я включил мотор…

Объехав парк, я остановил машину у пустыря, возле незавершенного строительства. Она потянулась ко мне, я перегнулся через руль…

– Давай на заднее сидение переберемся… –прошептал я, задыхаясь.

Мне так хотелось с ней поговорить, но коснувшись друг друга, было уже не до разговоров…

И что было в этой женщине, что я так непрестанно жаждал ее? Моя жена – не менее красива… Но одно прикосновение к этой – и мир переставал существовать…

Я так мало знал о ней!.. Я вообще не представлял, как она живет, что думает… О каком доверии могла идти речь? О каком «сходстве характеров»?.. Она была – и это стало основой моего существования…

Холодный зимний вечер… Теснота в машине… Невозможность… Быстротечность времени… Нужно расставаться, едва встретившись…

Спросить бы ее… О чем?.. Забыл… Сейчас вспомню, вот только оторвусь от ее губ…

Как же, оторвешься…

– Все, все… Мне пора…

– Я отвезу… Когда?..

– Не знаю… Дежурю на той неделе в четверг…

Я затормозил недалеко от высотки за парком.

– А муж-то твой – кто? – вспомнил-таки я вопрос.

– Хирург… У него тоже есть дежурства, но меня так стерегут,  нет возможности…

– Хирург… – расстроенно протянул я.

Мне было бы приятнее, если бы сказала – дворник…

– У меня все хорошо, ты не подумай… Он любит меня, но… Я сама не понимаю, что со мной произошло…

– Это любовь, – сказал я расстроенно.

 Еще и любит… А как не любить ее?..

– Это безумие, – прошептала она. – И самое страшное – что я ему поддалась… А кто твоя жена?

– Тоже инженер. В конструкторском отделе работает.

– Вот видишь… У тебя тоже все было хорошо…

– У меня хорошо – сейчас… Я и сам не знал, как это – когда хорошо…

Она, поцеловав меня на прощание, хлопнула дверцей. Пошла, осматриваясь по сторонам… Было темно, ветрено, морозно… Она уходила от меня, а тоска по ней приближалась с каждым ее шагом…

 

Я вернулся домой в дурном настроении. Видеться – невозможно. Посидеть в машине – можно, но после такой встречи – еще тоскливей. Много ли поговоришь в машине? Много ли нацелуешься? Умирающему от голода – запахи кухни… А самое страшное – я не могу уезжать ночью из дому… Один раз сошло, а как снова?.. И она – не может в другое время. И места другого нет…

А не видеть ее, отказаться от этого  – выше моих сил.

– Папа, папа! – радостно встретила меня Настенька.

Я подхватил ее на руки, испытывая адские муки. Супруга вышла навстречу, улыбаясь нам. А у меня перед глазами стояло обожаемое лицо… И слезы – из-под опущенных век… И сдавленный страстный шепот: «Это безумие…»

И сумасшедшие мысли – как уйти из дому ночью в следующий четверг…

 

Видно, судьба сжалилась надо мной, и возможность появилась…

Утром в заветный четверг супруга позвонила мне в мастерскую:

– Юра, мама ногу сломала! Мне нужно ехать к ней. Я взяла отгулы.

Я затаил дыхание. Мне, конечно,  жаль тещу, но первой мыслью было совсем другое…

– Настю я возьму с собой, а как быть с Антошкой?

– Ну, я же дома, – неуверенно сказал я.

– Ты приходишь поздно, он уроки не сделает, некормленный будет бегать весь день…

– А на сколько дней ты уедешь? – осторожно начал я.

– Дня на три, Алена приедет меня сменить.

Алена, сестра, жила с мужем в другом городе, не работала, так что вполне могла посидеть с больной матерью.

– Так возьми и Антона, он любит в селе быть, сегодня пусть пойдет в школу, а пятницу пропустит. Подумаешь, один день! Я вас после обеда отвезу, а в воскресенье заберу домой.

Она помолчала, обдумывая.

– Да, так будет лучше. На глазах побудет, поможет мне – за Настей присмотрит…  А ты когда нас отвезешь?

Ехать в село час с небольшим… Там пару часов… К пяти-шести вечера вполне смогу вернуться…

– Собирайся, я в час за вами заеду. Только чтобы были готовы!

 

Я лихорадочно обдумывал план. Это судьба!..

Дину быстро позвали к телефону.

– Нужно встретиться срочно! Сможешь выйти через полчаса на улицу?

– Что случилось?

– Поговорить надо…

Я подъехал к поликлинике, встал в условленном месте. Вскоре она показалась в дверях в наброшенном поверх халата пальто. Осмотрелась, быстро пошла через дорогу – к машине.

– Что случилось?

– Ты можешь сегодня не пойти на дежурство? Уникальный случай – можно ко мне до утра.

Она задумалась.

– В принципе, я могу поменяться… Потом отдежурю за нее…

– Прекрасно! Не отказывайся! Мои уезжают на три дня. Я свободен.

– Это возможно… Думаю…

– Не думай. Соглашайся! Прошу тебя!..

– Допустим… А как встретимся?

– Жди меня в кафе на углу – на улице холодно, а я не знаю, когда точно смогу вернуться. Давай – в восемь. Я приеду и заберу тебя.

– Давай. Но если ты не приедешь – мне некуда будет идти.

Меня словно окатила огненная волна.

– Я приеду. Если буду жив – приеду…

 

Конечно же, супруга не собралась к условленному часу… Антона задержали в школе, потом он долго обедал… Выехали на два часа позже, чем я планировал.

В пути задержек не было. Дети радовались путешествию, нисколько не расстраиваясь из-за причины. Даже любопытно: а как это – бабушка со сломанной ногой?..

Приехали, когда уже начинало темнеть. Дети хотели на улицу, но мы их не пустили. Теща лежала в гипсе, соседка все это время была с ней. Теперь она смогла уйти.

– Воды принеси, – попросила жена.

Я принес несколько ведер,  заполнил десятилитровую кастрюлю. Колодец был тут же, у порога, но… Потом добавил угля, принес щепок на растопку. Два часа носился как угорелый, в нетерпении то и дело поглядывая на часы.

– Да не спеши ты так! – сказала супруга. – Может, заночуешь?

От такой перспективы меня бросило в пот.

– Нет, работы с утра много, уж лучше я дома…

К счастью, она не стала настаивать.

Я выехал уже после шести. Поднялся ветер, пошел снег. Дворники не успевали очищать стекла, видимость была паршивая. Я гнал, проклиная все на свете.

Не хватало только попасть в аварию накануне ожидаемого свидания…

К кафе я подъехал только в половине девятого. С трепетом вошел – а вдруг она ушла? Могла и уйти…

Она сидела за столиком, словно окаменевшая. Увидев меня, просветлела лицом. Я подошел к стойке, расплатился за ее кофе, и мы вышли во вьюгу.

– Холодно, – прошептала она, поднимая воротник.

Я подхватил ее под руку и увлек к машине. В такую погоду можно было не бояться встретить знакомых...

Я первый поднялся в квартиру и приоткрыл дверь. Она поднималась следом. К счастью, никто не встретился в подъезде.

Вошла, огляделась… Я снял с нее пальто и обнял. Потом нашел ее губы… Потом – не помню…

Очнулись мы в постели. Наша одежда была разбросана на полу, начиная с коридора.

Я вспомнил, что обдумывал, как встречу ее…  Откроем шампанское… Приготовим еду – жена что-то оставила мне, не пропадем… Потом послушаем музыку…

Бред.

Мы припали друг к другу, как умирающие от жажды к воде. Я все забыл. Она тоже. Я хотел принять душ – но не было времени до того, а войдя…

Она лежала на подушке с наволочкой, увитой узором зеленых листьев. Любимая наволочка жены… Я поймал себя на мысли, что рассматриваю листья – они были точно такого же цвета, как ее глаза… И она на этой подушке была прекрасна…

– Милая моя…

Она улыбнулась счастливо и кротко, потянулась к моим губам…

– Тебе хорошо было?

– Да… – прошептала она.

Странно, мы были совершенно одни, а вслух говорить не хотелось… Этот едва различимый шепот… Такая близость – словно слились…

Я бережно взял ее лицо в ладони… Какая нежная кожа! Какие бездонные глаза!..

– Какая  красивая…

Мы даже не выключили свет, и теперь лампа била в глаза. Она опустила веки – синеватые, прозрачные… Я рассматривал ее, как картину, – еще не видел так близко при свете… Она запустила пальцы в мои волосы на затылке, пропуская пряди с томительной нежностью, и я растворился в этой ласке.

И – ничего больше не надо!.. Вот так лежать рядом, чувствуя ее тепло, касаться губами нежных век, слушать ее дыхание – прерывистое, жаркое… Такая нежность, такая наполненность счастьем…

Телефон зазвонил резко и требовательно. Она так вздрогнула, что меня оттолкнула.

Проклятая звонилка!.. Я поднял глаза к часам – было около десяти. Кто мог звонить в такое время?..

Телефон стоял на подоконнике в изголовье кровати: жена любила разговаривать лежа, а в коридоре, где он стоял раньше, негде было даже присесть, да и будил детей своим звоном. Поэтому он давно прописался в спальне.

Я перегнулся через  Дину и взял трубку. Она поморщилась, когда провод коснулся ее лица, и увернулась от него.

– Ты дома? Почему трубку не берешь?

Жена. Кипятком за шиворот…

– Я от Михаила звоню. Такая пурга началась, как ты доехал?

Я вспомнил, что по соседству живет милиционер, и у него одного на всей улице есть телефон.

– Нормально, не волнуйся.

– Ты ел?

– Да, – соврал я.

 Какая еда!..

– А котлеты со сковородки убрал в холодильник?

Ага, значит, котлеты…

– Конечно!

Дина лежала между мной и телефоном, как заложница обстоятельств. Ей было слышно каждое слово.

– Дети набегались и уже спят, маме лучше – я сделала укол. Я волновалась.

– Да все в порядке. Устал очень, дремал уже.

Я надеялся, что она положит трубку и отпустит меня «досыпать», но не тут-то было!.. Чувствует она, что ли?.. На меня излился поток нежности. Ей было грустно, одиноко, неуютно без меня. Мать капризничала – ее понять можно, боль, неподвижность. Жена поняла, что три дня легкими не будут…

– Я уже соскучилась, хочу домой, – ворковала жена.

– А Миша где? – спросил я.

Слишком интимным становится разговор!

– Он вышел, чтоб я с тобой спокойно поговорила…  А ты что, ревнуешь?

– А как же! – перевел я на шутку.

Дина старалась без шума выскользнуть из-под провода. Я отодвинулся, пропуская ее. Мне было ужасно неприятно, что она стала свидетельницей разговора. Откуда такая нежность у супруги? Обычно она меня не замечает…

Я старался отвечать односложно, как и подобает уставшему человеку.

– А платить за разговор Миша будет? – попробовал вернуть ее на землю.

– Я десятку положу под телефон, – хихикнула супруга. – Приезжай часа в три в воскресенье. Аленка с утра уже будет здесь.

Наконец она положила трубку. Я перевел дух.

Дина, одетая, стояла у окна.

– Ты куда? – вскочил я.

– Мне нужно позвонить, – прошептала она. – Он всегда в десять вечера мне перезванивает, даже если сам дежурит.

Я отступил в сторону. Она набрала номер.

– Игоря Алексеевича можно к телефону? – спросила она в трубку. – На операции? Марина, ты? Передай, пожалуйста, что я звонила, у меня все спокойно, я ложусь спать. Перезвоню утром… Да, спасибо…

Она вздохнула с облегчением, села на кровать и закрыла лицо руками.

– Дина… Я обидел тебя?.. Но я не мог не ответить…

– Да нет… Я понимаю…

Я осторожно присел рядом, обнял ее. Как вернуть прежнюю близость? Сейчас между нами пролегла пропасть.

Она сидела – отстраненная, поникшая. Вернувшаяся к реальности.

Я обнял ее, зарывшись лицом в волну ее волос… И все отступило.

Она была рядом, желанная, грезившаяся, идти ей было некуда, и впереди была целая ночь… Я чувствовал, как тает ледок между нами, как отодвигаются куда-то в темноту наши близкие, и остается только эта неутолимая жажда. А когда она сдавленно вскрикнула, все провалилось в бездну. На этот раз я успел нажать выключатель…

 

…Потом захотелось есть. Мы вышли на кухню.

Дина обвязалась простыней на манер сари. Любой кусок ткани в ее руках трансформировался согласно ее желанию…

 Она как-то сразу разобралась, где что находится, подогрела котлеты, которые, действительно, были на сковороде… Ее движения были плавными, ловкими. Я засмотрелся на нее. Каким спокойствием и нежностью веяло от ее присутствия! Она подняла глаза и улыбнулась, и я почувствовал себя совершенно счастливым… Я подумал, что вот так сидеть вместе, есть, пить, лежать, чувствуя ее тепло, – и больше ничего не надо…

Когда она мыла посуду, я обнял ее. Губы натолкнулись на шрам.

– Что это?

Она обернулась ко мне, положила руки на плечи.

– Операция. Я не такая здоровая, как ты думаешь…

– Расскажи… Я же ничего не знаю о тебе…

– Ты знаешь самое главное…

В спальне она положила голову мне на плечо. Спать не хотелось. Да разве можно  тратить на сон драгоценные часы!..

– Дина…

– Что? – прошептала она нежно.

– А может, сойдемся?..

– Ты же ничего обо мне не знаешь…

–  Расскажи…

Она вздохнула и отстранилась.

– На третьем курсе я заболела. Как-то быстро состояние  ухудшалось… Он меня вытянул. Если б не он, меня не было бы уже…

– Почему?

– Процесс начался в легком. Ничего не помогало. Он настоял на операции. Часть легкого удалили, и все замерло. Но может начаться в любой момент.  Пока стойкое улучшение… Он следит за мной, в санатории отправляет…

– Любит…

– Любит. Бережет. Мне так страшно, что он узнает, – не из-за себя. Боюсь сделать ему больно. Боюсь стать причиной его унижения. Он старше на пятнадцать лет, разошелся из-за меня… Там девочка осталась… Мы все бросили, уехали к его матери сюда…

Я затаил дыхание, чтобы не спугнуть поток ее откровенности.

– Он меня только увидел – и сразу… А я полумертвая была. Что во мне было такого, чтобы успешный врач, хорошая семья… И вот так все бросить – и уехать в дыру… Ты прости, это твой город, но в сравнении с тем, что Игорь имел в столице…

– В тебе было – все… У тебя дар – делать людей счастливыми… Аура… Рядом с  тобой жить хочется… А ты его любила?..

– Почему – любила? Я и сейчас люблю. Уважаю… Признательна… Жизнь отдам, чтобы не омрачить его, не огорчить… Но то, что у меня к тебе, – это другое. Такого со мной никогда не было. Я и не знала, что такое бывает… Раньше считала себя счастливой. Не испытав, не мечтаешь…  А сейчас – умру, если отнимут… У меня к нему – всё… Но такого, как к тебе, – никогда не было…

– Родная моя…

– Это ужасно… Себя презираю… Тебе жизнь порчу.

– Даешь мне жизнь… Ты думаешь – у меня к тебе – по-другому? Да я ничего не соображаю, когда тебя вижу! Лишь бы касаться тебя, быть с тобой…

Она всхлипнула, обернулась ко мне… Такая нежная кожа… Такие соленые слезы…

– У меня ни к кому не было такой нежности… Все знаю… Нет мне прощения… Детей люблю… Жену… люблю, наверное… Сжился с ней, полагаюсь на нее, доверяю ей… Бывает, обижает меня, упряма, своенравна… Но есть дети, но прошлое не отнять… А ради тебя готов все отдать, лишь бы ты не уходила… Такое поднимается во мне… Даже страшно подумать, что могли не встретиться… Вот так бы и жили, не зная этого…

Она прижалась ко мне, спрятав лицо у меня на плече. Какие у нее ласковые руки!.. Каждое прикосновение – наслаждение. Как будто знает, как прикоснуться, и что я при этом чувствую…

 

…Я проснулся с ощущением счастья. Угрызения совести меня не мучали. Да простит мне Бог, какие угрызения? Все отодвинулось куда-то, осталась она одна…

Дина склонилась ко мне.

– Проснулся? Шесть утра. Нужно вставать.

– Ты хоть спала?

– Нет. Я лежала и слушала, как ты дышишь… Знаешь, вот так – лучше. На кровати, с настоящей простыней… Когда никто не царапается за дверью… Я тогда думала:  лучше не бывает. Ошиблась. Бывает! Такое бывает… Буду умирать – не забуду, как ты меня целовал…

– Вот тебе – еще…

Ее запрокинутое лицо – словно в ореоле света… Как чутко она реагирует на каждое движение!.. Как скрипка великого мастера: чуть коснись – и польется чарующая музыка…

И как жить без этого, Господи?!

 

Глава 8

 

И было впереди еще два волшебных дня…

Она ушла рано утром – ей было на вторую смену в поликлинику. А я не мог дождаться, когда пробьет пять часов, и смогу встретить ее…

Она вышла – легкая и стремительная. Я поехал за ней по улице. За поворотом она открыла дверцу.

– Такси на Дубровку заказывали? – спросил я.

Она, смеясь, быстро забралась ко мне.

– Родной мой…

– Как ты? Отдохнула днем?

– От чего? От счастья? Я столько дел переделала!

– Ну, женщина… Уже сутки не спит! Ко мне?

– Что ты… Нет времени.

Я сник. Я так надеялся, что у нас будет и вечер…

– Я утром приду, – засмеялась она. – Отпросилась. У нас будет два часа.

 

И было утро. Счастливое утро. Она примчалась в восемь, с румяными щеками, серебристым смехом, свежая и веселая. Мы забыли, что у нас семьи, проблемы, что небезопасно с головой нырять в этот омут – оттуда не выберешься…

Какой она могла быть веселой и бесшабашной, преступив черту! До сих пор она сдерживалась изо всех сил, мучилась сомнениями и угрызениями совести. А сейчас – просто жила, радуясь каждому мгновенью.

Потом был вечер – я просто отвез ее домой, пробыв с ней незабываемые полчаса.

Потом было утро воскресенья – стремительное и тоскливое. Она вырвалась на сорок минут – вроде за покупками. Поглядывала на часы, вздрагивала от каждого шороха. Когда собралась уходить – в подъезде грохнула дверь, и соседка  с пятого этажа медленно начала подниматься к себе. И те пять-десять минут незапланированного ожидания дались нелегко: Дина нервничала и то и дело посматривала на часы. Наконец все стихло, и она ушла.

Я сел в кресло и застыл. Теперь мне было непереносимо без нее, ведь я отведал этого... А впереди была длинная неделя и полная неопределенность. Впереди была поездка в село и вечер с семьей. А я не мог думать ни о чем другом…

Такая тоска навалилась!..

Я пытался думать о детях, радоваться им, но мысли перескакивали, и удержать их бег было невозможно.

Ее лицо на зеленой подушке… Ее шепот… Волна ее волос цвета осенних листьев…

Звонок.

Я с досадой снял трубку: кто смеет нарушать мое одиночество? Жена? Боится, что я не приеду за ними?

– Мой дорогой… У меня одна минута!..

– Ты?..

– Я не могу без тебя…

Короткие гудки. Ей помешали.

Несколько слов, возносящих к небесам…

 

Когда я приехал к теще, там было полно народу. Сестра жены, ее муж, их сынишка, соседка, дочь соседки… Дети весело носились по двору и не хотели разъезжаться. Мои повисли на мне, облегчив встречу с супругой. В этом гаме и суматохе мне было легко. Ко мне не присматривались, и я отдался течению своих мыслей.

Погрузив домочадцев в машину, я сосредоточенно уставился на дорогу. Настя рассказывала о котятах, которых привела соседская кошка, и под ее лепет мы доехали без приключений.

А когда ночью жена обняла меня, я сослался на усталость. Она поверила…

 

…Что это было?..

Я никогда не был настолько счастлив, как в это безумное время. Я работал, как проклятый. Мне было легче работать, чем оставаться дома. Жену это вроде бы устраивало: старается семьянин… Собственно, ей от меня надо было немного – деньги, мужское плечо. И статус замужней женщины… Всю мужскую работу по дому я выполнял. Детей любил. С ней старался не ссориться. Она как данность  приняла, что после десяти лет брака наши отношения перешли в более спокойное русло. Я старался быть внимательным и нежным – по потребности. К счастью, большой потребности у нее в этом не было.

А до моей души ей не было никакого дела…

 

…Дина стала бесстрашной и шальной. Ни о каком жеманстве не было и речи. Переступив черту, раз и навсегда отдавшись мне, она, не капризничая, не мучая меня недоговоренностью, плохим настроением, проблемами, которых у нее было немало, с такой радостью встречала меня всякий раз! Мы ни разу не поссорились. Да с ней невозможно было поссориться. Сколько у нее было ко мне нежности, бережности, такта!

Я сначала ожидал, что она, подобно моей жене, начнет намекать, что хочет получить в подарок, выжимать из меня деньги и чувства… Какое там! Мне так щедро дарились любовь и забота! Каждая мелочь, подаренная мной, была священна. Я много позже разглядел, какие дорогие вещи у нее, какие роскошные безделушки. Она не нуждалась ни в чем. Мне становилось стыдно порой, что я не могу подарить обожаемой женщине ничего подобного…

 

…Снова встретиться удалось не скоро…

Мы перебивались поездками на машине, прогулками в темном парке.

– В этом огромном городе тысячи комнат, и ни одного угла, где можно встретиться, – плакала она.

Я расстроенно молчал, обнимая ее в темноте февральского парка.

– У меня нет подруг, – тихо жаловалась она, – а те знакомые, которые хорошо ко мне относятся, не поймут… Отшатнутся.

– От зависти, – прошептал я.

– Да! Пусть завидуют!..

У меня тоже не было таких знакомых, которые могли бы приютить нас. Только заведи разговор – и это станет известно всем. Шуточкам не будет конца. А мне нестерпимо было, чтобы кто-то хоть словом касался ее...

Я старался заработать: выдуманная поездка в район должна принести денег – иначе не поверит…

– Послезавтра дежурю. Придешь?

– Приду…

Я заранее купил мешок картошки и загрузил в багажник.

 

– Завтра в селе буду – есть заказ. Если поздно закончу – приеду утром.

Супруга подозрительно посмотрела на меня. Но промолчала. То ли еще помнила свиную ногу, а может, еще по каким-то соображениям.

Я воспрянул духом: меня окрылила возможность встречи.

На этот раз я приехал около девяти. Вошел через центральный вход. Сестринская была тут же, отделенная от холла стеклянной стеной. Через стекло я увидел Дину – она измеряла давление какой-то женщине.

– Можно вас? – заглянул я в дверь.

Она засияла:

– Одну минуту.

Я важно кивнул и присел на стул у двери.

Женщина ушла, не обратив на меня внимания. В холле никого больше не было, и Дина, воровато оглядываясь, втянула меня к себе.

Рядом была комнатка, куда она меня втолкнула.

– Сиди тихо!

Я осмотрелся. Стеклянные шкафы с лекарствами, кушетка, стол, за занавеской – ванна и умывальник.

Люди заходили к ней, она кому-то выдавала таблетки, кому-то измеряла давление… Мне было радостно от ее присутствия, и я с нетерпением поглядывал на часы – когда же все успокоится…

Пробило десять, она закрыла дверь и выключила свет.

– Иди ко мне, – прошептала она.

Диван в сестринской был разложен и застелен простыней. Стеклянная стена завешена полупрозрачными занавесками. И все же слабый свет из холла проникал сюда.

– Не бойся, оттуда нас не видно, я проверяла, – усмехнулась она. – Дверь закрыта. Если кто придет – мы его раньше увидим, и ты спрячешься в ванной.

Я с опаской вышел из своего укрытия.

– Рискуешь…

– У меня нет другого выхода.

Я скользнул к ней под одеяло. За дверью было тихо, почти темно. Никого…

Я думал, в такой обстановке – невозможно. Но стоило мне коснуться ее, как все куда-то провалилось, осторожность отступила, я уже не прислушивался к шагам в коридоре…

…Потом она положила голову мне на плечо, и я задохнулся от нежности…

Это было такое счастье – лежать рядом, чувствовать, как бьется ее сердце. Она дышала часто, легко и неглубоко… Я даже говорить не хотел, только целовал ее пальцы, гладившие мое лицо…

Около двух часов ночи послышались шаги. Кто-то подергал дверь, постучал.

Она вскочила, набросила халатик, я ретировался в ванную.

– Что случилось? – открыла она дверь.

– Сердце болит, – сказала женщина.

Дина зажгла свет. В приоткрытую дверь слышно было, как она накачивает манжетку тонометра.

– Давление немного поднялось, я сейчас дам таблетку.

Она вошла ко мне, приложив палец к губам, открыла шкаф с лекарствами. Я не шевелился.

Через некоторое время женщина ушла. Мы перевели дыхание.

– Я пойду…

– Куда? Я не смогу незаметно выпустить тебя. Часов в пять уже никто не будет ходить, сон сморит… Тогда уйдешь.

– Это невыносимо…

– А что делать?..

– Сходиться и жить…

Она отвернулась к темному окну.

– Все не так просто… Я не могу его бросить. Если бы он сам отпустил меня…

Я промолчал. Ведь и я не могу бросить. Даже страшно представить, как сказать дома… Антошка посмотрит своими глазами-черносливами… А Настенька плакать начнет…

А супруга обольет презрением, выскажет столько колкостей, что… Да что – колкости! Тайфун ждет меня. Торнадо. Землетрясение…

И – куда идти?..

Она обняла меня, почувствовав состояние.

– Не надо об этом… Жизнь сама подскажет…

 

Глава 9

 

Мешок картошки очень помог. Я втащил его, возвратившись домой на рассвете.

Пока я принимал душ и оттирал перепачканные руки (перед домом специально мазнул – и по щеке тоже), супруга поджарила мне этой самой картошки.

– И часто это будет? – спросила меня, подавая на стол.

– Как повезет. Клиенты непредсказуемы…

Я отдохнул пару часов и пошел на работу.

В гараже было холодно, мы включили электрическую ветродуйку, но руки все равно мерзли. Одна из дверей в гараже вела в комнатку, где мы пили чай. Время от времени кто-то выскакивал туда, включал чайник и с наслаждением грел ладони о кружку с кипятком.

– Как на полюсе, – шутили ребята. – Скорей бы полярная зима закончилась…

Уже ближе к обеду из смотровой ямы я разглядел знакомые сапожки.

– Толик, здравствуй!

– А, Светлана! Как поживаешь?

– Нормально. Где мой муженек?

Толик игриво (паразит!) засмеялся:

– Ушел куда-то! Тут такая блондиночка «мерседес» просила починить!

Жена подхватила шутку.

– Не одна, наверное? Только из района вернулись, и уже «Мерседесы» блондинкам ремонтируете?

Я окаменел. Этого еще не хватало!

– Из какого района? – изумился Толик.

– Как – из какого? Под утро приехали. Где это вы были в таком случае?

Толик замешкался, понимая, что от его ответа многое зависит.

Я выскочил из ямы.

– Что случилось?

Супруга окинула меня горящим взглядом.

– Не знаю. Это ты мне должен сказать.

– Ну, вы поговорите, а я сейчас, – ретировался Толик и скрылся в соседней комнатушке.

– И где ты был ночью? Почему никто не знает ни о какой командировке?

Ага, уже всех опросила…

– Потому что я был там один, – как можно спокойнее сказал я. – Я перехватил клиента и никому ничего не сказал. Потому поехал вечером и провозился полночи. Денег заработал и картошки тебе привез. И пошел утром, чтоб никто не подумал, что я еще где-то подрабатываю. А ты все растрепала. Могла бы дома спросить.

Она растерялась. Уж на что мою супругу трудно озадачить, но тут это удалось.

– А теперь мне перед ребятами оправдываться надо, почему я на свой карман работаю. Должен был поделиться – клиент-то сюда обращался, а я его утаил.

– А ты не мог мне сказать?

– А я тебе и сказал. Но я не мог предположить, что ты пойдешь меня проверять. Ты своей ревностью меня забодала.

Но она уже овладела собой.

– А рыжий волос на свитере откуда?

И опять я не растерялся – словно кто-то мне шептал ответ.

– Понятия не имею. Но я снимал свитер у них в хате, когда умывался, и положил его на стул с другими вещами. Мало ли что к нему могло прицепиться.

– Ладно, дома разберемся…

Она вышла, хлопнув дверью.

Толик, воровато оглядываясь, вошел из другой двери. Я не сомневался, что он все подслушал.

– Проблемы?

– Разберусь, – буркнул я и полез  под машину.

Ребята на меня косились, но я молча работал до темноты. Толик, видимо, поделился с ними сомнениями.

– Юра, разговор есть, – позвали меня в конце дня.

Я подошел, вытирая ветошью руки.

– У тебя, что, клиенты левые появились? – спросил Антон, наш главный – и директор, и бухгалтер, и инженер-технолог.

– Нет. Как договорились – так и работаю.

– А что – тогда? Какая командировка?

Если бы Светка была тут, я бы ее ударил в гневе. Глупее ничего не могла придумать – прийти сюда выяснять, где я был.

– Я отлучался по личному делу, – прорычал я, – оно вас не касается.

– Смотри, парень… Уговор дороже денег. Узнаю, что ты левачишь, прикрываясь фирмой, можешь не возвращаться сюда.

Я продолжал вытирать руки, глядя ему в глаза. Что мне, рубаху рвать на себе, чтоб поверили?

На том разговор и закончился. А я про себя решил искать новую работу.

А может, и новую жену…

 

Встретила она меня гробовым молчанием. Сжала в ниточку и без того тонкие губы, швырнула ужин на стол. Я поел и молча ушел в спальню. Я был так взбешен, что и мысли о собственной вине не возникало.

Каждый думает только о себе. Ей нестерпима мысль, что меня может к кому-то потянуть. Не потому, что ей чего-то не хватает, – от осознания, что не одна она «царит в моей душе». А ведь я не стал меньше приносить денег, не перестал выполнять свои «мужские обязанности»… Мне пришлось больше работать, чтобы присутствие другой женщины не отразилось на семейном бюджете.

Моим подельникам не дает покоя подозрение, что я могу получить больше, чем они. Об увеличении объема моей работы в таком случае они не думают. Главное – не дать мне шансов обойти их.

Теперь будут следить во все глаза, не делаю ли я что-то незапланированное…

А о моей «душе» думать некому. Никому нет дела до моих потребностей.

А у меня – потребность видеть ее!.. Необходимость! Просто таки – условие существования!.. Я чуть не умер от мысли, что теперь уже не вырваться к ней в этот пригородный санаторий, в эту стремную ситуацию, в эти шорохи и стуки, которые отзываются громом в ушах, резонируя на натянутых нервах. Но это единственное место, где я могу ее поцеловать!.. Благословенное место!.. Ибо то, что пробуждают во мне ее поцелуи, не поддается описанию. И чтобы еще и еще раз пережить это ощущение счастья, я готов на все.

Супруга вошла ко мне и включила свет. Я зажмурился от внезапного перехода из темноты.

– Что ты строишь из себя обиженного! Признайся, где ты был ночью? Какая рыжая терлась о твое плечо и оставила клок волос? Думаешь, я поверила твоим россказням?

Я сел на постели.

– Я чуть не потерял работу из-за тебя. Меня предупредили: еще раз слевачу, выгонят. Я и не буду. Только потом не требуй от меня слишком многого. До сих пор мне удавалось перехватывать кое-какие заказы, а сейчас за мной будут следить. Спасибо, удружила.

– Можно подумать, ты так много зарабатываешь! – презрительно фыркнула она.

И меня прорвало.

Значит, все эти годы каторжного труда я мало зарабатывал? Я оставлял себе такую малость, все отдавая ей на хозяйство, никогда не спрашивая отчета! Я старался ей не перечить во избежание скандалов, соглашаясь, уступая, и вот теперь это мне поставлено в вину? Ну да, она привыкла брать верх. Но до сих пор наши интересы совпадали. А стоило мне сделать шаг в сторону – все мои былые заслуги забыты.

– Найди себе такого, кто зарабатывает больше, – спокойно сказал я, погасил свет и отвернулся к стене.

Надо же, помогло!.. Она притихла, легла рядом. Потом привалилась ко мне, обняла…

Я дернул плечом, и рукѝ как не бывало. Мы лежали рядом и пытались показать, что уснули, прислушиваясь к дыханию друг друга. Но вскоре я и вправду уснул – бессонная ночь и полный волнений день свалили меня…

 

Наступил март, за ним – апрель… Потеплело, посветлело. Дина садилась ко мне в машину уже не за углом поликлиники, а через пару кварталов, чтобы не нарваться на знакомых. Мы сходили с ума от этих полувстреч, поскольку ночные свидания стали невозможны, а угла найти так и не удалось… Мы виделись почти каждый день – полчаса или чуть больше – у нее время тоже было регламентировано.

Супруга несколько раз приходила «встречать» меня после работы, и тогда свидание пропадало… Но на следующий день я летел к Дине, зная, что два дня подряд супруга караулить меня не будет…

И тут судьба подмигнула нам: какая-то родственница ее мужа уехала по путевке, а заботу о цветах в квартире возложили на Дину.

У нас было полтора часа днем – сказочные обеденные перерывы…

Мы бросались друг к другу, как сумасшедшие, потом быстро проглатывали наши «тормозки» и спешили по рабочим местам.

Это было волшебное время. Она прибегала на несколько минут раньше и раскладывала на столе незамысловатую снедь. Я со всеми предосторожностями пробирался в подъезд, стараясь не столкнуться с местными сплетницами. Она ждала меня за приоткрытой дверью и кошкой бросалась на шею. А я с каждой пройденной ступенькой ощущал такое нетерпение, что едва не срывался на бег.

Мы мало говорили. Нам слова были не нужны.

 

Наверное, я перестал следить за выражением лица. А на нем было написано такое ослепительное счастье, что это не могло не бросаться в глаза. Супруга что-то мне говорила, а я не слышал ни слова. Переспрашивал. Не реагировал на подколки и упреки. Я любил их всех: когда человек счастлив, он всех любит… Дети встречали меня радостными возгласами, и я подхватывал дочурку на руки. Мы с Антошкой строили самолеты из щепочек и фольги, с Настей рисовали машинки, я делал все, что требовала от меня супруга: мне не трудно было стараться угодить им. При одной мысли, что завтра я увижу свою бесценную русалку, я готов был угождать домочадцам и делать их жизнь счастливой.

Лишь бы они не становились на пути, не лишали меня моей радости…

 

В начале июня жена взяла отпуск и поехала с детьми в село к матери. У меня снова появилась возможность привести Дину к себе. С ночевкой не получилось – к тому времени она бросила ту работу:

– Он настаивает, чтобы я не работала по ночам. Говорит, что ему не нравится мое состояние…

– А какое у тебя состояние?

– Непреходящего счастья…

Она начала слегка покашливать, и я подумал, что, возможно, ее муж прав, не разрешая ей перерабатывать.

Жена надолго меня не оставила: через два дня мне предстояла поездка за ними. Но у меня были эти сказочные дни – с обожаемой женщиной. И никто вечерами не всматривался в мое лицо, и я ни перед кем не отчитывался за каждую минуту, проведенную вне дома…

 

В село приехал раньше, чем собирался: Дина не смогла прийти в то утро, и я поспешил к своим.

За квартал до тещиного дома машина остановилась: я не рассчитал с бензином. Зная, что у тещи в сарае всегда стоит запасная канистра, я закрыл машину и пошел  за ней.

Окна в домике были открыты настежь – июньская жара и здесь угнетала. Я вошел в калитку и уже взялся за ручку двери, как меня остановили рыдания. Я остановился у открытого окна и прислушался: рыдала супруга.

– Света, не дури, – раздался из глубины комнаты спокойный голос тещи.

– Я заберу детей и уеду к тебе!

– И развяжешь ему руки…

– Подонок…

Я встал между окон, прижавшись к стене. Слышимость была отличной.

– Приди в себя. Мужьями не разбрасываются.

– Я его видеть не могу, – рыдала супруга.

–  Меньше пилить надо было.

– Мама, ты, как враг, рассуждаешь! Нет, чтоб меня поддержать…

Короткий тещин смешок.

– Я тебя поддерживаю. Но жалеть не буду. Даю совет. Подумай, кому ты нужна после тридцати пяти с двумя детьми? Ну, уйдешь ты. Освободишь место для нее. Ты этого хочешь?

– А что мне делать?! Он как пьяный, меня не замечает, только о ней и думает!

Я чуть не поперхнулся: неужели столь очевидно?

– Все проходит. Терпи. И ее время пройдет. А ты с детьми останешься.

– Это унизительно! Чтоб я – терпела?

– Это печально, а не унизительно. Если не можешь удержать любовью, удерживай хитростью.

– Какая еще может быть хитрость? Он не хочет ничего иметь со мной. Ему противно до меня дотрагиваться.

– Но он же не уходит? Значит, не все потеряно. Главное, не подавай виду, что знаешь. Если задашь прямой вопрос – получишь прямой ответ. Ускоришь.

Светлана уже не плакала. Она внимала.

Ну теща и стерва!..

– Я же не могу его за руки держать! Как им помешать? Он как сумасшедший: если встану на пути – сметет…

– Не становись. Не держи его. Надо, чтоб ее держали. Чтоб ей не давали с ним встречаться.

– Я не знаю, кто она…

– Так ты даже не дала себе труда узнать? Чего ж ты хочешь?.. Как тебе помочь, если ты сама себе помочь не стараешься? Все должна выведать – кто такая, замужем ли… А то сильно ты гордая – уйду… А жить как будешь? Я видела, как ты с ним обращаешься, – ни один мужик не выдержит…

Я не мог больше слушать. Отделившись от стены, выскользнул на улицу.

Значит, никого я не смог обмануть. Светка обо всем догадывается. Но что это меняет? Если выяснит все до конца – соберу вещи и уйду. Это невыносимо.

Посидев в машине с полчаса, я почувствовал, что в состоянии с ними встретиться.

Супруга уже успокоилась, встретила меня, как обычно. Значит, давно притворяется. Теща – приветлива, заботлива.

Я взял канистру, пригнал машину. Дети были у соседей в саду, их позвали, и мы стали собираться домой.

Ехали молча. Я ловил на себе косые взгляды супруги, но она ничем другим себя не выдавала. Ох, женщины… Значит, давно догадалась, следит… А я думал, что мастерски играю роль заботливого мужа…

Молчит?.. Но Дину я не отдам!..

И пусть себе молчит…

 

Глава 10

 

Лето… Благодатное лето!

Она как-то устраивала, что среди дня мы могли выкроить пару часов.  Мы облюбовали безлюдное место в акациевой роще, в самой гуще колючей поросли. Машину я оставлял поодаль, чтобы не смогли по ней нас найти. Мы расстилали широкое одеяло, и нас не было видно ни с какой точки обзора.

– Тебе не холодно на сырой земле? – спрашивал я.

Она улыбалась, обнимая меня:

– Мне жарко… Мне с тобой всегда жарко…

– Дай я подстелю еще! Ты ведь болела, тебе вредно…

– Это у меня наследственное… Мама умерла от этого – мне было десять лет. Отец с мачехой были счастливы, когда я вышла замуж, – и небедный, и присмотрит за мной… На меня врачи махнули рукой: умирает – и баста. Ничего нельзя сделать. Он рук не опустил, выходил, спас…

– А дочка здорова?

– Да. У Лидочки все в порядке. А меня каждые полгода гонит на рентген – все тревожится, что возобновится процесс…

Я закусил губу. И что теперь делать? Как мне вклиниться между ними?.. Подлец  – да и только…

– Самое худшее, что ведутся разговоры об Одессе. Он хочет переехать туда – и климат для меня лучше, и работу ему предлагают…

Одесса… Еще и это! Если увезет ее – конец…

Я представил, как это – не видеть ее, не слышать ее смех… Невозможно!

Мне хотелось сказать, что я не выживу без нее, что нам нужно все бросить и сойтись, пока не помешали, но вырвалось почему-то глупейшее:

– У меня в Одессе друг живет – Серега Сазоненко. Мы его дразнили – ССС: Сергей Станиславович Сазоненко…

Она отстраненно улыбнулась – неужели ждала других слов?.. Я переспросил:

– А как скоро он хочет осуществить этот план?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Сроки не определены, но собирается, думает на эту тему. Нужно тогда и мать забирать, а это – проблемы с квартирой… Не любит она меня! Хоть и Лидочка есть, а все равно ей та невестка милее была…

– Нелегко тебе с ней… – посочувствовал я.

Моя мать тоже не любила Светлану, да и какая свекровь любит невестку? Но моя мать устранилась настолько, что поссориться было невозможно. Она к нам почти не приезжала, зато я в любой момент мог рассчитывать на нее во всем… Внуков Светлана ей не доверяла – они все лето проводили в селе у ее матери. Моя мать не настаивала – все понимала. Дети любили ту бабушку больше, и это меня огорчало. Зато моя мать не видела презрительной гримаски, с которой Светка часто обращалась ко мне… Она не вмешивалась, предоставив нам самим все решить, но ее молчание было красноречиво. Она устранилась, раз и навсегда отказавшись от права судить и советовать.

Рядом была полянка, и я вспомнил, что видел листья земляники, когда проходили на наше место.

– Постой, – сказал я, выбираясь из колючих зарослей.

Действительно, я обнаружил несколько спелых ягодок. Я сорвал их со стебельком и, пригибаясь под ветками, пробрался назад к Дине.

– А вот что у меня есть!

Глаза ее засияли. Я медленно стал водить ягодкой по ее ярким губам, не давая отнять. Они приоткрылись в улыбке, и я потерял голову…

 

Дома все было в пределах… Жена стала сдержанней и приветливей: наверное, подслушанный мной разговор пошел на пользу. Я старался изо всех сил делать вид, что все в порядке. Возможно, это у меня получалось…

Я пытался понять, как же я к ней отношусь. Ведь любил же ее! Или думал, что любил… Но за десять лет, проведенных вместе,  мы вжились друг в друга. Нам не надо было слов, чтобы понять, огорчен ли другой, печален или весел… Так что обмануть ее зоркий глаз было непросто.

Заболела Настенька, и мы по очереди дежурили у ее постели, радовались признакам выздоровления. Она была близка мне, мы были по одну сторону баррикад… А когда опасность миновала, меня снова потянуло к Дине… Я подумал, что в этом нет ничего дурного – мусульмане же любят всех своих жен.  Если мне нужны обе, если могу обеих содержать, так почему же я должен отказывать себе в радости любить их обеих?.. У меня не было отвращения к жене, как она думала. Я считался с ней, уважал, во многих случаях признавал ее правоту, но…

Отберите у меня Дину – и мир потеряет свою прелесть. Только с ней я мог взлетать до таких вершин!.. Она дарила радость. Величайшее счастье. Я и не знал, что они существуют…

А жена была мне хорошим другом и матерью моим детям… И если бы мне не надо было прятаться, чтобы увидеть Дину, счастье мое было бы полным…

Странно!.. Что же первично в любви? По каким параметрам мы выбираем пару? Базовый инстинкт? Или культурная надстройка? А если оба совпадают?.. А если в одном ошибаешься?..

Висит на ветке яблоко. Спелое! Сочное! С нетронутым восковым налетом – ничья рука не касалась. Манит! Обещает райское наслаждение!.. А сорвешь, надкусишь – твердое, кислое… Но – коснулся, снял пыльцу невинности, испортил плод – покупай. Кому оно теперь нужно, надкусанное?.. А мог ли знать, тот ли у него вкус?..

А это уже сорвано, разрезано на дольки… А вкус – изумительный… Тому еще зреть и зреть, и не факт, что наберет сладости, – рано сорвано…

Мы не можем знать наверняка. Только – догадываться… А когда садовник совсем неопытный, как ему выбрать, не попробовав на вкус?

Вот так и женщин мы выбираем – на вид, не пробуя… А потом всю жизнь едим кислицы…

А как попробуешь? Табу…

А ведь мужчины самоутверждаются только через женщину… А женщина может уничтожить – одним презрительным словом. И возникнет страх, неуверенность в своих мужских качествах. Так можно навсегда закрыться, избегая их, отказываясь от любви…

Женщину многим можно склонить к близости – деньгами, положением. Можно сыграть на ее тщеславии. Можно взять силой. Можно – жалостью. Можно загнать в угол обстоятельствами, и она будет вынуждена уступить.

Только счастья в этом нет.

И только тот мужчина, в чьих объятьях она умирает от счастья, отвечая всею сутью, всей глубиной бездонности, резонируя, сливаясь, отдаваясь до конца,  рискуя всем, чтобы быть с ним.

Мужчина – тот, кто способен дать высшее удовлетворение. Когда оно взаимно – выше счастья не бывает.

Тот, кто хоть раз это испытал, – состоялся…

Я мнил себя мужчиной. Все признаки налицо: положение, дом, дети, жена… Но никогда супруга мне не принадлежала – уступала, пользуясь близостью, как оружием… А я – мальчик, которому дозволено. Я даже не знаю, разделяла ли она со мной мою радость, или притворялась…

А с этой женщиной – я бог. Мы с ней – вселенная, пульсирующая в одном ритме. Она дала мне больше, чем любовь, – ощущение своей значимости, подарила осознание своей мужской силы. С ней – я состоялся. И что бы после ни случилось – это было! Я смог воспламенить любовь в такой женщине, о которой мог только мечтать и которую мог так никогда и не встретить…

 

Лето подходило к концу. Утра стали холодными, на земле лежать было небезопасно… Угла у нас так и не было. Все сложнее стало убегать с работы – нельзя часто использовать одни и те же отговорки…

В последних числах августа мы встретились – просто поговорить. Сели в парке в нашей беседке.

– Меня увозят. Он уже все подготовил. Есть работа и квартира.

Я онемел. Значит, это произошло!.. А я надеялся, что поговорят и забудут…

– Что будем делать?

– Если ты меня позовешь, я останусь.

Куда?.. Нужно срочно снять жилье. Нужно решать, в конце концов!.. Нужно уйти из семьи…

Наверное, на моем лице отразилась такая мука, что она отшатнулась.

– Все просто – я уезжаю, и все проблемы снимаются…

– Нет!.. Нужно подумать…

– О чем? – обреченно спросила она.

– Мне нужно найти жилье и еще одну работу… А ты сможешь отказаться от той жизни?

– От какой? От жизни без тебя?

– Дина… Я не могу тебя потерять. Такого у меня уже больше не будет. Второй такой не встретится. Мне нужно подумать, как это сделать.

– Хорошо… Я буду ждать твоего решения…

 

А дома навалилась тоска. Я смотрел на все глазами уходящего, и не мог понять, когда же мне больнее, кого мне страшнее потерять. Жена пытливо всматривалась в мое лицо, и мне казалось, что она читает мои мысли.

А ведь дорога она мне!.. Сейчас, на грани ухода, я почувствовал, как она мне дорога. И как расстаться с детьми? Как они будут расти без меня? Света же не подпустит их ко мне!

Подошла Настенька, я посадил ее к себе на колени. Ласковое дитя прижалось ко мне. Как она будет расти без меня?..

А как будет  без отца та девочка, Лида? Она такая же, как моя. Сможет ли она привыкнуть ко мне? Сможет ли простить матери, если она разлучит ее с отцом?..

Ну что ему в той Одессе!.. Ведь так прекрасно было все… Я же ничего ни у кого не отнимал!..

Я перехватил тоскливый взгляд жены. Ох, нет, отнимал!.. Да разве она от меня получала столько? Да разве я виноват, что не испытывал к ней столько страсти?..

Антон… Такой возраст, что нужен глаз да глаз… Упустят его! Стал хуже учиться, а мать потакает, жалеет… Ремень – только у меня… Пряник – только у нее… Испортят пацана…

Отказаться от Дины? Отпустить ее в новую жизнь? Ведь у нее все хорошо! Он любит ее, все для нее сделает…

Отказаться от Дины?! Отказаться от жизни?!

А если… Поселить ее где-то – это и будет наш угол… А я буду приходить туда каждый день… Но сможет ли она смириться с этим? Что я ей предлагаю?.. У нее одни сережки стоят дороже оплаты квартиры за год…

Уйти с ней?..

Уйти с ней, жить с ней, видеть ее каждый день! Просыпаться рядом! Говорить с ней! Касаться ее, глядеть в ее глаза!.. Когда она рядом – ничего не нужно. Никто не нужен. Аура счастья. Она умеет ее создавать – нежностью, страстностью, отзывчивостью, бескорыстностью. Она ни разу ничего не попросила, не ставила условия и слова не вымолвила о деньгах. Отдавала все – душу, тело, помыслы, мечты… Зажечь радость в глазах женщины – ни с чем не сравнимое счастье! Оно к тебе возвращается сторицей…

Уйти с ней.

Все как-то образуется. А если уйдет она – мир рухнет.

Потерять ее?..  Невозможно.

Уйти от них? Немыслимо…

 

Я уже присмотрел квартиру на окраине. Может хватить денег содержать ее и даже  помогая семье… Мрачненькая, конечно, зато цена вполне по силам… А она осветит ее своим присутствием…

Дину не видел несколько дней, дома пока ничего не сказал. Ощущение было, как в штиль перед бурей. Все затаилось. Не шелохнется…

 

Я копался в моторе «Москвича», когда Толик дернул меня за рукав.

– Юрчик, там один фраер подкатил, машину нужно посмотреть. Спрашивает тебя.

Я вытер руки и вышел к воротам.

Красивый мужчина, красивая машина…

– Что случилось?

– С мотором проблемы. Все нормально, трогаюсь, еду, а через двадцать минут начинает кашлять, фыркать и останавливается. Мне посоветовали обратиться именно к вам.

Дорогие джинсы, ковбойская рубашка… Далеко за сорок, но держится, как юноша. Седина на висках, но выглядит хорошо. Не зря Толик охарактеризовал – фраер…

– Нужно проехать, понаблюдать, – сказал я.

– Конечно. Поехали?

Я снял рабочий халат, вымыл руки. Мы сели в машину.

Мотор стучал, как положено. Он вел машину уверенно и спокойно. Через некоторое время мы выехали к речке, протекавшей через город, и остановились на окраине заброшенного парка. Поодаль виднелись высотки, собачники выгуливали питомцев на островке нетронутой природы в черте города. У воды чернели кострища – после выходных. Здесь, видимо, частенько устраивали пикники…

Он остановил машину у полуразбитой лавочки на берегу.

Я вышел, намереваясь поднять капот и заглянуть в мотор.

– Не нужно. С мотором все в порядке. Я хотел с вами поговорить.

Мы сели на лавочку. Я уже понял, кто это.

– Вы напрасно напряглись, – улыбнулся он. – Я не собираюсь закатывать скандал. Вы уже догадались, что я ее муж.

Я молча смотрел на него.

– Я переезжаю в Одессу, а Дина отказывается ехать со мной. Надо полагать, из-за вас. Видимо, вы что-то ей обещали.

– Вы хотите, чтобы я ее уговорил ехать? – выдавил я.

– Нет. И ее я не собираюсь уговаривать. Женщина решает сама. Но она сейчас не способна решать. А я – не могу. Так что принимать решение придется вам.

Он замолчал. Молчал и я. Ждал. Отвратительный холодок пополз от желудка. Я уже предчувствовал беду.

– Она влюблена и не может мыслить объективно. Бедная девочка… Это так поздно к ней пришло! Она проболела всю юность, потом семья отвлекла ее… Я прекрасно понимаю, что она вышла за меня из благодарности. От безысходности. До сих пор такие сильные чувства обходили ее стороной. И тут появились вы…

– Я не совсем понимаю… – начал я.

Он жестом прервал меня.

Рядом прошел собачник с бульдогом. Псина рванулась было к нам, но поводок держали крепко. Он подождал, пока они отойдут подальше.

– Решать придется вам, а для этого вы должны знать все… Дина больна. Видит Бог, если бы она была здорова, я отпустил бы ее... Вам, наверное, известно, что с ней?

– Да, она говорила, – прошептал я.

Мысли о себе, о своих проблемах, о выборе отодвинулись перед этой более грозной бедой.

– У нее было поражено правое легкое, процесс развивался стремительно, но был локализован. Медикаментозная терапия эффекта не дала. Я удалил часть легкого. Это себя оправдало. Очаг инфекции удалось уничтожить. После этого она была практически здорова… Не учитывая, конечно, что объем легких уменьшился. А теперь процесс начался и в левом легком. Рассыпано по всей площади. Оперативно вылечить – уже невозможно. Если лекарства подействуют – хорошо. Но это месяцы в стационаре. Если  нет – тогда прогноз неблагоприятный…

Я слушал и не понимал. Дина – и неблагоприятный прогноз?..

– Смена климата, возможно, сможет замедлить процесс. Конечно, лучше бы Ялта, но…

– Когда это началось? – сдавленно спросил я.

– Полгода назад. Зимний снимок был обнадеживающим. А вчера она снова сделала – и картина резко изменилась. Еще не поздно начать лечить, но… Уже имеем опыт непереносимости лекарств, а их выбор не так уж и велик…

– Чего вы ждете от меня?

– Благоразумия. Если она останется с вами – ей придется работать, ведь вы не сможете обеспечить тот образ жизни, к которому она привыкла. А работать ей нельзя. Кроме того, с такой записью в санитарной книжке ее никуда не возьмут. Она останется в этих сырых осенях, промозглых зимах, холодных веснах… Вам придется помогать семье, много работать, она будет оставаться одна… Когда видятся урывками, когда преодолевают препятствия – любовь и желание пылают, как костер. В повседневной жизни трудно поддерживать его огонь…

– Вы так говорите… – начал я.

Он снова остановил меня.

– Я медик. Я знаю физиологию страсти. И не осуждаю ни вас, ни ее. Если она захлестывает – противостоять ей невозможно. Могут остановить только препятствия. У вас их не было.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что с вами она будет медленно умирать. А может, и быстро. Все зависит от питания, лечения, климата, ухода. Вы сможете дать ей это? Любовь многое может. Но палочкам Коха она только помогает… Душевные волнения не способствуют выздоровлению. А они будут. У вас появится множество проблем. Сначала вы будете упиваться счастьем совместной жизни, но проблемы не отступят, и вскоре вы обнаружите, что их много.

– А с вами их не будет?

– Со мной – будут тоска, депрессия. Но будет и море, воздух, фрукты, лечение, квалифицированное наблюдение… И процесс пойдет медленнее. Со мной она дольше проживет. Это все, что я хотел вам сказать. Она предпочтет умереть с вами, я знаю. И если вы  настоите, я ее  удержать не смогу. К тому же и вам небезопасно быть с ней. Я – привык, ежедневно общаюсь с такими больными…

– Она знает?..

– О чем? О болезни? Да. Она сильная девочка. О том, что я знаю о вас, – не знает. И не узнает. Я не хочу давить на нее.  Вы должны решить сами, как быть.

Я смотрел на него и не верил. Он был спокоен, рассудителен, с чувством превосходства растолковывал мне страшные вещи…

– А если она уедет…

– …то вы больше не увидитесь. На этом настаиваю я. Думаю, у вас хватит благородства –  преждевременно не тянуть ее в могилу своей любовью. Она может прожить довольно долго при благоприятных обстоятельствах. Думаю, узнав о своей болезни, она сама не захочет вас обременять. Но если вы будете настаивать…

Мы сидели не глядя друг на друга. Все, что он говорил, было благоразумно и благородно. Но как расстаться?.. Как сказать ей, не обидев? Ведь он хочет, чтобы я своими руками разрушил все, чтобы у нее не оставалось ни сожалений, ни другого выхода…

А если она выздоровеет? Я буду лечить ее, ждать, лелеять?..

А если – нет? Да я ж буду казнить себя за каждый непрожитый ею день!..

Он встал.

– Пора. Поехали назад. Завтра я с матерью и дочерью еду в Одессу. Вы можете совершенно спокойно встретиться.  Как решите – так и будет. Я, прежде всего, думаю о ней. Если она предпочтет два года с вами десяти-двадцати годам со мной – я не буду настаивать. Но это мои жена и дочь, и я должен попытаться все для них сделать…

Я вышел у ворот нашего гаража. И уже закрывая дверцу, спросил, осененный внезапной догадкой:

– Откуда вы узнали о нас?..

Он горько и как-то жалко усмехнулся:

– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос…

 

Глава 11

 

Дина позвонила под вечер мне домой, чего никогда не делала.

– Я одна. Приходи ко мне, нужно поговорить.

Жена слышала, что я говорил по телефону, но, против обыкновения, не сказала ни единой колкости.

Я быстро оделся, нимало не заботясь, что она подумает. Она пытливо всматривалась в меня, но мне было все равно. Я вышел из дома, чувствуя спиной ее взгляд.

Я знал дом, где жила Дина, но ни разу не подходил близко. Она назвала подъезд и номер квартиры.

Я остановился перед дубовой дверью – прочной, мастерски выполненной. И подлая мыслишка шепнула, что уже который год собираюсь свою хотя бы покрасить…

Она открыла и впустила меня. На ней был изящный шелковый халат-кимоно, с драконами, змеями, цветами. Он шелохнулся от движения, и на меня дохнуло тонким ароматом.

Никогда она не казалась мне такой красивой и такой недосягаемой.

Мы прошли в комнату. Обычная квартира в обычной высотке. Ничего лишнего в обстановке, но все красиво, удобно, роскошно… У меня защемило сердце – я понял, о чем он говорил…

Она протянула ко мне руки, и я все забыл. Я готов был послать к черту всех, лишь бы остаться с ней.

Ее вздохи, ее слезы, ее поцелуи… Что может с этим сравниться? Она так хороша, разве больная может так выглядеть?!

Мне показалось, что она прощается со мной. Так еще никогда не целовала – исступленно, жадно, страстно. И думать, что это может быть опасно для меня?..

Опасно – потерять ее…

За окнами начало темнеть. Она с сожалением оторвалась от меня.

–  Я тебе не сказала главного. Я больна гораздо сильнее, чем сама подозревала… Я видела снимок. Возможно, это можно остановить, но не нужно отбрасывать и другой вариант… Все может развиваться и по другому сценарию… Я тебя позвала за этим. Тебе решать.

Вот оно. Проклятый доктор! Что мне ответить? А ведь она ждет…

– У меня закрытая форма, – поспешно сказала она, – ты не должен бояться…

Мысли прочла, что ли…

– Я думаю не о себе. Только – о тебе. Я все готов отдать, чтобы ты осталась со мной, но… Я не смогу дать тебе ничего. Нам придется ютиться на квартире, которая и отдаленно не напоминает эту… Я должен буду заботиться о своих детях, и тебе придется с этим смириться… А главное – твое здоровье. Если с тобой по моей вине что-то случится – я себе этого никогда не прощу…

Она застыла. Думаю, она сама хотела сказать мне это, но от меня ждала совсем других слов…

– Так, как было, – лучше всего,  –  медленно сказала она. – Другого – не дано…

За окном совсем стемнело.

– Иди… Она тебе скандал устроит… – прошептала Дина.

А мне больше всего хотелось остаться. А утром собрать ее вещи и перенести в ту каморку, которую я почти снял… Она слегка закашлялась, и это меня окончательно остановило…

Забудет, время лечит… Но видеть, как она угасает, – это выше моих сил. И знать, что это из-за меня…

Она уже овладела собой. Улыбнулась.

– До свидания, радость моя…

Я молча обнял ее.

– Ну, ну… Иди… Поздно уже…

 

Больше я ее не видел.

 

…Жена ни слова не сказала, когда я вернулся. Я молча разделся, умылся и лег. Она не мешала, словно понимая, что сейчас решается наша судьба.

Меня разрывало от отчаяния. Я хотел вскочить и бежать, остаться с ней – уже навсегда. Но спокойный рассудительный  голос – его голос – повторял: «Она с вами не выживет».

Я ему все-таки не поверил.

Наутро я был у ее двери и звонил, звонил… Открыла соседка слева:

– Не звоните! Выехали они. За ней такси пришло на рассвете.

Она в раздражении захлопнула свою дверь.

Я сел на ступеньку и долго не мог прийти в себя…

 

…Какая длинная зимняя ночь!

У стариков бессонница. Вся жизнь проплывает перед мысленным взором… Какая высокопарная фраза! Не было у меня потом никакой жизни.

Я так боялся оставить детей! А теперь дети оставили меня. И совершенно не нуждаются во мне. Нет, это хорошо, пусть – не нуждаются. Но я нуждаюсь в них, а им до меня нет дела. У них своя жизнь, свои радости, в которых мне нет места. И точно так же они не нуждаются в матери. Конечно, звонят и спрашивают, но, услышав бодрый голос, не вслушиваются в слова. Им важно, что мы есть, живы и пока не нужно нам помогать…

И самый близкий человек для меня – жена. Не потому, что стала ближе. Просто у меня кроме нее никого нет. А у нее – кроме меня. Рассчитывать она может только на меня. Дети – приедут, побудут, уедут. Их не интересуют наши проблемы… А я не могу решить их проблемы, поэтому проку от меня никакого…

Мы заперты в нашей квартире, ограничены в передвижениях. Она вяжет, смотрит телевизор, а я вспоминаю…

Мне есть что вспомнить! Зеленые глаза под пушистой челкой цвета осенних листьев. И шепот: «Родной мой…»

Жена окидывает меня презрительным взглядом, и мне кажется, она видит то же, что и я: стройную фигуру, уходящую от меня вдаль…

Я ни разу не сказал ей, что все знаю. И она ни разу не намекнула, что тоже знает все…

Я не простил ей. И не сказал. А зачем? Все равно у меня нет никого, кроме нее. И у нее – кроме меня…

 

…То письмо принесла именно она.

– Юра, дружок твой одесский объявился – Серега Сазоненко…

Я взял конверт. Точно, в адресе отправителя указана фамилия: ССС. Жена, потеряв интерес, вышла на кухню. Я разорвал конверт. Там была записка: «Вас ждет письмо: Главпочтамт, до востребования».

Почерк незнакомый. Не Серегин…

Выбраться на почту я смог через несколько дней. Мне подали пухлый конверт. Я сел в скверике и стал читать.

«Радость моя!..

Я должна тебе это сказать. Может, ты уже и забыл меня, но я не могу не сделать этого.

Начну с начала.

Через несколько недель после похорон мужа я, перебирая бумаги в письменном столе, нашла пачку рентгеновских снимков. Сразу не поняла, что это такое. Это были мои снимки за все годы – и на каждом проставлена дата.

Я выздоровела. Странно, но все прошло. Я подумала, что он хранил их как доказательство своей блистательной практики: почти безнадежный случай – и чудесное исцеление. На первых восьми – с перерывами в полгода – страшная картина. А потом вдруг – абсолютно здоровые легкие. Присмотревшись, я все поняла. Первые снимки были не мои. Там был удален верхний сегмент правого легкого, а у меня – немного большая часть. Но отличить можно только положив оба снимка рядом. Он  именно их показывал перед отъездом, и у меня отпали все сомнения – я очень больна… У того человека была такая же операция, и  это убедило меня тогда, что снимки мои. Я прекрасно себя чувствовала, была только слегка простужена, и оттого слабость. Он показал мне пленку, ткнул карандашом в каверны… Я же понимаю, как-никак три года института… Но моих знаний не хватило понять, что операции похожи, но не совсем…

Из года в год он показывал мне все ухудшающиеся снимки. А потом этот человек, видимо, умер, а найти второго такого было непросто – я бы заметила разницу…

Нас с тобой развели, как котят… Я потом узнала от его медсестры, что он четыре года откуда-то выписывал эти снимки. Она знала об этой истории.

Тогда твоя жена пришла к нему и попросила помощи. Это было и в его интересах. Она следила за нами из машины кого-то из ваших знакомых, караулила после работы и ехала за тобой. Хватило всего нескольких раз, чтобы найти, кто я и где живу…

Он тонкий психолог. Наверняка он убедил тебя, что отказываясь от меня ты спасаешь мне жизнь. И что я сама в таком состоянии предпочту от тебя отказаться.

А состояние было вполне объяснимо. Он мне что-то подмешивал, и эта непреходящая слабость убедила меня в его правоте. Да что там – подмешивал! Он кормил меня лекарствами, а разве я могла уследить, чем именно?..

И все у них получилось. Я отказалась от тебя, чтобы не связывать, не осложнять твою жизнь. Я поверила, что дни мои сочтены. Ты отказался от меня, чтобы добрый доктор увез и вылечил твое сокровище. Даже ценой разлуки ты хотел продлить мою жизнь. Твоя жена получала тебя – оптом и в розницу. Она все знала, и потому в тот вечер никто тебя не удержал. Прощание должно было состояться по всем правилам. А я подумала, что из-за болезни стала тебе неприятна и ты поэтому стал таким благородным и благоразумным. Вполне логично, не находишь?..

Я знаю, ты приходил утром. Я надеялась на это. И он тоже боялся этого. Поэтому меня увез на рассвете. Он тогда не уехал – ждал у друга, когда я останусь одна. Едва в моих окнах погас свет, он вернулся. Не удивлюсь, если он подстерегал на улице твой уход…

Думаю, он позвонил твоей жене, что дело сделано, и вряд ли тебя встретили упреками… Спланировано все было точно. Скандал и выяснение отношений в план не входили.

За все годы он ни разу не намекнул, что знает о нас. Я всегда думала, что он лучший, благороднейший и самый верный… И только заглянув в ту пачку снимков, поняла все… Не знаю, почему он не уничтожил их. Тогда бы я навсегда сохранила память о нем как о спасителе. Но ему хотелось похвалиться, какую сложную психологическую задачу он решил! И чтобы я смогла это оценить.

Снимки ждали своего часа. Думаю, он не сомневался, что я их найду и пойму все…

У нас украли нашу жизнь. Ничего бы со мной не случилось! Я напрасно изображала тяжелобольную. Он боялся, что выздоровев, я попытаюсь найти тебя снова. Я была словно сетью опутана вниманием, заботой, деньгами, заграничными путешествиями – всем, что можно придумать, лишь бы не возникло мысли поехать в твой город и увидеть тебя. Зачем ему это было нужно?  Зачем ему надо было всеми способами держать возле себя женщину, которая его не любила? Не знаю… За этим скрыта великая тайна страсти…

Ему это удалось. До меня доходили сведения, разумеется, не без его подачи, что ты счастлив, благополучен, и что у тебя нет нужды вспоминать женщину, которая едва не разрушила твою жизнь. Думаешь, я забыла то выражение боли на твоем лице, когда зашел разговор о том, что нужно бросить семью?

Ты любишь детей. Ну и люби. Я ничего не хотела отнимать у тебя. С годами научилась терпеть свою тоску. Все проходит. А что не проходит – присыпается пеплом. И не нужно его ворошить…

Но я хочу, чтобы ты знал: у меня в жизни ничего лучше не было. Ничего вкуснее той картошки в мундирах, которую мы ели в зарослях акации. Я тогда выбрала – смерть с тобой. Я бы ушла к тебе, прояви ты настойчивость. Но у меня были обязательства и перед тобой: я не имела права связывать тебя своей болезнью…

Мы недооценили любовь. Она бы все одолела. Думаешь, мне так важно пить именно из хрустальных бокалов? Быт, деньги, удобства значат много, но это ничто перед тем вихрем, который поднимал меня и бросал к тебе навстречу!  Это снилось мне всю жизнь. Есть невосполнимые вещи.

Я хочу, чтобы ты знал об этом. Всю жизнь я перебирала в памяти те несколько месяцев – день за днем, минута за минутой. Мы не правы. Не нужно бояться. Если это приходит, надо все сделать, чтобы удержать, даже ценой собственной жизни. А без этого она ничего не стоит…»

Она не подписалась. В этом не было нужды.

Я вскочил со скамейки. При мысли, что я могу ее найти, два десятка лет свалились с моих плеч.

Из конверта выпал листок, который я прежде не заметил. Я с трепетом поднял его.

«Отсылая это письмо, я исполняю последнюю просьбу мамы. Я не знаю, кто Вы, не знаю, что в письме, просто выполняю мамин наказ. Мама умерла два месяца назад. Думаю, Вы должны об этом знать.

                                                                                  Лидия»

 

…Зимней ночью рассвет наступает нескоро.

Я лежу, смотрю в потолок, слушаю, как похрапывает моя супруга… Она получила, что хотела. Принесло ли это ей счастье? Надо отдать ей должное: она воспользовалась советом матери в полной мере…  Если считать счастьем отнятое у другого, то она вполне счастлива.

Ни разу за все эти годы – ни намеком, ни полусловом – она не дала мне понять, что это дело ее рук.

Она охраняла свое гнездо! Удалось ли ей это?

Мы опутаны сотнями нитей. Но не всегда понимаем, где та ниточка, которой пришито к душе то странное чувство, ради которого все совершается в этом мире.

Что лучше – потерять или не найти?

Сложный вопрос. Чтобы решить его, и зимней ночи не хватит…

 

 

 

 

 

 

Часть вторая

 

Глава 1

 

Сериалы – большое утешение. Мы все в детстве любили сказки. В конце жизни тоже их любим. Эту нишу заполняют сериалы.  Сказочки о высокой и страстной любви, которой не бывает в жизни… И любовные томления донны Бейжи или Кончиты трогают до глубины души. Посмеиваюсь, но все равно смотрю. А чем занять себя длинными зимними вечерами? Спать ложиться – рано, вязать – ничего не видно при искусственном свете. Вот и смотрю до полуночи любовные истории. Ах, ах!.. Он поцеловал ее, и она потеряла сопротивление. Как женщины-физики. Именно физики: женщины-химики  теряют реакцию, хи-хи…

Сериал  заканчивается, когда он уже спит. Или делает вид, что спит. Я в темноте тихо пробираюсь на свое место с краю. Я бы давно переселилась в гостиную, но там неудобный диван, стоит полежать на нем – и остеохондроз дает о себе знать. А переселить его туда – так не посмотришь сериал. Он с курами спать ложится…

Конечно, он много работает, рано встает. Он не может без дела: все время что-то мастерит в гараже или чинит машины знакомым. Это значительная прибавка к пенсии. Он имеет право ложиться рано. А я – имею право смотреть все, что мне заблагорассудится,   допоздна. А он ворчит, что бужу его среди ночи, возвращаясь с «сеанса». Но в остальном он мне жить не мешает.

Есть некая прелесть в том, что дети выросли, улетели из дому, живут своей жизнью без особенных проблем, а мы еще не нуждаемся в их помощи, но уже не работаем. Можно не вскакивать осенним дождливым утром, не бежать на рассвете к остановке, не нужно толкаться в транспорте и выслушивать сентенции начальников. Это небольшой период времени. Надо его ценить. Потом навалятся болезни, которые станут неизлечимыми.

Есть одна такая, и всегда – с летальным исходом. Жизнь называется…

Он как-то сказал, что оптимальное время общения супругов – двадцать семь минут. Больше – можно поссориться. Меньше – наступит отчуждение. А  так – и пообщались, и не надоели друг другу. А за целую жизнь можно надоесть!..

Правда, мы и раньше много не говорили. 

Вот с Антоном мы не могли наговориться! Мне всегда не хватало нескольких минут… или часов…

Антон появился в моей жизни в семнадцатую зиму. Был новогодний вечер в институте,  и я, первокурсница, впервые пришла на танцы…  Совершенная дурочка еще…

Он пришел к своим друзьям, которые заканчивали учебу в этом году, – в альма-матер, вспомнить молодость: он уже целый год работал, старичок… На мои семнадцать его двадцать три были почти старостью. Он сразу прилип ко мне, пригласил танцевать и не отходил весь вечер, забыв о друзьях. Пошел провожать до общежития. Напрашивался в гости, но было уже поздно, дежурная смотрела зверем. Да я и не представляла, о чем с ним говорить в комнате на четыре человека, где трое, наверное, спят…

Антон пришел утром, а я еще не пришла в себя от вечерних приключений. Открыла дверь – неумытая и полуодетая, и тут он меня прижал к косяку, поцеловал.

Когда на экране дон Педро вот так целует Хуаниту, я вспоминаю тот поцелуй. Это был мой первый поцелуй. Сказать, что я потеряла сопротивление, – неправда. Но реакцию – точно потеряла.

Так и повелось. Он приходил каждый день, уводил меня гулять по морозу, мы возвращались поздно, и за углом общежития он обнимал меня. Сказать, что мне не нравилось,  – значит, солгать. Мне льстило, что он так жадно ко мне тянется. Но мне больше нравилось его слушать. А говорить он умел! Он ласкал меня словами, пестовал мое тщеславие,  давал мне  ощущение, что я на целую голову выше всех девчонок нашего общежития. У них парни были – сверстники, такие же студенты, а этот – взрослый мужчина, которому ничего не мешает жениться.

Но я тогда о свадьбе не думала. Меня ошеломили наши отношения. Я привыкала к нему, хотя была дикой и скрытной тихоней.

На улице было холодно, и он все чаще и настойчивей звал меня к себе домой. Но матушка, отпуская в город учиться, хорошо со мной поработала, запретив принимать такие предложения от парней. Не то чтобы я очень боялась ее гнева, но… Что-то меня останавливало и сильно тормозило.

Через месяц он стал намекать, что хочет длительных отношений. Слово «свадьба» не было произнесено, а я ждала именно его. Это было то волшебное слово, которое открывало доступ ко мне. Синонимы меня не устраивали.

Да, я хотела замуж. Хотела семью, детей, квартиру в городе, чтобы не возвращаться в село. И мужа, конечно, который бы меня любил и выполнял все мои пожелания. Антон подходил по всем параметрам, кроме одного: жениться он не собирался. А я стояла насмерть.

Мать сказала: дурой будешь, если уступишь. Поматросит и бросит, и кому будешь нужна, надкусанное яблочко? Мани, не уступай, тогда у него не будет выбора. А уйдет – не догоняй. Другой будет. Женщина очень дорого платит за свою глупость. Поэтому – если падать с коня, так с лихого. А лучше – так устроиться, чтобы ничем не рисковать.  Ему надо – пусть женится. А тебе – можно потерпеть. Это лучше, чем беременность по недосмотру. Оттуда три выхода: замуж, если возьмет, на аборт, если выдержишь боль, и в роддом, если решишься сама воспитывать ребенка. В последнем случае на меня не рассчитывай.  Голову нужно иметь на плечах, чтобы не попадать в такое положение.

Потом она мне красочно описала «прелести» аборта, навсегда поселив во мне животный страх перед ним. Это удерживало меня надежнее всех рассуждений о морали.

Антон предпринял долгую осаду. Наивный «чукотский» юноша надеялся, что я «сама не выдержу»… Он не знал ведь, как это – делать аборт. Так что я выдержала, да еще как! Наверное, я была сильно влюблена: мне нравилось все, что он пытался делать со мной, но не уступала. Никогда потом не повторилось это – ни с кем. Что значит чувство! Я убедилась: не играет роли, какой мужчина на самом деле. Главное – как ты на него реагируешь. На Антона я «реагировала». Но матушка очень постаралась, чтобы даже чувство не могло нарушить табу.

Он понял, что нужно действовать другим способом. Сказал, что хочет познакомить меня с родителями. Пригласил к себе. Я согласилась: а вдруг это шаг к замужеству?

Он торжественно открыл передо мной дверь.

– Мама! Мы пришли!

Я внутренне подобралась, ожидая встречи и немного побаиваясь.

Но дома никого не оказалось.

– Мама? – заглянул он в кухню. – Надо же! Не пришла еще… Но ничего, мы подождем.

Он галантно снял с меня клетчатое пальтишко, провел в комнату. Принес конфеты, кофе… Мы долго ждали, но никто не собирался приходить. Кто же в будни бывает днем дома? И как я не сообразила, что это ловушка!

Он сам проговорился. Пытался раздеть меня, обволакивая лаской, а я сопротивлялась:

– Мама позвонит в дверь, и я не успею одеться.

– Да никто не придет до вечера! – в сердцах воскликнул он.

И я сразу отрезвела.

Никто не собирался меня ни с кем знакомить! Это был предлог заманить меня в удобное место, где он хозяин положения. К другу в гости я не соглашалась, понимая, что его не окажется дома, комната в общежитии не годилась, и единственное место, куда меня можно было уговорить прийти, – его дом.

Я вскочила и поправила на себе одежду.

– С мамой, значит, позвал познакомиться?

– Потом бы и познакомил, – проворчал он.

Я схватила сумочку, выбежала в прихожую, накинула пальто. Он не пошел за мной и продолжал с угрюмым видом сидеть на диване.

Я, хлопнув дверью, сбежала по ступенькам. Пройдя пару кварталов, почувствовала неодолимое желание вернуться – и уступить. А вдруг получится? Ведь он мне был дорог.

Я уже сделала шажок назад, но материнский голос глумливо прошептал: «Слабенькая оказалась!» И я не пошла.

До сих пор не могу решить, права ли я была. Может, моя жизнь сложилась бы иначе? А вдруг это была моя судьба? Сейчас я понимаю Антона: он безумно хотел эту девочку, и совсем не думал, чем чреват роман с такой юной и неопытной. Да моя матушка его родителей порвала бы за меня! Ему и в голову не приходило, что можно жениться и совершенно легально получить то, что пытался украсть…

Словом, он больше не пришел ко мне.

Обиделся очень. Такой красавец, а сельская

деваха отказалась… Значит, не любил меня. Значит, права, что не уступила: это не удержало бы, а мне бы доставило массу проблем в будущем…

 

От девчат скрывала довольно долго, что разорвала отношения: они остро завидовали, и мне не хотелось радовать их раньше времени. Потом пришлось признаться. Они не поверили, что я сама от него ушла: такой красавец, как можно…

У них все лучше сложилось: на последнем

курсе выпорхнули замуж.

– Я так его люблю! – закатывала глазенки

Нина за неделю до свадьбы.

– Надо любить это, а его любить за то, что он хорошо это делает! – насмешливо заявила Марина.

Нинка покраснела. Наверное, попробовала уже это…

Я пожала плечами: что за чушь! А Марина, эксперт по этому делу, продолжала:

– Попробовать надо до свадьбы – а вдруг он тебе не подходит!

– А ты пробовала? – усмехнулась я.

– Конечно! Мы с Семой подходим друг другу. Закончу – и поженимся, не вслепую!

Она ничего не боялась – ни абортов, ни родов, ни того, что он на ней не женится. Я так не могла.

Они и вправду поженились. Встретила ее через двадцать лет – живут вместе… Веселая! Почти не изменилась. Такая же циничная насмешница. А Нинка разошлась через два года…

Вот и разбери, как нужно…

А мне не везло. Липли ко мне, как мухи, а не задержался никто. Все по одному сценарию: познакомились, назначили свидание, встретились, поговорили о поэзии, потом обнялись за углом, и уже больше ничего не интересует – ни поэзия, ни проза… А я не уступаю. Обижаются и уходят. А с какого перепугу – уступать? Люди сначала узнают друг друга, привыкают. А тут – раз, два – и в постель? Один оскорбился настолько, что предупредил:

– У моего друга сестре двадцать семь, а она еще девушка. И кому она такая нужна?

– А мне только двадцать. Я могу замуж выйти, не находишь? – усмехнулась я.

Не нашел. И вправду – как тут выйдешь замуж, если не уступаешь? Спасибо, предостерег…

 

Матушка в каждый мой приезд продолжала психотерапию:

– В подоле принесешь – убью.

– Пока ведь не принесла? – хмуро отвечала я.

Мне уже порядком надоели эти разговоры.

– Это мужикам надо, такая их природа. А женщине – ни к чему. Так, для создания семьи и продления рода. А у них – инстинкт. Вот и пользуйся этим. Умеючи, из мужика веревки вить можно. Они же ничего не соображают, когда в голову ударит! Вот тогда и начинай на своем настаивать.

У меня не получалось – настаивать. Язык не поворачивался начинать разговор о свадьбе. Мне не предлагали. Вернее, предлагали – но не то… Что было со мной не так? Хороша собой – если зеркала не лгут. Косу отрезала, получилась изящная головка в пушистых завитках, стрижка по последней моде: густые волосы как ни стриги – хорошая прическа получится. Остра на язык, умна. Чего еще надобно?

Окончив институт, осталась в городе: отличница, как никак, направили в конструкторский отдел большого завода…

– Ищи мужа в городе, – говорила мать.

А как его найдешь?.. Все подружки выскочили замуж, не слишком перебирая. А мне все попадалось не то… Этот – говорить не умеет, этот – говорит слишком много… А главное – ни один не сказал заветных слов…

Я сняла комнату  у  одинокой тетушки: общежития на заводе не дали.

Это ужасно – жить с хозяйкой. Вечерами выслушивай ее – ведь  поговорить ей не с кем. На кухне – не туда положила вилку – получила замечание, не там повесила полотенце, не туда поставила кастрюлю…

Свою бы квартиру! И с матерью тоже уже не ужилась бы: выросла, надоело выслушивать приказы…

Была резка, несговорчива. Тетушка нахмурилась, и я нашла другую квартиру…

За два года я не одну сменила. На заводе обещали дать квартиру, но так и не дождалась.

Моя последняя хозяйка жила на первом этаже двухэтажного домика на двенадцать квартир – были такие уютные домишки. Закрытый дворик, все друг другу почти родня. Все про всех все знают… К тому времени мне стукнуло двадцать четыре, до зловещих двадцати семи оставалось не так уж и много. Неужели проклял меня мой незадачливый кавалер?

В те месяцы я была совсем одна – ни с кем не встречалась и никого не предвиделось. Вечерами читала у себя в комнате, а по выходным ездила к матери.

 

…Он пришел к своей бабке – она жила этажом выше.  Совсем юный, загорелый, высокий. Синие глаза. Я столкнулась с ним в подъезде. Он рассматривал меня с детским удивлением.

Подумаешь, мальчишка! Я прошла мимо, смерив его взглядом.

Мальчишка оказался настырным. Зачастил к бабке. Все выведал обо мне. Он учился в том же институте на третьем курсе.

Еще и студент!.. Спасибо, что не школьник…

Он мне проходу не давал. С тоски я согласилась пойти с ним в кино. Потом еще и еще. Стали встречаться. Я была надменна  и горда: все равно на роль мужа не годится, так отчего же не показать характер? Он уступал мне во всем. Не приставал с нежностями – не смел. Прикоснуться боялся. И не отходил от меня.

Думаю, моя монашеская жизнь сослужила хорошую службу: все знали, что ко мне мужики косяками не ходят, скромная, умная, хозяйственная… Бабушка выспросила у моей хозяйки все обо мне, о моих привычках, образе жизни, семье… На семейном совете решили, что я, хоть и старше на четыре года, девушка хорошая, достойна их мальчика.

Словом, он предложил выйти за него замуж. Заметьте: сначала – замуж!..

– Выходи, – сказала мать. – Ничего, что моложе, – вырастет. Ничего, что студент, – окончит. Главное, ты ему полюбилась.

– Главное, что слушается меня, – засмеялась я. – Я всегда могу настоять на своем.

– А это много значит, – серьезно сказала мать, не приняв моей шутки. – Или тебе нужен такой, чтоб веревки из тебя вил? Мужем нужно управлять. Чтоб пикнуть не смел!

 

Итак, я согласилась. Как он был рад!

Стали готовится к свадьбе.

Я не хотела никого звать – хвастать было нечем, да и подруг у меня не осталось. Стоило девчатам выйти замуж, как они исчезали – семья засасывала.

Они тоже не собирались устраивать пир на весь мир. Позвали ближайших родственников. Праздновали здесь, в этой же квартире.  Заполночь родители начали убирать со стола, молодежь разошлась, приезжие пошли спать туда, где жила бабушка, а мы заперлись в спальне, в той, где сейчас спит мой муж…

И долго слушали, как моет посуду на кухне свекровь, как сдвигает стулья в комнате свекор…

И вот, наконец, я получила, что хотела. И мой мальчик-муж – то, что он хотел. Выходит, мы хотели разное…

 

Я часто думаю, а как было бы с Антоном? Чувствовала ли я что-то? Наверное, да. Ведь даже прикосновение его руки имело надо мной власть. Но уже не узнать…

После нескольких недель супружеской жизни я пришла к выводу, что напрасно об этом столько говорят. Ничего особенного в этом нет. И уж совсем не стоит ломать свою жизнь, идя на поводу у мужчины. Им ничего не грозит – ни роды, ни аборт. Никакого неудобства. Вся радость – на их долю. Все страдания – на нашу. Смешно было наблюдать, как он радовался близости, как много она для него значила. Он думал, что я чувствую то же самое. Ему и в голову не приходило, что может быть иначе.

«Женская» жизнь сразу поставила меня на новые рельсы. Вскоре пришлось познакомиться с гинекологом.

Это ужас, к которому я до сих пор не привыкла. Мне настолько противно взбираться на кресло, я вся сжимаюсь, когда в самое нутро запускают пальцы. Хорошо, если попадаешь к женщине. Хотя… Многие жалуются, что женщины грубы, а мужчины более внимательны, не причиняют боль при осмотре. Не знаю. Мне тошно в любом случае.

Конечно же, я сразу оказалась способна «дать потомство».  Девять месяцев с меня пылинки сдували: очень хотели внука. Мой муж растерянно смотрел на все это: он еще не привык, что обладает женщиной, а тут ее у него почти отняли. Меня все время тошнило от запахов, и я не могу с уверенностью сказать, не был ли это его запах…

Наслушавшись разной ерунды, я ждала Бог весть какого счастья, когда шевельнется плод. А случилось – не сразу поняла, что там вздрогнуло внутри. Физиологично и эмоционально не окрашено. Думала, что-то с кишечником, оказалось – дитя.

Потом мне любопытно было это ощущать. Толчки становились все сильнее с каждым месяцем. Я не могла представить, что там живет внутри и как оно оттуда выйдет. С ужасом ждала развязки. Мне порядком надоело это состояние. В последние месяцы старалась не выходить из дому – стыдилась своего вида.

Он смущенно смотрел на меня. Хотел тоненькую и изящную, получил огромную и неповоротливую. Ребенок ему пока не был нужен – нужна была только любовь, вернее – постель. Только  радость обладания. Но жизнь и для него развернулась круто.

В роддом меня отвезла свекровь: началось днем, когда мой мальчик-муж был на занятиях. Приехала скорая, я спешно собралась. Свекровь была спокойна и рассудительна: еще бы, не дочь ведь рожает! Сделала все, как надо, проводила, принесла необходимое. Меня под «ноль», отправили в душ и отвели в родзал.

В предродовой маялось несколько женщин. Мне указали на мою койку, и я, как затравленный зверек, отвернулась к стене. Пока было не слишком больно, и я молчала.

Он прибежал вечером, но я, конечно, не могла к нему выйти. Написала сухую записочку – было не до него…

Всю ночь продолжался этот ужас. Они спали, а я мучилась. У них – радостное ожидание, а у меня – пытка. Наконец под утро свершилось – и боль сразу прошла. Меня выкатили на каталке в коридор, и еще два часа врач подходил, проверял, как и что там…

Жива! Сына родила!.. Надо же – еще и ребенок первого сорта, чтоб муж гордился.

Боль как-то забылась, и я подумала, что могу повторить этот подвиг, если захочу еще одного.

Когда принесли кормить, я боялась взять его на руки: такой хрупкий, махонький… Страшно!.. «Махонький» впился жадным ртом в грудь, и я аж подскочила от боли: беззубый ротик сжимал, кусал, терзал меня. Я попыталась выдернуть – но не тут-то было! Он еще крепче вцепился. Помогла детская сестра: зажала ему носик, и он выпустил меня. 

– Криво взял, оттого больно. Давай снова ему!

А он уже искал жадным  ртом!.. Весь в папочку – дай, и все тут…

Кормила и прислушивалась к своим ощущениям: говорили, это такое счастье – ребенок у груди… Спина затекла, грудь саднила – и все удовольствие…

Потом привыкла, научилась, кормила уже без травм …

Я с любопытством рассматривала дитя. Темные глаза, бровок еще нет, жадный ротик. Непонятно, на кого похож. Я не могла понять, видит ли он меня. Не реагировал еще.

– Активный ребенок, хорошо сосет. Быстро будет вес набирать, – сказал детский врач.

А как иначе? Так и должно быть!

Через неделю нас забрали домой. Приехала моя мать. Муж гордо нес младенца, все устремились за ним, заглядывая в конверт, а я плелась позади. У меня разошелся замок на сапоге, и нянечка, ожидая благодарности, наклонилась и обвязала голенище веревочкой, чтоб я могла дойти до такси. Никто не бросился мне на помощь – даже моя мать. Младенец занимал всех.

– Как думаете назвать? – спросили нас.

Муж открыл рот, но я опередила:

– Антоном, – сказала я с вызовом.

Родители переглянулись: хотели назвать, как деда, но промолчали, а муж не стал спорить. Антон так Антон. Хорошее имя.

Антон в первую же ночь закатил такой концерт, что всем мартовским котам было тошно. Мы все суетились вокруг, не в силах унять плач. Он решительно отказывался брать грудь, выворачивался из пеленок и голосил что есть силы.

– Певцом будет, – ворчала моя мать.

Свекровь взяла его на руки, затянула колыбельную, предложила водички. Он сделал несколько глотков из соски и успокоился. Пить хотел, бедолага, а я ему свою грудь с жирным молоком совала…

– Света, Юра, идите спать, – тихо сказала свекровь. – Я укачаю. Если понадобится – позову.

Я с благодарностью взглянула на нее и пошла спать. Мой муж робко прижался ко мне: соскучился. Я не отодвинулась – просто не было сил…

 

Глава 2

 

А потом он мне первый раз улыбнулся!

Это было, как откровение! Беззубый ротик расплылся в улыбке, он приветствовал меня какими-то звуками!

– Узнал маму! – рассмеялась свекровь.

Я с трепетом взяла его на руки. Он смотрел на меня совершенно осознанно, и вот тогда-то я почувствовала радость материнства. До тех пор воспринимала его, как стихийное бедствие, приносящее боль и не дающее ни на минуту отвлечься.

С каждым днем его взгляд становился все более осмысленным, он реагировал на мой голос, ловил мою улыбку. Становилось легче: я уже не боялась его пеленать и по-хозяйски поворачивала во все стороны, купая, качая, играя. Я знакомилась с ним, постигая все тайны крохотной жизни, находя в этом неизведанное счастье.

«Игрушка» в положенное время стала говорящей, ползающей, потом бегающей по всему дому, только успевай ловить. И в этом было столько радости!

От взрослого радости было меньше.

Он еле выдержал несколько недель целомудренной жизни, давая мне возможность восстановиться после родов. И тогда началось!.. Мне безумно хотелось спать, ребенок не давал ни минуты покоя. Но стоило ему заснуть, как старший начинал действовать на нервы. Но самое страшное не это. Как избежать новой беременности? Люди придумали луноход, но не в состоянии изобрести универсальное средство контрацепции. Неправда, оно есть – дающее стопроцентную гарантию, и я пыталась его применить – не жить. Но мой муж взбунтовался не на шутку.

Я посоветовалась с врачом.

– Вам сейчас нежелательна ни спираль, ни таблетки, ни химические средства – пока не вылечите приключившуюся эрозию. Так что пусть предохраняется ваш муж.

Бедный муж…

Боязнь новой беременности стала у меня навязчивой идеей. Но не могла же я вечно уклоняться от супружеских обязанностей!

– Ты с ума сошла, – говорила моя мать. – Он же уйдет! Терпи.

– Ребенок плачет по ночам, – жаловалась я. – Свекор храпит за стеной. А тут он еще пристает…

– А ты приучай, что заслужить нужно. Если подарочек принесет, или что по дому сделает – награди. Рефлекс и выработается.

– А я ссорюсь. Тогда он меня не трогает.

– Иногда и уступать нужно. Но – с умом! Не просто так – за что-то.

 

Но у жизни бывают и положительные стороны. Не было счастья – несчастье помогло. Заболела бабушка, и родители мужа переехали к ней: ее нельзя было оставить одну. Вскоре она умерла, и они остались жить там. Нельзя радоваться смерти близкого человека, но эта смерть меня освободила. У меня появился собственный дом. Мы азартно белили потолки, клеили обои, красили окна. Мой муж тоже почувствовал свободу – мы были одни в этом пространстве. Свекровь помогала – забирала Антошку утром и приводила поздно вечером, когда мы заканчивали.

Все обновилось: повесили новые шторы, переставили мебель. Теперь у нас было две комнаты.

Я почувствовала себя хозяйкой. Мне нравилось наводить порядок, готовить, совершенствовать интерьер по своему вкусу… В этом было счастье. Ребенок подрастал, и постепенно заботы о нем становились привычными.

Кошки любят свой дом. Собаки – хозяина. Я, видимо, кошка. Я привязалась к дому, к виду за окном, к цветам на скатерти. Ради этого можно было терпеть хозяина. Он тоже старался внести свою лепту: руки у него золотые. Сколько полочек он сделал мне на кухне и на балконе! Как точил ножи!..

Сработала матушкина политика: он знал, что награду нужно заслужить, и потому  старался вовсю.

А я с замиранием сердца ждала определенных дней – проскочила или нет?..  Пока мне везло.

 

Приятно быть замужней женщиной! В конструкторском отделе хватало одиноких, и я ловила их завистливые взгляды. Иногда муж встречал меня с Антошкой на руках, и мы втроем уходили, а вслед смотрели голодными глазами усохшие сорокалетние девушки. А что, мальчик вырос, превратился в красивого мужчину, и разница в возрасте была совершенно незаметна. Это в юности каждый год прибавляет нам опыта и прочитывается на лице. И в старости. А в благословенный период с двадцати до пятидесяти несколько лет разницы роли не играют. Мы сравнялись.

Но – это на людях. Дома я продолжала командовать им. Свекрови рядом не было, сдерживающий фактор исчез. И он пока мне покорялся. Бывало, скандалили. Положительным в этом было одно: поссорившись, он спал в соседней комнате. Правда, мы потом мирились…

Я с подозрением выслушивала откровенные шутки сотрудниц об этой стороне жизни: сама никогда не обсуждала постельные дела и не жаждала услышать подобные обсуждения. Но куда денешься, если в обеденный перерыв собирается чисто женская компания, и от этих тем не уйти.

Со слов многих дам, это самое важное в жизни. Такие ощущения…

Я кривила губы в усмешке и отворачивалась. Какие там ощущения! Мужчина будто с ума сходит. Только что был знакомый и родной, нежный и внимательный, как вдруг становится почти животным. Ничего не видит, не слышит, нет до тебя дела. Может так придавить, сделать больно, и не чувствует этого. А потом начинает допытываться – хорошо ли было?

Да, даже очень хорошо… что закончилось.

Пусть не рассказывают. Женский обман – не более того. Марина хочет показать, что она особенная. Глазки закатывает, признаваясь. Не верю. Все это не для женщин. Важно общение, нежность, слова любви. Они много значат. До определенного предела. За этой чертой начинается царство мужчин. И лучше не мешать, выждать. Пусть делает, что хочет, и побыстрее. Потом он снова становится нежным и внимательным.

Постепенно я разобралась в своем организме. Примерно знала, в какие дни могу быть покладистой и нежной, а в какие – ни за что не допускать до себя. Так вернее. Лучше поссориться, чтоб и мысли не было. А через несколько дней можно и простить. И даже сделать вид, что и мне этого хочется.

Как его легко было обмануть! Он зациклен на своих собственных ощущениях, не способен понять, что мне это глубоко «фиолетово», что я только и жду, когда он отпустит меня.

Наверное, я перегнула палку. Однажды он стал неуправляемым.

Был какой-то весенний праздник – тепло и светло. Он пришел поздно: праздновали в отделе, немного выпил. Даже принес мне подарок – жуткую кровавую помаду. Знаю я эту марку – дорогая. Лучше бы мне денег дал, я сама купила бы свой цвет. Так нет, сам решил, да еще полупьяный пытался накрасить меня, лез со своими нежностями.

Я вспылила. Наверное, слишком показала свое раздражение. Он как с ума сошел – выбросил такую дорогую помаду в окно. Я бы ее продала потом, а он, дурак…

Словом, он ушел на ночь глядя, хлопнув дверью.

Я не слишком испугалась – обойдет пару кварталов и вернется – так бывало, и не раз. К матери не пойдет – он всегда скрывал наши ссоры, чтобы ее не расстраивать. А больше ему идти некуда.

Но ни через час, ни через два он не вернулся.

Стемнело. Антошка уснул, не дождавшись папу.

Тишина давила меня. Где он ходит? Может, не надо было так резко? Он же старался, думал, что я обрадуюсь… Ни черта мужики не понимают! Лучший подарок – когда купишь то, что давно хотелось. Денег дай – и я найду куда их потратить.

Но куда ж он пропал?

И мне стало страшно. Я ведь не знала, до какой черты можно его нагибать. Неужели сломала? А если уйдет?.. Квартира его, вернее, его мать в ней прописана.  В бабкиной квартире – свекор. Если разведусь – ничего не получу. У него ничего нет. Где жить с ребенком? К матери, в село? А работа?

Я ни разу не подумала о нем. Неужели не жаль расставаться?.. А ведь любит меня, добрый, покладистый. Разве нельзя простить ему небольшие недостатки?

И какой черт надоумил его ту помаду купить?..

Когда я  совсем уверилась, что он не вернется, в замке звякнул ключ.

Он вошел, снял куртку. Я вышла навстречу в темноте.

– А я думала, ты не вернешься, – вырвалось у меня. 

Я действительно обрадовалась ему.

Он как-то сразу расслабился. Думал, что встречу упреками, а тут... Обнял меня. Я прижалась к нему, потерлась щекой о его плечо…

Мы легли. Я не напомнила ему, что нужно принять меры… И он об этом не подумал… Мне не хотелось его охлаждать. Авось пронесет! Сейчас важнее было наладить отношения. Мне даже показалось, что, возможно, есть доля правды в рассказах Марины. Это не обязательно должно быть больно и неприятно…

 

Но мимолетная сладость ушла, растворилась в буднях. Некоторое время я побаивалась слишком наседать на него, но вскоре все стало на свои места. Мы снова ссорились, но мне почему-то не удавалось пришибить его, как бывало раньше. Он стал спокойнее, увереннее, не поддавался, начал настаивать на своем, и иногда у него это получалось.

Захотел поехать на море с нами – к родственникам. У нас случайно выпал  совместный отпуск в начале лета, и он во что бы то ни стало решил поехать именно туда. Мне хотелось в Ялту, но пришлось уступить.

 

Собирая вещи, я призадумалась. Мы ехали на неделю, и эта неделя была как раз такая, что лучше бы мне посидеть дома… Да ладно, может, успею пару раз искупаться?.. Перспектива сидеть на берегу в жару не улыбалась, но выхода не было. Я запаслась всем необходимым, чтобы пережить критические дни в незнакомом месте, проклиная подвернувшуюся перспективу поехать в гости к незнакомым мне людям.

Он был воодушевлен и активен. Еще бы: впервые вез семью к морю!

Путешествие на поезде с трехлетним ребенком в жару – удовольствие ниже среднего. Антошка капризничал, и мне приходилось все внимание уделять ему.

Но в гостях неожиданно понравилось: село у моря – двойная прелесть. Корова, овца, ягненок, теленок, свинья, куры… Чайки, рыба, волны, водоросли, горизонт…

Антошка носился по двору за ягненком, обнимался с ним. Теленок шарахался – боялся Антона, как и он теленка. Корова с медлительной грацией поворачивала голову и смотрела на нас влажными глазами с женской нежностью. Или это мне казалось?..

Пляж начинался сразу за огородом. Берег крутой, нужно было спускаться по тропинке. Дно каменистое, в водорослях, – даже страшно входить. Антошка с опаской косился на зеленую траву в воде. Юре было безразлично – он уплывал на глубину, и дно его не волновало. А нам с ребенком нужно было смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться, не ушибиться… Я с тоской вспоминала песчаные пляжи, недосягаемые в этом году.

Нам уступили лучшую комнату в доме. Двери в нее плотно не закрывались, и каждый шорох был слышен. В соседней, проходной, спали дядька с теткой, и их мощный храп до утра не давал мне уснуть.

А в общем, было весело. Ребенку нравилось – он столько нового увидел! У мамы была коза, а тут – и овца, и корова, и ягненок, и теленок! Антошка с замиранием сердца заглядывал в сарай к огромному хряку – такую большую свинью он видел впервые.

Вечером сидели у моря, бросали камешки в воду. Днем загорали. Я помогала на кухне, лепили вареники на столе под деревом, где и обедали. Юру припахали по хозяйству: в селе гостям всегда найдется работа.

По ночам он пытался уговорить меня, но приоткрытые двери не способствовали лирическому настроению. А жаль – уходило время, когда я могла не бояться последствий…

Однажды на пляж заявилась компания местных, нарушив наше одиночество: девушка и двое парней. Один был до смешного похож на нее, такой же смуглый, с кольцами черных  волос над лбом. Брат, не иначе.

И что только местные не едят! Они начали собирать ракушки между камнями, а девушка положила глаз на моего мужа.

Загорелая до черноты, прикрытая крохотными кусочками материи, так сказать, купальником, из-под которого не выглядывала белая полоска незагорелого тела. Дома во дворе голяком загорает, поняла я. Юрка на нее пялился откровенно, и она обращала на себя внимание. Они вместе уплыли до горизонта и долго не возвращались. Я видела две точки вдали – их головы. Они плыли рядом и переговаривались: над водой далеко слышно! До меня долетал ее смех. Я подумала, что вынужденное воздержание не на пользу нашим отношениям, и пора бы ему вернуться на берег. Меня бесило, что он не может оторваться от нее и они на глазах у всех начали флирт.

Вернулись они уже почти друзьями. Он подал ей руку, и я была уверена, что на камне она поскользнулась нарочно. Потом она пыталась угостить нас сваренными мидиями, но я резко ее отшила и увела мужа. Не хватало еще! Кобель проклятый…

Настроение у меня испортилось: обгорели плечи, странно ныл низ живота, а тут еще эта стерва! А он – словно меня и нет!..

Пора бы уже и наступить этим дням… Давно пора, дней восемь, как… Но может, сбой какой-то? Или жара влияет?.. Я прислушивалась к своим ощущениям. Вроде состояние, как накануне, но почему нет?

Согнала на нем зло, он принял, погасил в себе. Как всегда.

Но последняя капля была, когда его послали за кукурузой.

Воровали стебли на колхозном поле. А если сторож поймает? Корову нужно кормить, а траву не очень накосишь – выжжено все вокруг, хоть лето только началось. Но разве откажешь двум старикам?

Старики… Чуть больше пятидесяти. Я в этом возрасте была активной и старухой не выглядела! Или они мне тогда казались стариками – в мои неполные тридцать?..

Юрка уехал на велосипеде и долго не возвращался. Тетка забеспокоилась: вдруг на сторожа нарвался? Уже стемнело, пора бы и вернуться, поле-то рядом, сразу за селом.

Я пошла по дороге навстречу. Остановилась у последнего дома.

Вскоре послышались голоса, женский смех. Он возвращался не один. Мешки с травой были приторочены к багажникам, они вели свои велосипеды и разговаривали. Я, еще не увидев их, поняла, что это вчерашняя девушка с пляжа.

Нашел-таки ее, кобель! В кукурузе… ночью... Вокруг – ни души. Самое время и место сорваться с цепи. А я виновата. Сам привез в такое место, где ни на минуту не остаемся одни. Мог бы иметь все дома…

При девушке я не стала ничего говорить. Да она и сама поняла. Быстро ушла, оставив нас одних. Я прошипела ему в лицо что-то зловещее. Сорвалась, конечно. Но он заслужил.

Придя домой, начала собирать вещи. Тетка пыталась меня отговорить, но мысль о том, что мы еще на день останемся здесь, а она будет рядом, затмила мне разум…

Он не стал спорить. Сгреб Антошку, повесил сумку на плечо. Я взяла другую, и мы пошли на вокзал. Я не сомневалась, что нам удастся сесть на ночной поезд.

Он забрал ребенка в свой вагон – места были только верхние и в разных концах состава.

Я взобралась на верхнюю полку, но спать было невозможно. Жара, грохот колес, отвратительное настроение… Что же это такое? Стоит ему некоторое время вынужденно воздерживаться, как начинает тянуть к другим женщинам?

А самое главное, я напряженно ждала, а это не приходило… Неужели? Это ужасно…

Утром, умываясь в вагонном туалете, я убедилась, что ждать больше нечего. Все сроки прошли.

А ему – хоть бы что! Под чужие юбки заглядывает…

Молча встретились на вокзале, молча ехали домой.

Меня снедали тяжелые мысли. Что делать? Второй ребенок навсегда привяжет меня к нему. Если до сих пор я тешила себя мыслью, что относительно свободна, могу уйти от него в случае чего, если попадется кто-то лучший, то с двумя детьми об этом и думать не придется… А аборта я боялась сильнее всего на свете…

Он шел – отчужденный, замкнутый, обиженный.  А как же: опозорила его перед родственниками… Закатила скандал, обвинила без доказательств… Заставила уйти среди ночи… Не так просто помириться теперь.

Я так ничего и не придумала. Вошла, села на диван и заплакала.

– Я беременна,  – сказала ему.

И он растаял. Обнял меня.

– Значит, будет еще один сын…

 

Глава 3

 

Родилась дочь.

Эта беременность была тяжелой. Токсикоз мучил, самочувствие было ужасное. Появился страх: а вдруг не выживу – ребенок, призванный стать оружием, убьет меня саму? И как я выгляжу сейчас – бледная до зелени, с темными кругами под глазами, отяжелевшей талией? А та, южная красавица, на десять лет моложе,  как румяное яблочко, свежая, с блестящими глазами, ловкая, гибкая, беззаботная…

Да мало ли и здесь таких? Можно было и не уезжать, спасаясь: свинья лужу найдет…

Он был внимателен, терпел все мои капризы. Свекровь успокаивала: понимала, что  женщина в таком положении за себя не отвечает.

Но любви это не прибавляет…

У меня появился страх, что какая-нибудь юница перехватит его, пока я буду  плодиться и размножаться. И дело даже не в воздержании – можно ли вообще хотеть женщину, несколько раз в сутки блюющую? И говори хоть что о токсикозе, о высокой миссии продления рода, – она не станет желанной.

Он перестал меня домогаться. Может, мать поговорила, что не стоит рисковать здоровьем ребенка?

Меня пугала мысль, что я теряю привлекательность, а он в расцвете: статный, возмужавший, красивый… Юношеская угловатость и хрупкость исчезли. Мужчина!.. Мне завидовали.

Только я сама себе не завидовала…

Мы стали меньше общаться – а о чем со мной говорить? Меня терзали страхи, и я не могла это скрывать. Это его тяготило. Но он терпел. Ждал.

Вопреки всем моим предчувствиям, роды были легкими. Я и новорожденная девочка чувствовали себя хорошо.

Палата быстро сдружилась. Если пять-шесть женщин запереть на неделю в тесной комнатке, они или передерутся, или станут очень близкими подругами… на время затворничества.

Разговорам не было конца. Откровенным разговорам. Ничего не стеснялись – рассказывали такие подробности… Я только диву давалась. Или это радость материнства так раскрывает все закоулки души?

Одна молчала. К ней никто не приходил – только родители. Лежала, отвернувшись к стене, мало говорила. Мы поняли: безмужняя. Она сказала, что разведена, но я не поверила. Кто же это рожает в разводе? Значит, не от мужа. Словом, точная картина матушкиных прогнозов. Вот так бы и я лежала лицом к стене, уступи Антону в молодости! А так муж каждый день под окна приходит, лакомства приносит, ждет, проявляя радость…

Я хотела показать ему доченьку в окно – он как раз пришел к концу кормления, но ее уже унесли. Детки лежали на большой каталке в коридоре, а сестра выносила из палат по двое. Я вышла, остановилась перед лежащими – сонными, сытыми, чмокающими – и попыталась найти свою. Только что из рук взяли. Так уже рассматривала личико, казалось, навсегда запомнила! Решила не смотреть на бирку – к поясу у каждого ребенка привязан кусочек клеенки с фамилией.

Смотрю, нахожу… Вот она – с тонкими бровками, темными глазками… Уже протянула руки. Ан нет! Не узнала! Это мальчик той, Ирины, что без мужа. Моя куколка лежала чуть дальше.

Я схватила ее на руки и изумилась, как дети похожи! Хотя новорожденные все на одно лицо…

А в палате дебаты! Завелись бабы. Каждая выворачивается наизнанку, если тема заинтересует. Мужиков обсуждают. Я подошла  к окну, бросила Юре записку. Он улыбнулся, помахал мне, пошел домой… Хорошо, что сквозь стекло не слышно. Ему такое слушать не полагается.

– Это ты правильно говоришь, – раскраснелась Зина, даже приподнялась на кровати. – Должен ценить. Женщина распоряжается. И в постели – тоже. А то им только дай!

– Пусть шубу купит, тогда! – расхохоталась полненькая Лиза.

– Или денег даст, – подхватила худющая Ленка.

Разведенка встала, взяла полотенце. «Умываться пойдет», –  подумала я.

– Проститутки так поступают, – усмехнулась она и вышла.

Все обомлели. Тишина повисла на минуту.

– Ты смотри, сучка! Нагуляла сама, а порядочным женщинам тычет…

Ирина вернулась, повесила полотенце на спинку кровати. Волосы у нее были влажными.

– Значит, надо даром? – завелась Зинка. – Вы так считаете?

– Надо по любви, – усмехнулась Ирина.

– А если несчастная любовь? – хмыкнул кто-то.

– Если любовь – какая ж она несчастная? Когда любишь – это счастье.

– Ну да… А он не любит, – ехидно пропела Лена.

– А это не важно, – обернулась к ней всем корпусом Ирина. – Важно только твое чувство. А иначе как можно с тем, кого не любишь?

– Ага…  то того любишь, то этого… – хихикнули у окна.

– Это так редко встречается – любовь… Чтоб мужчина был тот самый! Может, ни разу за всю жизнь не встретится. И приходится выходить замуж – чтоб выйти… И отдаваться за шубу… Или чтоб картошки привез… – в тон  ответила Ирина.

– Не в пример лучше рожать байстрючат… – пропела Зинка, сверля Ирину ненавидящим взглядом.

Та снова встала, склонилась над тумбочкой. Переставила флакончики с лекарствами, взяла чашку и вышла.

– Хорошо ты ее… – засмеялись в палате.

– Ты глянь, стерва какая… еще учить будет!

Я давно хотела выйти, но баталия так заинтересовала…

В туалете в кабинках не было задвижек. Говорили, с тех пор, как там повесилась молодая женщина. Я дернула дверь кабинки. Обычно ее придерживают. Эта – поддалась. Там стояла Ирина, привалившись к стене, закрыв лицо руками. «Плачет», – догадалась я. И поделом.

 

Разговорам не было конца. Я удивлялась, как можно говорить полузнакомым людям о таких интимных подробностях! Сама не страдала излишней откровенностью, но этот поток информации меня неприятно поразил.

Ирину оставили в покое: больше с ней не заговаривали, и она тоже отгородилась ото всех стеной молчания. Я заметила, что она украдкой меня рассматривает, и ребенка тоже.

Сама не знаю, почему, но она была мне неприятна – этот гордый вид, словно ей известно больше, чем нам всем…

– Изменил муж красавице-жене с горбуньей, – давясь от смеха, травила анекдоты Лена. – Она – к уродине: расскажи, чем причаровала? Та достала две свечки – вставим, увидишь…

– Куда? – переспросила Зинка.

Палата расхохоталась:

– Куда надо…

– У красавицы свечка цела, а у горбуньи растаяла. «Вот потому», – сказала она.

Одно из классических неловких положений – рассказать внимательным слушателям  несмешной анекдот. Смеялись, но не так, не на это рассчитывала рассказчица.

– Горячая женщина, – протянул кто-то.

А  у меня испортилось настроение.

Все эти разговоры о темпераменте, о необыкновенной сладости любви меня раздражали. Что они знают такого, чего я не испытала? Все выдают себя за знойных, вроде им медом намазано… открыто высшее счастье!

Нет там никакого «высшего счастья»! «Муж не умеет…» Глупости какие! Все он умеет, только на меня это не действует…

А разве может подействовать? Куда деть страх, что после «ночи любви» тебя ждет «камера пыток» – пресловутое кресло? А шорохи, кашель свекра в соседней комнате, вечно не засыпающий ребенок, чья кроватка рядом с твоей кроватью?

Не знаю… Может, с Антоном было бы иначе? А стоило рисковать? Чтоб потом рыдать в прохлоренном туалете?

Ишь ты, свечка растаяла!..

А если попадется такая, что плавит свечки утробой? Если кинется к ней, забыв обо всем?

Как он отреагировал на ту девушку?  Была бы его воля – тотчас увел бы ее в кукурузу!.. Кто знает, может, и увел тогда? А обвинит меня: воздержание, мол, вредно для мужских организмов…

 

Последний осмотр перед выпиской.

Я взмолилась: посоветуйте, что делать, как предохраниться? Это же пытка, а не жизнь, – только и думаешь об этом. Может, потому мне это не доставляет никакой радости?

Врач выслушала, помолчала.

– Через месяц приходите. Поставим спираль.

Я раньше не могла решиться на это. От одной мысли, что внутри тебя что-то инородное… А теперь согласилась. После палатных разговоров. Не умру же! А вдруг поможет?

 

Муж, свекор и свекровь приехали на такси забирать нас с Настенькой – веселые, счастливые! По очереди приподнимали край одеяльца, которым закрыто личико ребенка.

– Красавица! Тьфу-тьфу…

И я оттаяла. Я возвращалась домой. Что-то возбужденно рассказывала им, льнула к мужу…

Дома ждали мама и Антон. Сыночек робко подошел к кроватке, куда я положила Настеньку.

– Маленькая какая… –  протянул он с хрипотцой в голосе.

Юра присел на край, склонился к девочке. Сын прижался к нему, и он обнял его одной рукой.

Я смотрела на них. Роднее и любимее не будет!

И подумала: чтобы сохранить это, сделаю все на свете. У детей должен быть отец. Чтобы не как у Ирины! Отец, который их любит и заботится о них, чтобы они в этом мире чувствовали себя защищенными.

Спираль – так спираль. Хочет он этого – пусть получает в полной мере. Не важно, что я буду чувствовать при этом.

Обмануть, убить, чтоб его удержать – да пожалуйста! На все готова. Пусть кто только сунется! Все сделаю, что нужно. Он должен быть с нами. Вопреки всему. Нет ничего, что могло бы оторвать его от детей. Я не допущу, чтобы это случилось.

Не знаю, как, но не допущу – все средства хороши.

Я представила ту девушку, с пляжа. Если он захочет уйти к ней – что я сделаю?

Да просто отравлю ее! Или… Косы вырву, ножом лицо исполосую, топором зарублю!! Задушу… вот этими руками!!!

Антошка взобрался к нему на руки, заглядывая в глаза.

«А сможешь?» – спросите. Смогу!.. Не сомневайтесь!

 

Глава 4

 

Эти годы были самыми счастливыми.

Настенька занимала все наше внимание. Он в ней души не чаял. Все вертелось вокруг нее. Я старалась не обделить Антошку, но и он обожал сестренку.

А я, казалось, только сейчас почувствовала сладость материнства. С Антоном не была такой самоотверженной матерью.

У меня был дом, который мне хотелось приукрасить, двое прекрасных детей и муж, помогающий мне во всем, любящий детей. Что еще нужно в жизни? Мы даже стали меньше ссориться. Мне казалось, что и он счастлив.

Увеличение семьи и моя вынужденная безработица заставили его искать заработок. К счастью, знакомый взял его в автомастерскую, и Юра ушел с завода. Появились деньги, вскоре купили машину – конечно, не новую, но привести ее в порядок не составило сложности. Все отремонтировали, покрасили. Он с гордостью ездил на ней. Праздник: все вместе садимся и едем в село к матери или на речку…

Это было счастье – просыпаться и планировать день: что приготовить, чтобы порадовать семью, куда поехать на выходные, что купить детям…

Настя росла подвижной, смелой, и потому с нее нельзя было спускать глаз: она лезла на деревья, на заборы, едва не сорвалась с лесенки на детской площадке. Как она себе ноги не переломала с такой подвижностью?!

Это папе не повезло – сломал ногу по ее милости…

Он любил катать ее на велосипеде – для этого креслице приделал. Оба были счастливы, объезжая окрестности.

Это был едва ли не самый страшный день в моей жизни. Я ждала, что они приедут с минуты на минуту, но позвонили в дверь, привели Настю и сообщили, что Юру забрала скорая – без сознания, с переломом ноги. Ребенок плакал не переставая, я едва ее успокоила.

Оказалось, что подъезжая к дому, она сунула туфельку между спиц колеса. Падая, он сумел уберечь ее от травмы, а сам…

Сколько раз я говорила, что не нужно ездить на велосипеде! Она непоседа, вертится, так опасно! Но кто меня слушал! И папа, и дочь обожали эти прогулки.

Перелом сросся без осложнений. Дети не отходили от папочки, подавали ему тарелки с едой, приносили яблоки. Делали все, что скажет. Он им читал сказки, поскольку вынужден лежать в гипсе, рисовал, играл во все, во что можно играть не сходя с дивана.

Несмотря на происшедшее, мы все были счастливы.

 

Говорят, измена случается, если в браке чего-то не хватает. «Мудрые» психологи начинают копаться в отношениях, пытаясь отыскать в них трещинки…

Не было у нас никаких трещинок. Все срослось. Все шло, как надо. Я старалась быть спокойной и приветливой. Перестала его пилить – он все делал для семьи, работал, приносил хорошие деньги… У нас подрастали дети – хорошие, послушные, воспитанные.

Обед всегда на столе, рубашки выстираны. В постели – не отказывала, не ограничивала… Какого еще рожна нужно было?! Что еще я не сделала для него?..

Ему дали путевку в санаторий – ногу подлечить. Он уехал печальный: не хотел  разлучаться с нами – я это чувствовала. С тросточкой – ходил после перелома, прихрамывая.

А вернулся совершенно другой человек.

Что там происходит, в этих санаториях, если мужчины словно с ума сходят?..

 

Пока его не было, я решала свои вопросы. Спираль вросла, ее нужно было удалять. Неприятная процедура.

– Некоторое время будете принимать таблетки, – сказала мне врач. – Потом опять вернемся к этому способу.

Нельзя сказать, что эти три года были безоблачны. Выигрывая в одном, проигрываешь в другом. Может, мне спираль и не подходит? Свое назначение она выполнила, но доставила массу неудобств.

Однако и таблетки – не лучший выход. Мне становилось плохо, кружилась голова.

– Это пройдет, – сказала врач, – Вы привыкнете. Прерывать курс нельзя, терпите.

Самочувствие было отвратительное. Правда, потом стало лучше, но сознавать, что принимаю почти отраву…

Он вернулся задумчивый, отчужденный. Не бросился ко мне, как бывало. А должен – три недели воздержания… Я сама потянулась к нему: зачем же я травлюсь, если ему это не нужно?.. Пусть получает то, ради чего я жертвую своей печенью – и не только…

А он… Такого еще не бывало – чтобы он… Обычно – я отказываю.

Я настояла. Мужчинам это нужно – так пусть же пользуется.

Не знаю… Но все как-то не так… Вроде – и в порядке, но не так…

 

Потянулись невеселые дни. Вроде все делает по дому, внимательный к детям… Но что-то сломалось, что-то между нами не так. Иногда мне казалось, что ему легче без меня. И не нужны ему разговоры со мной, мое внимание… И домашние события воспринимал он без энтузиазма…

Я стала следить, вернее – наблюдать.

Он никому не звонил. Не опаздывал с работы. Ему никто не звонил.

Я иногда встречала его – словно ненароком оказываясь в это время вблизи мастерской. Ничего! Он шел со мной домой, но был такой же отчужденный, не смотрел по сторонам, никого в толпе не выискивал взглядом…

Я не почувствовала ни тени женщины. Он был со мной, был в семье. И все-таки – как бы вне ее…

 

Врач оказалась права – я привыкла к таблеткам. Уже не мутило, не темнело в глазах. Но если раньше я хоть что-то чувствовала, то теперь стала совершенно безразличной. Если бы не боялась потерять его, вообще бы отказалась от этой сферы жизни. Таблетки, наверное, так и действуют: зачем организму вырабатывать собственные гормоны, если они поступают извне? Зато – всегда можно. И – никогда не хочется…

Но – это мне. А ему?

Да какая ему разница, что я чувствую! Я же не отказываю! В былые времена он бы… А сейчас… Если бы сама не проявляла инициативы, спал бы себе… А ведь ему нет и тридцати!

Знать бы, о чем он думает… Я всегда знала его местонахождение: все благополучно. Никого у него нет. Неужели любовь стала супружеской обязанностью?..

 

А потом начались какие-то странные командировки. Он возвращался поздно ночью – и всегда с прибылью: то мясо привезет, то картошку… Я не могла понять, что за нужда работать допоздна? Однажды просто пошла в мастерскую и расспросила ребят. Оказалось, что никто никуда не ездит – только он.

Мы крупно поссорились: он сказал, что утаивает заказы на ремонт, ему проще самому съездить в район, починить автомобиль, не делясь с ними. А я его выдала – и теперь ребята на него зуб заимели.

Я поверила. Потом решила выяснить через скандал. Раньше он вспыхивал и мгновенно все выкладывал. А в этот раз холодно взглянул на меня, как чужой.

– Не нравится – ищи другого мужа…

И я поняла, что он не шутит. Если буду настаивать – уйдет. Никогда еще мы не были так близки к разводу…

Это были страшные месяцы. Мы отдалялись друг от друга. Он меня едва терпел. И что я ему сделала? Ведь накануне отъезда в санаторий все у нас было хорошо! Я была уверена, что в санатории у него что-то случилось.

А что может случиться? Только – другая женщина.

Я сходила с ума. Нашла бы ее – растерзала бы.

Следила. Встречала. Проверяла всех знакомых. Ее среди них не было.

Но она существовала – в его мыслях. Я видела ее тень у него за спиной, когда он не замечал, что я наблюдаю за ним. У него было такое счастливое лицо! Туманный взгляд, видящий не то, что перед ним.

Я нашла длинный светлый волос на его свитере. Но и у меня в то время тоже были длинные волосы. Мне ничего не удалось выяснить.

Мать сломала ногу, и мне пришлось с детьми поехать к ней. Он не обнаружил радости, что остается один, и у меня появилась надежда.

Вечером я позвонила домой. Долго говорила, прислушиваясь. Он был полусонный, шутил, говорил, как обычно. Не растерялся, не смутился… Наверное, все-таки спал.

Матери ничего не сказала – это тяжелый разговор…

Сказала позже  – через несколько месяцев…

Мы были одни, дети убежали к соседке смотреть котят.

– Что у вас происходит? – напрямик спросила мать.

И я не выдержала.

Она выслушала все мои крики и рыдания, потом научила, что надо делать. Если бы не ее совет – не знаю, как бы все сложилось…

– Ты готова на все? – спросила она меня.

– Да!

– Не подавай виду, не устраивай скандалы. Наоборот. Дома должны быть уют, тишина и покой.

– А я разве не так делаю? – оскорбилась я.

– Наверное, не так… Ты его выслеживаешь, исподтишка наблюдаешь. Он это чувствует.

– А как иначе! Пусть дурой меня считает? Я же все вижу!

Мать выглянула в окно, потом прикрыла его.

– Не пытайся демонстрировать проницательность. Будь простодушной, доверчивой, слабой. Слабых обижать – грешно. Он добрый, твоя доверчивость будет его мучить. Не зазорно обмануть сильного, злого, подозревающего. А как обманывать того, кто тебе всецело доверяет?..

Я вытерла слезы.

–  Я не могу понять, кто…

Мать аж руками всплеснула:

– Так ты даже не знаешь, с кем он?

– Да разве узнаешь! – в сердцах воскликнула я.

Она села рядом, обняла меня.

– Бедная моя девочка… Но ничего, справимся… Когда он возвращается с работы?

– Около шести, иногда – в начале седьмого. Всегда в одно время.

– А уходит?

Я наморщила лоб, вспоминая.

– Если берет машину – в половине девятого. Если на автобусе – около восьми.

Мать подняла палец:

– Вот!.. А зачем ему машина? Там ехать – пятнадцать минут, и остановка через дорогу. Сколько раз в неделю он берет машину?

Это мне не приходило в голову! Ай да мама!

– Через день – это точно. Иногда – несколько дней подряд.

– У вас гараж за углом. Ты можешь узнать, взял ли он машину?

– Да. Если в гараже нет машины – закрыто только на штабу, нет навесного замка. Да еще проще – в окно посмотреть, куда пошел. Если прямо – на остановку, если свернул за угол – в гараж.

Мать поцеловала меня.

– Умница. Думаем дальше. Если кто-то у него есть – встречаться могут только днем. Машина незаменима: быстро в любое место доберешься и назад вовремя вернешься… А где он ее оставляет, когда на работе?

– На стоянке перед мастерской.

– Приди часа в четыре, проверь, там ли она. Может, он на пару часов раньше уезжает?

Я задумалась. Действительно, другого выхода у него нет. Ночные командировки прекратились, выходные проводит с нами…

– Самый простой способ: найди приятеля с машиной и проследи, куда он поедет. Есть такой?

Приятеля с машиной!.. Я представила, как прошу помочь выследить мужа, и передернула плечом. Отвратительно!

– Не будь такой гордячкой, – сказала мать, уловив мой жест. – Ты сохраняешь детям отца. Для этого все средства хороши.

– Ну, выследила я их. И что? Убить ее? Или его?

– Пока не знаю. Сначала – найди. Потом думать будем. Но главное – не подавай виду, что знаешь.

– А зачем тогда искать?

Мать грустно усмехнулась:

– Мужчины думают, что разбираются в женщинах, что понимают логику их поступков… В женской душе черт ногу сломит! Знали бы они, на что женщины способны, не пытались бы их обманывать… У меня не хватило ума скрыть, что я знаю, вывалила все твоему папочке – он и ушел. Это я сейчас такая умная. А тогда – не удержалась. Думала – поймала его, скандал устроила, он одумается и перестанет. Черта с два! Скандалами и упреками мужчину не удержать.

Я знала эту историю. Отец ушел, когда мне было восемь, а сестренке – пять. Мать так и не вышла второй раз замуж. Если у нее потом и были мужчины – мы их не видели. Она умела хранить свои тайны.

– Мама, что же мне делать?! Найду ее, а дальше?

– Ты найди. Узнай о ней все. Если одинокая – плохо. Трудно будет разбить. А если есть муж – пусть он ее и удерживает. Сказать ему надо, попросить помощи. Только осторожно: если он ее выгонит – твой сразу же к ней уйдет.

Я поразилась:  все просто, а мне в голову не приходило.

– Ты только его не отталкивай ревностью, упреками. Если прячет ее, не уходит – не все потеряно. У тебя дети, это сильное оружие. Детьми его и привяжем.

– Я же работаю… Когда мне следить за ним? Мне в садик надо, Антошка с продленки в пять приходит…

– Скоро каникулы. Привезешь их мне на месяц. А сама найди возможность, отпросись с работы, что хочешь, делай, но выясни, выследи. Найди эту змеюку, а тогда решим, как быть с ними…

 

 

Я стала следить, когда он берет машину. Получалось, что почти каждый день. Никакой закономерности не смогла  увидеть. Каждый день они видятся, что ли?

Может, я ошибаюсь? Замотанный мужик, работает много, оттого такой усталый и  неразговорчивый? Может, никакой женщины и нет?

Иногда «посещает мое ложе» – но не так часто, как раньше. Уже десять лет живем! Придираюсь… Детей любит. Деньги приносит. Со мной не спорит. Что не так?

Ой, не так… Откуда этот туманный взгляд? Слушает меня – и не слышит. О чем думает?

Несколько раз мне удавалось вырваться, проверить машину на стоянке. Стоит, ждет… Пару раз не было, но сказал, куда ездил, вроде сходилось.

 

Наступило лето. Мы отвезли детей в село.

А ехали назад – пусто без них в машине, он сидел отчужденно, словно прервалась ниточка, связывающая нас. И я перестала сомневаться.

Несколько дней подряд я приходила к мастерской в половине пятого. Машина стояла на месте. Он возвращался вовремя.

Взяла отгул, пришла в полдень. Машины не было.

Я прождала два часа, бродя по улице. Издали увидела, как едет, спряталась в магазине. Он поставил машину возле ворот и пошел в мастерскую.

Вернулся, как всегда. Спокоен, приветлив. Поел, включил телевизор… Я села рядом, положила голову ему на плечо. Он обнял меня, но как-то обыденно и словно из вежливости. Посидел так немного, потом потянулся за чашкой с компотом и отодвинулся…

У меня внутри все клокотало. Хотелось приступить с расспросами – где был? Но я обещала матери не подавать вида.

Ушла на кухню, затеяла уборку в шкафах… Вернулась в комнату – он спит…

 

Через несколько дней у меня начинался отпуск. Я ему не сказала, когда точно, утаила неделю.

В первый день моего отпуска я просидела дома, ждала: а вдруг он ее приведет сюда, не зная, что я не на работе? Не привел…

На следующий день около одиннадцати я пошла к мастерской. Машина стояла на стоянке. Я спряталась за киоск и стала ждать.

Около двенадцати он вышел, завел мотор. У меня заколотилось сердце: значит, точно… Когда он отъехал, я бросилась к стоящему «Жигулю», открыла дверцу.

– Пожалуйста, подвезите меня! Очень прошу!

Водитель изумленно смотрел на меня. Но мне было все равно.

– Я заплачу! Поедем за той машиной, скорее!..

Наверное, он все понял. Иначе – разве поехал бы? Сумасшедшая влетает в его машину, умоляет…

Мы вскоре его догнали. Он припарковался недалеко от детской поликлиники. Мы – неподалеку.

– Муж? – спросил водитель.

– Муж… – простонала я.

И тут я увидела ее. Она не шла – летела. Алая юбка из невесомой ткани клубилась вокруг ног, рыжие волосы – каскадом. Она шла стремительно, и я почему-то сразу поняла, что эта женщина, появившаяся из-за поворота, пойдет к нашей машине. Она открыла дверцу и скользнула на сидение. Машина тронулась, мы – за ними…

Далеко они не уехали. Свернули к парку, остановились на безлюдной улице возле недостроенного дома. Мы не могли подъехать ближе: других машин не было, он бы догадался…

Они стояли минут двадцать, потом снова поехали. Наверное, нужно было поговорить, вот он и встретил ее.

Они выехали на широкую дорогу, ведущую к высоткам, он притормозил. Она вышла, пошла по дорожке к ближайшему дому, а он развернулся и уехал.

– За ним? – спросил водитель.

Я достала деньги.

– Спасибо вам… Я выйду.

– Не хотел бы, чтоб так – за мной…

– У меня двое детей.

Я пошла за ней. Она свернула во двор. Я успела увидеть, в каком подъезде она скрылась…

 

Вернулась домой не сразу. Бродила по городу, сидела в парке. Пыталась осмыслить. Меня поразило мое спокойствие или какая-то заторможенность. Должна рвать и метать, мчаться за ней, вырвать у нее клок рыжих прядей, нестись к нему, выцарапать бесстыжие глаза… А я отупела. Еле шла. Купила самое дорогое мороженое, которое никогда не позволяла себе, съела, сидя под каштанами, и не почувствовала вкуса.

Оглушена. Боль придет потом. А сейчас – словно умираю. Просто нет сил. Хочется лечь, укрыться с головой чем-то темным и уснуть. Погаснуть. Не чувствовать, не думать.

Когда пришла домой, его еще не было. Я встала под душ. Наверное, долго стояла… Потом легла и уснула. Как в обморок провалилась.

Он не будил: пришел, поел, лег в спальне.

Я очнулась, когда смеркалось: длинный июньский день заканчивался.

– Что с тобой? – встревоженно спросил он, когда я появилась на пороге.

– Голова болит…

– Отдыхай, – он участливо приобнял меня. – Я посуду вымыл. Чаю хочешь?

Я покачала головой. Говорить с ним? Разве я удержусь? Или расплачусь, или раскричусь. Пусть думает, что я не совсем здорова, пусть оставит в покое. Ему самому сейчас хочется побыть в одиночестве…

Так мы и проспали – в разных комнатах.

Мать была права, забрав детей, – я сейчас не смогла бы ими заниматься…

Утром он ушел на работу, а я пошла к ее дому. Села на лавочке возле детской площадке, развернула газету. Хорошо, что дом высотный – много жильцов, не все друг друга знают, и потому я не бросаюсь в глаза.

Я ждала долго, но дождалась.

Она вышла, на ходу поправляя сумочку с ремешком через плечо. Прошла мимо меня, посмотрев невидящим взглядом поверх моей головы. И у меня заныло под ложечкой.

Молода она! И красива. Шикарная женщина: хорошо одета, в каждом движении – осознание своей красоты, уверенность в себе. Остановилась недалеко от лавочки, на которой я сидела, посмотрела на часы. Платье оливкового цвета оттеняло ее волосы – темно-русые с рыжинкой, блестящие на солнце. Она отвела рукой прядь, и я поймала блеск сережки – так может искрить только бриллиантик… Потом она оживилась: подъехала машина, которую, видимо, она ожидала. Из машины вышла девочка лет пяти и бросилась к ней.

– Мама, мы приехали!

– Молодцы! А теперь беги домой, бабушка ждет.

– А можно с вами?

– Нет, солнышко, тебе будет скучно. Мы скоро вернемся.

Девочка скрылась в подъезде. Она села в машину.

А я разглядела водителя…

 

Глава 5

 

Он тоже разглядел меня…

Пока я приходила в себя, он вышел из машины и быстро подошел ко мне.

– Через два часа я буду ждать вас на остановке у кинотеатра в центре. А сейчас – уходите.

Я поднялась и поспешила уйти за угол дома. Оттуда я видела, как она вернулась, села в машину, и они уехали.

Значит, не одна я веду слежку. Муж все знает…

Я похолодела. Что он задумал? Может, убить хочет обоих? Так хладнокровно следить за собственной женой… Она не догадывается, что он знает, иначе не была бы так беспечно-спокойна.

Маньяк!..

А на вид – уверенный в себе мужчина, интересный, хорошо одетый… Я его узнала: это он помогал мне тогда в слежке! А я думала – как это он сразу согласился подвезти меня, когда я ввалилась в салон его машины? Это же надо было так попасть?.. Хотя… Ведь другие машины на улице не стояли, так что у меня не было выбора…

Два часа я слонялась по городу, не зная, куда себя деть. В назначенное время подошла к остановке и сразу увидела его машину, стоящую невдалеке.

Я открыла дверцу.

– Садитесь. Будем знакомиться, – сказал он.

– Светлана, – буркнула я, – обманутая жена…

– Игорь, – улыбнулся он, – обманутый муж.

– Друзья по несчастью…

– Вроде того, – согласился он. – Как вы узнали?

– Почувствовала. Следила.

– Пять баллов за интуицию. А мне сказали. Она пошла на ночное дежурство, а там ее не оказалось.  Где может быть ночью женщина?

– Когда это было? – спросила я, уже догадавшись.

Он назвал день – тот самый, когда я с детьми поехала к матери… Значит, привел ее домой…

– Вы давно знаете, и ничего не сделали? – изумилась я.

Он усмехнулся:

– А что тут поделаешь?.. Мы сейчас вместе проверим одно мое предположение. Не возражаете? Это недалеко.

Машина тронулась. Мы проехали несколько кварталов и остановились. Он посмотрел на часы.

– Скоро.

Я напряглась. Что он задумал?

– Сядьте пониже, – сказал он.

И я тут же увидела, как подъезжает наша машина. Я согнулась, почти легла на сидение, осторожно выглядывая снизу.

Юра хлопнул дверью машины, воровато оглянулся и скрылся в проходе между домами.

– Выползайте, – хохотнул он.

– А она? – в замешательстве спросила я.

А собственно, что мы видели вчера? Ну, встретил знакомую, посидели, поговорили, отвез домой. Может, все имеет более простое объяснение?

– А она уже там, – сказал он, глядя мне в глаза. – Корпус пять, квартира восемнадцать…

– Мы пойдем туда? – похолодела я.

Что он задумал?

– Ни в коем случае… Это квартира моей троюродной сестры, она уехала на месяц в отпуск. Там нужно поливать цветы через день. Дина благородно взяла на себя эту обязанность.

Я задумалась. Он знает уже несколько месяцев все. И молчит! И следит! Чем это все окончится?

– У нас есть часа полтора. Посидим в машине, поговорим…

– И как нам быть?.. – растерянно спросила я.

– Думать надо. Вы не хотите расставаться с мужем?

– Нет! У нас дети.

– И у нас – дочь… И я не хочу расставаться с ней.

– Вы ее простили? – изумилась я.

– А, понятно. Вы думаете, Отелло ищет удобный случай?..  Что прощать? Она не приватизирована. Никто никому ничего не должен. Это ее тело и душа. И если она отдает их другому, значит, я где-то сплоховал.

Я уставилась на него, не находя слов.

– А вы, значит, хотите уличить мужа в измене и тем самым заставить его вернуться в семью? – насмешливо сказал он. – Очень действенный способ! Думаете, он так боится вас потерять, что приползет на коленях?.. Они не сошлись до сих пор только потому, что вы не знали. Если устроите скандал, у них не останется выбора. Именно потому я позвал вас. Чтобы удержать от глупости.

– Странно… – Я откинулась на спинку сидения. – Мать сказала мне то же самое.

– Ваша мать – умная женщина. Если хотите доломать семью – поднимитесь на второй этаж и позвоните в квартиру. Впрочем, вам не откроют. Но я могу дать ключ.

– А почему вы сами ничего не делаете?!.

– Я делаю. Изучаю обстановку. Все хуже, чем я думал. У них любовь. Я надеялся, что это – только страсть. Страсти свойственно угасать. А с любовью ничего поделать нельзя.

– И вы не ревнуете? Так спокойны…

– Я хирург. Умею подавлять эмоции и подчинять их рассудку – иначе не смог бы работать… А ревность… Глупость, по большому счету. Больно, очень. Но устраивать сцены, требовать, чтобы тебя любили… это смешно. Как вы это себе представляете? «Как ты посмела меня разлюбить? Немедленно прекрати и вернись!» Или картинно уйти, хлопнув дверью? Развязать ей руки? Отдать ее ему? А что я выиграю?

– И как быть?.. – спросила я, тупо глядя перед собой.

– Сначала спросить себя – смогу ли я обойтись без этой женщины? Если смогу – отпустить. Пусть идет, куда хочет. Но я – не смогу.

– И я – не смогу… Я его не отдам.

–  И тут мы – союзники. Я надеюсь на вашу помощь.

– Чем я могу помочь? – обреченно спросила я.

– Ни в коем случае – не подавать виду, что знаете. Быть спокойной, приветливой. Беззащитной. Звучит странно, но было бы лучше, если бы, скажем, заболел… ребенок – не очень серьезно, но все же… Это отрезвило бы его.

– А если не ребенок? – робко спросила я, понимая, куда он клонит. – Если… я сама?

Он окинул меня насмешливым взглядом.

– Вы – красивая женщина. Наверное, раньше он вас любил. Но сейчас он хочет ее, и только ее. Если «заболеете» вы, он на время вашей болезни сделает все, чтобы вам помочь, но стоит выздороветь… Ваша болезнь ничего в нем не всколыхнет. А вот если ребенок…

– Вы – дьявол! Даже слышать не хочу… А если у вас заболеет ребенок?!

– Уже было… Не помогло. Если она уйдет – то вместе с ребенком, так что в этом случае болезнь дочери ничего не решает. А если он уйдет – уйдет от детей. Улавливаете разницу?

– Да что же это с ними такое! – вскричала я.

– Страсть. А она не разбирает. Она хочет – только его, и баста. Она мучается, разрывается между семьей и им, не может ни на что решиться. И не решится, пока можно совмещать. Пока вы их не застукали. И он хочет только ее. Вас – не хочет. Что бы вы ни делали – она милее. В этом направлении мы с вами проиграли. Нас – не хотят. Но я не собираюсь отдавать ее. Еще не знаю – как, но она останется со мной.

– А самолюбие? – вскинулась я. – А гордость?

– Какая пошлость, – поморщился он. – Гордость!.. Это так больно – от одной мысли ее потерять… Я не могу терпеть такую боль. Я пытался – хотел устроить скандал, выгнать. И с чем останусь? Ее никто не заменит – вот в чем проблема. Здоровая, больная, неверная – мне нужна только она. С отсутствием счастья без боли можно смириться – это обычное состояние человека. Но – с отсутствием счастья и с такой болью – фигушки! Все эти сказки о гордости, самолюбии…

– А быть рогоносцем – не смешно?..

– А знаете, как они нас боятся? Оба! Тот, кого боятся, от кого прячутся, не бывает смешон. Они, как мыши: такие усилия прилагают, чтобы мы оставались в неведении… Мы знаем, а они – нет. Вот сейчас я могу их до смерти напугать, открыв дверь своим ключом…

Я задумалась. А мне может кто-то заменить мужа? Если бы… Он – внимательный и любящий, хорошо относящийся к детям… Отчего мне сейчас больно? Боюсь остаться одна? Самолюбие? Откуда отчаяние? Что я теряю? Статус замужней женщины или любимого?..

Он словно прочел мои мысли.

– Давайте поженимся, а они пусть идут к чертям!.. Вот видите, вас это не отпугивает. Если бы ему была замена – отпустили бы?

Неужели это так прочитывается на моем лице?.. А ведь и вправду: если бы была замена… Но… с двумя детьми?..

– Вы его не любите. Ваша боль – ничто в сравнении с моей...

– Что, она такая золотая, что вы оба по ней с ума сходите? – зло бросила я.

– Именно – золотая. Вы – властная женщина. Это видно. Я представляю, как вы его «строили» всю жизнь! И вы в него не были влюблены. Вышли замуж, потому что брал… Время пришло… Вы – женщина среднего темперамента… Молчите! Я врач, я вижу. Вряд ли вам в его лице есть что терять, кроме добытчика.

– И как это видно? – фыркнула я.

– По вашей реакции на события. Вы не умираете. Вы негодуете, ненавидите, хотите отомстить. Вы бы его убили, если бы вашей целью не было – сохранить его для потомков. А Дину вы бы задушили, облили кислотой, выкололи глаза… И рука бы не дрогнула. Я ошибаюсь?

Он наклонился ко мне, пытливо заглянув в глаза.

– Не ошибаетесь.

– Да… И я не допущу, чтобы вы причинили ей вред. Она – чудо. Она редкая женщина. С ней чувствуешь себя счастливым. У нее дар – влюблять в себя. Мужчины тянутся к ней, как к живительному источнику. Но до сих пор она ни на кого не обращала внимания. А ваш муж – пришелся ей по душе…

– Сука… – прошипела я, сжав кулачки.

– Нет. Женская сексуальность – капризное чувство. Это как с группой крови: одна подходит, другая – нет. На гормональном уровне. Вы же знаете, есть четыре группы крови. Одним можно переливать любую кровь, и ничего. А другим – только одну, и тогда они могут воспринять. А их кровь подходит всем… Вот и она подходит – всем,  а ей – редкий мужчина…

– Значит, мой Юра – редкий тип?!

– А это не имеет значения, какой он. Важно, что она на него среагировала. У каждой женщины есть тайная кнопка: если найдешь – она твоя. Включается избирательно. И если ты не подходишь, что ни делай – ничего не получится… Пока его не было, у нас все было прекрасно. Знаю, она не по горячей любви вышла за меня. Но в жизни много радости… Ей хватало. А тут она получила то, о чем и не знала. И уже отказаться от него не может.

– И вы ничего не сделаете? – вспыхнула я.

Все эти разговоры о кнопках… Тряпка, не мужик! Дал бы в морду, намотал на руку волосы и потаскал по полу… Вмиг бы все кнопки заклинило…

– Я? Конечно, сделаю. Не сомневайтесь. Я ее не отдам. Но она должна остаться со мной по своей воле. Она не должна даже догадаться, что мне все известно. Не важно, любит ли она меня. Это ее проблема. Важно, что люблю ее я. Если вы не вмешаетесь – я смогу. И ваш благоверный останется при вас.

Я смотрела на него, теряя нить разговора. Как он это сделает? Я бы на его месте поднялась  в квартиру.

Он посмотрел на часы.

– Пора. Выходите из машины, идите к тому кирпичному дому. Во дворе есть беседка, скрытая кустами. Сядьте там и наблюдайте. Сначала выйдет он, пойдет к машине. Потом – она. Он ее отвезет на работу – у нее сегодня вторая смена. Я не могу здесь оставаться – она может узнать машину. Буду ждать вас за углом. Только без глупостей! Или он уйдет от вас уже сегодня.

Я вышла из машины, как сомнамбула. Но он прав – желание скандалить пропало. У меня появилась надежда. Он один умнее нас троих, он придумает средство…

Точно, во дворе была беседка. Я села, пригнувшись, скрываясь за кустами. Мальчик с мячиком подошел, сел рядом.

– Мама сказала – ждать здесь…

Я не ответила. Я надеялась, что его мама заберет вовремя.

И вдруг из подъезда вышел мой муж. Бросил беглый взгляд по сторонам, меня не заметил за кустами. Бодро пошел к машине.

Да, он счастлив!.. Меня как будто кипятком ошпарило.

Через несколько минут вышла и она. Какая у нее летящая походка!.. Платье струилось в такт шагам. Она казалась такой юной!.. Они оба любят ее. А меня – никто…

Переждав немного, я вышла из беседки. Мальчик проводил меня удивленным взглядом. В его пятилетнем мозгу не укладывалось, как можно вот так сидеть, сжав руки, а потом идти, пошатываясь…

Машина стояла за углом. Я без сил опустилась на сидение.

– Видели? – спросил он.

– Да…

– А теперь – без глупостей. Ведите себя как ни в чем не бывало. Создайте ему уют и покой. Он должен приходить домой без опасений. Любой дискомфорт качнет чашу весов в сторону от дома. Сейчас и перышко имеет вес.

– А что вы собираетесь делать?

Он грустно усмехнулся.

– Обстоятельства – сильнее всего, ибо они властвуют над всем… Я собираюсь создать такие обстоятельства, которые они не смогут одолеть. И на пике их вы создадите дома такие проблемы, которые потребуют его помощи. Это и будет перышком, которое перевесит… Дайте мне ваш телефон. Мы будем держать связь.

Мне стало страшно. Этот человек не отступится. Не психанет, не позволит эмоциям сбить его замысел.

– Куда вас отвезти? – почти весело спросил он.

– Домой…

– И никаких слежек! Договорились? Не хватало, чтобы они заподозрили… Предоставьте все мне. Ваш дорогой муж скоро будет в вашем полном распоряжении. Постарайтесь скрасить его дальнейшую жизнь…

 

Глава 6

 

– Я с понедельника в отпуске, – сказала я ему. – Нужно поехать в село за детьми.

– Им в селе лучше, – ответил он. – Может,  и ты к ним на недельку поедешь?

«Сейчас! Чтоб ты тут без меня!..» Но вслух сказала:

– Мама неважно себя чувствует, просила их забрать. Потом отвезу снова.

Я поняла, что у него были планы на эти дни, и я их нарушила. Он старался скрыть досаду, я изображала наивное непонимание. Зная все, мне просто было прочесть его мысли. Вот когда я оценила выдержку Игоря!.. А ведь он уже несколько месяцев «читает» мысли своей жены!

И что ей надо, этой Дине? Какой муж у нее! Только мечтать можно.

Я сравнивала их. Мой Юра – в расцвете сил, красивый, пылкий. Но тот – аристократ! Значительный, умный, проницателный… И деньги умеет зарабатывать. И руки – тонкие, холеные. Чистые, стерильные. А у моего – вечная траурная каемка под ногтями от машинного масла, как ни мой… Если честно, я бы выбрала того. Сколько ему может быть? Сорок два? Сорок три? Расцвет для мужчины.

Ну да… Молодая красивая жена. Куколка дочка. И это отдать кому-то? Играет с ними, изменщиками, как кошка с мышкой. По нескольку раз на дню пытает ее – изощренно, тонко… Она из последних сил изворачивается, а он наблюдает со змеиной улыбкой:

– Так рано на работу? Ну иди, любимая, иди…

Неужели из-за постели (а что еще ей в моем жеребце!) стоит рисковать всем в своей жизни? Если Игорь смог устроить «болезнь» дочери, разве он остановится? Отравит и ее, стерву… Пусть не врет, что ревность не имеет над ним власти. Между высокой любовью и самолюбием мужчина всегда выберет второе.

Так ей и надо.

А что сделать с ним?

– Юра, я купила сапоги. Мои старые совсем никудышние!

– Летом – сапоги? У нас же с деньгами напряженка!

– Ты понимаешь, подвернулись такие удачные… Да нам хватит до получки!

Ну да, нам-то хватит, а ему? Кралю надо же чем-то порадовать!..

Нахмурился. Пусть. А через день Настеньке что-то понадобится, и я ей это куплю. На последние деньги. А зачем их экономить – чтобы он тратил на свою сучку?

Я почти овладела собой. Ай да доктор! И меня вылечил! Знание – сила. Власть. Способность управлять обстоятельствами. И не надо истерик, упреков. Можно совершенно  легально сделать жизнь супруга невыносимой.

Как он сказал: обстоятельства властвуют над всем?..

В субботу мы ехали в село. Я видела, что он едва сдерживается. Наверное, у красотки была возможность сегодня с ним встретиться, а я ее лишила этого.

Детям он обрадовался. Это хорошо. Дети – мое главное оружие.

Мать удивилась новостям.

– Молодец! Слушайся этого доктора, он все правильно делает. Потыкаются, помучаются, и покорятся обстоятельствам. А ты – ни при чем… И даже ничего не знаешь. Добрая, любящая, нежная. И никуда он не денется…

Но ничего не менялось.

Дети хотели к бабушке, там лес, речка, козлята. Тут была городская жара, раздраженная мать, которой они связали руки, недовольный отец, которому места не было в доме, если затевались прятки или волейбол.

Он уделял им внимание, но я видела, что ему хотелось остаться одному, подумать, помечтать. А мы втроем усердно отвлекали его от этого.

Видимо, и там создавались подобные обстоятельства: Юра ходил поникший, растерянный.

Однажды Игорь позвонил мне:

– Я уезжаю на несколько дней. Постарайтесь устроить так, чтобы они не смогли встретиться. У вас что-то должно случиться такое, что поглотит его внимание целиком.

– Сколько это будет продолжаться? – с тоской спросила я.

Это же пытка – отравлять жизнь самого близкого человека…

– Скоро окончится. Я уверен, все будет, как мы задумали…

 

И тогда я купила мороженое…

Мы пошли в парк кататься на качелях, дети набегались, раскраснелись.

– Мама! А мороженое можно? – спросила Настя.

У нее были частые ангины, и мороженое ей категорически запрещалось.

– Мы будем медленно есть, – сказал Антон.

И я согласилась.

– Только папе не говорите – он нас убьет…

Настя съела и свою, и мою порцию…

Я смотрела, как она жадно хватает сладкий лед, и сердце мое выбивало странный ритм: «Зато у нее останется отец… Зато у нее останется отец…»

На следующий день девочка ходила вялая, невеселая. Прилегла после обеда. Спала беспокойно. Раскраснелась во сне. Я дотронулась рукой до лобика – он горел.

Разбудила ее, поставила термометр. Тридцать девять и пять!..

Вот оно, проклятье! Он – дьявол. Он толкнул меня, чтобы пожертвовала ребенком, чтобы ему удалось удержать свою жену. А я, безумная, согласилась.

Я позвонила Юре на работу. Он примчался сразу же.

Скорая помощь приехала быстро.

– Ангина, – сказал врач, осмотрев мою девочку.

Мы полночи сбивали температуру. Юра носил ее на руках, качал, уговаривал полоскать горло. Он отпросился с работы, несколько раз в день выходил то в аптеку, то в магазин, следил за Антоном, которого отпустили во двор гулять… А я сидела с Настей, проклиная себя.

Я была уверена, что у него сейчас нет других мыслей – так он переживал за дочь. И мне стало страшно: а если он догадается, что Настя заболела не случайно? Он же убьет меня! Настя ему дороже!

Хоть бы Антошка не проговорился…

Неделю он не отходил от нас. Возможно, ему удалось сообщить ей, что случилось. Звонков не было. Я была уверена, что они не виделись эти дни.

Настя через неделю уже весело играла в куклы, все прошло, если так можно сказать о гнойной ангине. Во всяком случае, последствия не обнаружились. Пока не обнаружились…

Снова позвонил Игорь.

– События входят в завершающую фазу. Будьте ласковы, сдержанны, простодушны. Им нужно будет встретиться – не мешайте. Возможно, это будет последняя встреча. Если чем-то оттолкнете – не ручаюсь за исход.

– Что вы сделали? – изумилась я, теряясь в догадках.

– Я с ним встретился, поговорил.

Я едва сдержала вскрик.

На том конце провода раздался смешок.

– Не волнуйтесь, мы не дрались. Но он сделает правильные выводы, если вы не помешаете…

 

Юра пришел, как в воду опущенный. Делал все, как всегда, играл с детьми, но был далеко от нас.

Я искоса наблюдала за ним. Таким несчастным я его еще не видела. И на следующий день настроение не улучшилось. Я должна была бы радоваться, но мне пережало горло: я не могла это видеть.

Он пришел, поел, лег, отвернувшись к стене…

Я увела детей во двор.

Через полчаса он вышел.

– Куда ты? – испугалась я.

– Мне нужно уйти, – отрезал он.

И я поняла, что если мы все втроем сейчас схватим его за руки, он отодвинет нас и уйдет. Удержать сейчас его было невозможно.

И я отступила. Я поняла, куда он мчится.

Сумерки вползли в комнату. Я накормила детей, отправила их спать. Его не было.

У меня сердце разрывалось. А вдруг они решили сойтись, и как ни старался циник-доктор, ему не удалось?.. А вдруг он вообще сегодня не вернется? А завтра придет за вещами?.. И как дальше жить? Какой позор – муж бросил! Какое унижение! А как поднять детей одной?

Я села у окна, умирая от беспокойства.

Телефон зазвонил резко и требовательно. Я подпрыгнула от неожиданности, схватила трубку.

– Он идет домой, – сказал знакомый голос. – Не вздумайте устроить допрос. Просто впустите и не расспрашивайте.

– А что?..

– Еще не знаю. Но думаю, что получилось – иначе он бы не ушел от нее…

Через пятнадцать минут я услышала, как повернулся ключ в замке. Я не вышла навстречу. Поспешно легла, укрылась и притворилась спящей.

Он прошел в ванную. Я услышала звук льющейся воды. Потом все стихло.

Скрипнула дверца холодильника, звякнул стакан. «Пьет компот», – догадалась я. Потом он тихо вошел и лег рядом.

Так мы и пролежали до утра, притворяясь спящими.

А на рассвете он вскочил.

Я «не проснулась». Слышала, как влез в джинсы, прикрыл дверь. Куда он умчался? Я посмотрела на часы – семь. На работу рано. К ней?..

Значит, ничего не получилось. Он всю ночь обдумывал и решился.

В девять я позвонила в мастерскую. Его там не было.

Дети встали. Я их накормила. Антон убежал во двор, а Настя играла в куклы дома, щебеча и постоянно задавая мне вопросы. А я не могла на них отвечать…

Часы тянулись медленно. Я терялась в догадках.

Если не на работе – то где же он? Ушел к ней? Но так не уходят. Он должен был сказать. Из дома не испаряются. Не уходят в одной рубашке и джинсах.

Как мне хотелось пойти к ее дому! Но Настю не на кого было оставить. И доктор не звонил. А я не могла сама ему позвонить – с самого начала установилась односторонняя связь…

Вечерело. Его не было.

В сумерках, совершенно сойдя с ума от беспокойства, я оставила детей и пошла его искать.

Пришла к ее дому. Я догадывалась, где ее окна, – тогда на балкон третьего этажа вышла женщина –  и ее девочка помахала ей ручонкой. Бабушка, значит…

Эти окна были темные.

Я обошла вокруг дома, села на ту же лавочку на детской площадке.

Стемнело. Свет не зажигался. И я поняла – квартира пуста.

Я побрела  ночными улицами домой. И решила заглянуть в гараж. Как я раньше не догадалась!.. Полоска света выбивалась из-под закрытых ворот. Он был там.

Я распахнула дверцу.

Он сидел на старой шине  и смотрел на меня.

– Юра!.. Я полгорода оббегала! Волнуюсь…

Он пожал плечами. Достал откуда-то полупустую бутылку водки и глотнул из горлышка.

Я была готова взорваться, но что-то остановило меня.

– Идем домой, – попросила я. – Дети одни…

– Ну, пошли, – ухмыльнулся он.

Я потянула его за руку. Он с трудом поднялся, покачиваясь, пошел к выходу. Я с ужасом поняла, что он сильно пьян.

Я погасила свет  в гараже, посветила фонариком, пока он закрывал замки.

Как хорошо, что уже темно, и никто не увидит его в таком состоянии!

Дети испуганно смотрели на него, не узнавая. Неужели это их веселый папка, энергично влетавший в дом, подхватывающий Настю на руки?

Я отослала их спать.

Он плеснул в лицо водой, прошатался в нашу комнату. Он него сильно разило спиртным. Во мне начал закипать гнев. Я понимала, что сейчас устроить сцену – глупо. Он не отреагирует. Нужно дождаться, когда протрезвеет. Но он никогда не был в таком состоянии!

– Ну, давай, заводись, – сказал он, снимая кроссовки и неловко заталкивая их под кровать.

Я погасила свет и ушла к детям.

Значит, они расстались…

Значит, дьявол не проиграл! Он все точно рассчитал – и не ошибся. На чем он сыграл? Какие доводы привел? Как смог убедить расстаться безумно жаждущих друг друга людей?..

Ответа на эти вопросы я и по сей день не знаю…

 

Юра проснулся утром чужим человеком.

– Позвони в мастерскую, скажи, что я заболел, – хмуро сказал он мне.

Я честно соврала по телефону.

Он пролежал весь день в постели, глядя в потолок. От еды отказался, только пил воду. Я его не трогала. Я поняла, о чем говорил Игорь, когда просил не устраивать сцен.

Потом все постепенно вошло в свое русло. Юра постоянно был хмурый, угрюмый. Я не лезла с расспросами. Он все так же ходил на работу, все так же приносил деньги, делал свою работу по дому…

Дети притихли: играть с таким человеком сложно.

Атмосфера в доме была тяжелая. Я занималась с детьми и страшилась вечерних часов, когда приходилось оставаться с ним наедине в спальне. Но он не искал общения со мной, не заговаривал, – только по необходимости. Иногда я думала, что его уход из семьи был бы менее тягостным, чем такое присутствие…

Прошло несколько недель. И однажды ночью в полусне он потянулся ко мне. Я открылась ему навстречу, надеясь, что отношения возобновятся. Но ни ласковых слов, ни нежных прикосновений не было. Это была естественная потребность, и он удовлетворил ее со мной, не заботясь, чувствую ли я что-то. Отвернулся и уснул, не сказав ни слова.

А я пролежала без сна до рассвета.

И за это она была готова оставить семью?! Я пыталась поставить себя на ее место. Ведь он так же, наверное, обходился и с ней? И ей это нравилось? Что она находила в этом, почему так сияла, так летела к нему? Что он такого мог дать ей, чего я не получала?

А может, я не могла получить?..

А ведь он любил меня! Он жаждал меня раньше, в первые годы, и мне приходилось искусственно охлаждать его!.. У него ничего не осталось от былых чувств ко мне! Из-за нее? Что у нее там, внутри, не так, как у меня, что после нее он в мою сторону и смотреть не хочет?!

Но ведь все женщины одинаково устроены! И все мужчины. Различия невелики. Ну почему он умирает от разлуки с ней, чем она приворожила его? Чего нет у меня, что я даже представить не могу, как можно из-за какой-то минутной радости разрушить целую жизнь?..

А ведь что-то, наверное,  есть!..

Мне вспомнился один французский роман. Увлекательная сказка из средних веков. Принцесса Маргарита изменила своему мужу с конюшим, а свекор, Филипп Красивый, выследил ее и отправил в тюрьму, где она вскоре и умерла. Мне и тогда странно было, как могла она, будущая королева, так рисковать? Понятно, глупость. Но одна фраза поразила меня. Тогда я посчитала, что автор романа написал это для красного словца.

Принцесса выкрикнула своей невестке, королеве Англии, которая с презрением смотрела на нее, падшую женщину: «Я знала такое счастье, что за него заплатить и жизнью не жаль! А ты этого никогда не испытаешь!»

Понятно: сказочка, роман…

А сейчас я подумала, что все это имеет смысл, которого я понять не в силах… Есть что-то такое, что толкает на безумие, на необъяснимые с точки зрения логики поступки, а мне это узнать – не дано…

 

Глава 7

 

Настя пошла в первый класс. Антон перешел в пятый. Оба ходили в группу продленного дня. Если я задерживалась с работы, Антон приводил сестру домой со школы. Собственно, чтобы оставить Антона на продленке, мне пришлось идти к директору, объяснять обстоятельства, просить, чтобы мальчик тоже оставался в школе, а не бродил по улицам без присмотра до прихода родителей. Иногда они были полдня у свекрови, но я старалась обходиться своими силами.

Свекровь не вмешивалась в нашу жизнь, но молчаливо осуждала меня. Она, видимо, считала, что я не смогла дать счастье ее сыну, и он пьет из-за неладов в семье, ибо Юра стал пить.

Это началось незаметно. После того расставания он несколько дней не мог прийти в себя. Ждал чего-то. Потом перестал ждать. Потом стал задерживаться на работе перед выходными, и от него все чаще попахивало спиртным.

Я пыталась бороться всеми доступными мне способами. Но что-то сломалось бесповоротно. Мои сентенции на него не действовали. И крики тоже. А скандалы только усиливали тягу к спиртному. 

Я пыталась – разумными доводами. Он с ухмылкой говорил:

– Чего тебе еще? Я же с тобой живу. Деньги приношу. О детях забочусь. А до остального – тебе нет дела. Не нравится – разводись…

Иногда мне казалось, что он догадывается о прошлом, о моей слежке, о сговоре с тем дьяволом… Хотя – вряд ли тот мог дать лишнюю информацию. Я была уверена, что Игорь увез свою жену из города, и этим самым прекратил их отношения.

Других женщин рядом с мужем я не чувствовала, зато появились друзья-товарищи. Если он раньше никогда с ними не пил – меня боялся, то теперь страх потерял. Я могла сколько угодно грозить, скандалить, выходить из себя – на него это не действовало. Он нагло усмехался и уходил из комнаты. Как можно спорить с человеком, который тебе не отвечает?..

Друзья-собутыльники его поддерживали: теперь ты наш. Раньше был подкаблучник, подневольный, теперь завоевал свои права. Так ей и надо, стерве, а то верх взяла!.. Хаус-майор. А ты – только честь отдаешь… И все деньги.

Деньги он отдавал по-прежнему. Но, видимо, зарабатывать стал больше, раз хватало на выпивку…

Сначала он приходил выпивший пару раз в неделю. Хорошо выпивший. Пролежав в полусне до утра, вставал хмурый и неразговорчивый. Потом несколько дней не пил. Я пыталась в эти «трезвые» дни достучаться до него. Иногда внимал. Но в пятницу вечером веселая компания снова вводила его в состояние ступора…

Потом я научилась отвлекать его от них. Приходила загодя, уводила домой до того, как начали пить.

Но лучше не стало. Он стал пить один – втихую. Уже не было пиков и падений, а было постоянное поддерживание себя то ли в полупьяном, то ли в полутрезвом состоянии.

Я сначала обрадовалась: вроде и не пьяный. Немного рассеянный, усталый. Пришел, совсем чуть-чуть поел – и уснул. Ночью вставал – голодный и злой, шарил в холодильнике, ел, и снова заваливался спать. Утром – уходил как ни в чем не бывало. Даже запаха особого не было.

С детьми общался все реже…

Несколько лет я не могла понять, в чем причина его бесконечной усталости. Жалела, не трогала, радовалась, что друзья отошли на второй план.

Но возвращаясь домой, при виде его темного окна впадала в панику. Значит, снова  спит, хотя нет и семи часов вечера…

Тяги ко мне уже не было. Относился, словно я предмет мебели…

Мне подумалось, что когда он изменял, было лучше: он был активный, быстрый, внимательный – чтобы я не догадалась, не остановила. Красивый, азартный! Мне завидовали!.. Старался все сделать в лучшем виде и удрать к ней хоть на несколько часов. Приходил счастливый, наполненный любовью. Конечно, к ней, но возвращался-то ко мне! Это был человек, за которого стоило бороться!..

А сейчас – полуживотное…

Я не хотела верить в худшее. Но когда он однажды в ужасе показал на пол и воскликнул: «Светка, черви ползут!», – я поняла все.

Я показала ему шнурок от его ботинка, лежавший на полу, и он отшатнулся. Потом взял в руки, поднес к глазам, недоумевая.

– Ну черви же были! Я видел, как они ползли ко мне! Уже нет. Откуда они взялись? Мусор не убираешь, что ли…

Мне стало ясно: надо его спасать. Сам он уже не справится.

Вызвала скорую. Они приехали, постояли над ним…

– Мы не имеем права насильно увозить. Пусть проспится, поговорите с ним. Нужно пройти курс лечения.

– Уже говорила! Он ни о каком лечении слышать не хочет!

– Алкоголики никогда не признаются, что больны. И если он сам не захочет, – мы ничего не сможем сделать.

– А это проходит? Если не пить? – с надеждой спросила я.

Врач с жалостью посмотрел на меня.

– Если  не пить – проходит… Но если будет так продолжать – погибнет. Печень уже увеличена…

– А как сейчас вывести его из этого состояния?

– Капельницу надо поставить… Можем отвезти в отделение.

– Юра, поехали! – взмолилась я, – тебе помогут!..

– Дура! –  зло бросил он мне, – никуда я не поеду. Силой везите! Связывайте! А я кричать буду, что стерва-жена в дурдом запихнуть хочет!

Врач с медсестрой переглянулись.

– Это бесполезно. Оставьте его в покое до утра. Он не буйный. Пусть спит.

Они уехали, а я села в кухне за стол и положила голову на сложенные руки. Дети испуганно выглянули из своей комнаты.

– Папка заболел? – спросил Антон.

– Можно к нему? – заплакала Настенька.

– Нельзя. Пусть спит. Утром пожалеете его.

Я уложила их и вернулась в кухню. До рассвета было еще далеко…

 

…Как он тогда сказал: «Ваш благоверный будет в полном вашем распоряжении. Постарайтесь скрасить ему жизнь!»

Дьявол… С такой усмешкой сказал! Что он имел в виду? Знал, что так будет? Что тоска по той женщине доведет его до беды? Что я не в силах победить ее, даже отсутствующую?..

Я вскочила, вышла в ванную: там было большое зеркало.

Чем она лучше меня?

Красивее?..

Из глубин зазеркалья на меня смотрела бледная женщина под сорок с безумными глазами. И не худая, но какая-то не упругая, не соблазнительная. Мелкие морщинки у глаз, в уголках рта – скорбные складки… И кожа какая-то серая… Фигура – вроде и стройная, но грудь отяжелевшая, талия не осиная…

А та – с летящей походкой – изящная, с широко расставленными огромными глазами, с рыжим руно волос… Но не в этом же дело! Любят и менее красивых, и  коротконогих, с мелкими невзрачными чертами, с маленькой грудью, толстобедрых – любых… Характер у них другой? Ласковые, покорные? Или, наоборот, напористые, активные, дерзкие, веселые?

Что нужно этим скотам-мужикам, чтобы вот так умирать за женщиной, как он умирает за ней?..

С ее исчезновением жизнь не стала лучше. Знаю одно: при ней он бы не стал пить. А со мной – вот оно! Хронический алкоголик. Это – диагноз…

«Постарайтесь скрасить его жизнь… если сможете…»

Игорь – подлец. Жена наставила ему рога, а он тычет мне в лицо ее достоинства. Не оставлю ее ему – любую! Неверную, лживую… лишь бы осталась по своей воле! А твоему – шиш! Пусть с тобой остается, это ему худшее наказание…

Что же делать?! Что бы мне мама посоветовала?

От нее зря скрываю. Но – так стыдно! Так больно! Не могу слышать, как она о нем отзывается! И так чувства к нему на нуле, а после ее реплик – появляется отвращение.

А отвращение – это конец.  Накатит – заберу детей и уйду.

А с ним что будет?..

А с нами?..

И тайный голос подсказал мне выход. А может, это воображаемый голос матери?

«Пойди сама к врачу и посоветуйся, как его лечить. Он и знать не будет, что принимает лекарства… Долго ли – в еду подмешать?»

 

Утром он проснулся практически нормальным человеком. Вроде ничего и не было – ни ползающих червяков, ни скорой… Он не помнил о ночных кошмарах.

Дети прыгнули к нему на кровать, он улыбнулся им…

И как его оставить? Что сказать потом детям? Что мама не захотела спасти отца, просто ушла? Не боролась?..

И я решила – бороться.

Уйти – легче всего.

 

Я отправила детей в школу и позвонила свекрови. Та обещала забрать их вечером.

После работы я пошла в наркологический диспансер. Плана у меня не было. Я ни с кем из знакомых по этому поводу не разговаривала. Наоборот, старалась, чтобы никого из них не встретить...

Поликлиника была на первом этаже. Возле регистратуры никого не было. Усталая медсестра за стеклом перебирала карточки, поглядывая на часы. Рабочий день заканчивался.

– Скажите, а врач еще принимает? – робко спросила я.

– Вы хотите записаться  на прием к врачу? – подняла глаза медсестра.

– Я хочу посоветоваться с кем-то, – с тоской сказала я.

Она поняла.

– Шестой кабинет. Там сейчас заведующий отделением принимает. Он сегодня дежурит, потому еще на приеме.

Я поблагодарила и пошла гулкими коридорами, разглядывая таблички на дверях.

Возле двери с номером «6» сидел мужичонка, разглядывая носки своих башмаков.

– Вы сюда? – спросила я.

– Типа того, – ухмыльнулся он, окинув меня наглым взглядом.

Я села чуть поодаль.

Вскоре из кабинета вышла женщина.

– Спасибо вам, доктор! – сказала она кому-то в глубине кабинета и закрыла дверь.

Едва она повернулась к сидящему, улыбка тотчас же стерлась с ее лица.

– Идем! Спасибо скажи, что без карточки принял! А то сел бы ты за руль…

Мужичонка поднялся и пошел за ней – покорно, безразлично.

Я постучалась.

– Входите! – ответил мужской голос.

Он сидел за столом и что-то писал. Я опустилась на топчан, укрытый оранжевой клеенкой.

– Я вас слушаю…

На вид ему было за пятьдесят. Густой чуб в молодости, наверное, был соломенного цвета, а сейчас, побитый сединой, стал серовато-желтым… Брови – кусты белесых волос над маленькими глазками – такие я презрительно называла «свиными», любуясь в зеркале своими – большими и серыми… Крупные руки крестьянина, мясистые щеки, нос картошкой, полные губы… «Губошлеп», – сказал бы Юрка, кривя свои изящно очерченные уста…

Огромный рыхлый усталый человек за столом. Чем он может мне помочь?!

Он поднял на меня глаза – острые, пронзительные. И я забыла о своих наблюдениях…

– Помогите… – прошептала я.

Его взгляд стал внимательным. Он стремительно поднялся из-за стола и подошел ко мне. Я невольно отметила ловкость его движений и то, как он уверенно управляет таким грузным телом…

– Успокойтесь. Расскажите все по порядку.

Он сел рядом со мной на кушетку, словно вошел на мою территорию. И я доверительно рассказала ему все…

– Это можно вылечить? – с отчаянием спросила я.

Он вздохнул, помолчал…

– Понимаете… Без мощной мотивации это сложно. Мы можем вывести его из этого состояния, но он тут же опять напьется. И все ваши доводы – ни к чему. Он не виноват – он уже сам не может себе помочь. И дело не в силе воли … Болезнь…

Я закрыла лицо руками, стараясь сдержать рыдания.

– Не надо… Я же не сказал, что выхода нет.

Он положил мне руку на плечо, утешая. И мне так захотелось прижаться к этой руке, уткнуться ему в плечо, чтобы он обнял меня… Какой он большой, спокойный!.. Сидя рядом, ощущаешь волну тепла от него…

Как давно меня никто не обнимал!..

– Водка и наркотики – это яд. Если бы люди могли это понять!.. Яд поступает в организм, и тот начинает отчаянно сопротивляться, выводить отраву. Учащается сердцебиение – нужно быстрее прокачать кровь, вывести алкоголь через почки и легкие… И тонус организма повышается, появляется невиданная энергия… Человек радуется – ого, как действует! Его тянет на подвиги!.. Он добавляет еще. И тут организм понимает, что не справляется. Нужно отключить владельца этого тела, чтобы он бодрости больше не набрался! Появляется сонливость, вялость. Иногда – тошнота, чтобы очиститься быстрее. Это вторая стадия. Человек падает и засыпает. Ибо если он будет продолжать пить, он просто умрет.

Я слушала его спокойный голос, представляла все это.

– У вашего мужа быстро наступила вторая стадия, если он столько спит. А ночью он добавляет дозу и снова спит до утра. Поищите: где-то спрятана водка.

– Искала – нет…

– Алкоголики – скрытные и изобретательные, если нужно спрятать выпивку. Она необходима: без дозы ему плохо, начинает мерещиться черт-те что. У него, видимо, закончилась водка, и потому началась ломка. Видения – это белая горячка. Если не принять меры –  процесс станет необратимым… Без препаратов он не сможет выйти из этого. Понимаете… водка – уже часть его организма, ее нужно вытеснить – на молекулярном уровне. Так что сила воли – не при чем… Это самая настоящая болезнь.

– Я не понимала… Не догадывалась!.. Он же не валялся на улице, приходил вовремя, работал…

– Он постоянно был в состоянии опьянения. Это легко поддерживается даже небольшими дозами… Идемте со мной, я вам покажу отделение. Вы должны знать, как это выглядит.

Он подал мне белый халат.

– Наденьте. Будете словно медсестра. Тогда на вас не обратят внимание.

Я застегнула пуговицы. Закашлялась: меня давно мучил кашель. Весна все не наступала, было промозгло и холодно, а застарелая простуда отравляла жизнь.

Он поднял брови:

– Что за кашель?

– Пройдет, – отмахнулась я.

Мы поднялись на этаж выше. Там была бронированная дверь и табличка: «Звонить!» Он нажал кнопку звонка.

– Иначе не впустят, – пояснил он в ответ на мой изумленный взгляд. – Никто не может войти без разрешения. И выйти, разумеется, тоже.

Дверь еще не успели открыть, как снизу на покрывале четыре санитарки внесли девушку. Она лежала, словно в люльке, смотрела в потолок, и взгляд ее был совершенно бессмысленный. Я не поняла, зачем так напрягаться, нести ее, если она в полном сознании. Но, видимо, в полном сознании она не была…

– Виктор Петрович, новенькая! – сказала одна из санитарок.

Открыли дверь, и мы все вошли в отделение.

– Несите в палату, капельницу поставим, – сказал он, бросив быстрый взгляд на пациентку.

В коридоре было пусто.

Он открыл дверь ближайшей палаты.

– Ну что, Смирнов, змеюки уже не ползают? – весело спросил обросшего мужика.

Тот хмуро отвернулся.

На соседней койке лежал молодой паренек и внимательно смотрел на нас. «Обычная палата, что тут такого?» – подумала я.

Врач занялся осмотром этого Смирнова.

Паренек улыбнулся мне и перевел взгляд на стеклянную дверь в коридор.

– А там – голая женщина, – сказал он так уверенно и спокойно, что я обернулась.

Разумеется, никого в коридоре не было.

– В самом деле? – отозвался Виктор Петрович, оборачиваясь к нему.

– До пояса, – подтвердил парень. –  Ниже не видно – дверь мешает…

Мы прошли по всем палатам. В одних угрюмые, молчаливые – это выздоравливающие. В  других – люди со странным взглядом, иногда веселые, иногда задумчивые, иногда улыбающиеся – эти еще смотрели «мультики»…

Мне становилось все страшнее и страшнее. С ними нельзя было общаться. Они реагировали неадекватно, как сумасшедшие. Но они сами ввели себя в это состояние…

– Как долго длится курс лечения? – обреченно спросила я.

– Три недели. Но мы иногда отпускаем раньше, если люди приходят в себя.

Виктор Петрович открыл следующую дверь.

– Это мой кабинет, проходите, пожалуйста, – пригласил он меня жестом.

Я вошла и осмотрелась.

Письменный стол, книжный шкаф, телевизор. У двери в углу – кожаный широкий диван. Почти жилая комната…

– Я здесь много времени провожу, – улыбнулся он в ответ на мой вопрошающий взгляд.

– Мне нужно позвонить домой, – кивнула я на телефонный аппарат. – Можно?

– Конечно!

Он сел за стол и достал какие-то бумаги.

Я набрала  домашний номер.

– Антон? Что там дома?..

Сынишка ответил, что бабушка уже ушла. Она накормила их и поругалась с папой.  Он  лег спать сразу после ее ухода. Да, все в порядке, они с Настей смотрят мультики…

Значит, он спит…Значит, снова… Он так спит пару недель, потом постепенно выходит из этого состояния и становится злым и раздражительным. А потом снова начинается запой… А сейчас он будет спать до трех-четырех часов утра…

– Не будите его. Я скоро вернусь, – сказала я и положила трубку.

Предательский кашель снова напал на меня.

– Сколько уже кашляете? – спросил он, не поднимая глаз от бумаг.

– Недели две…

– К врачу обращались…

– Нет. Некогда мне болеть.

– Раздевайтесь, я вас послушаю. Как бы пневмонию не пропустить…

Я вздрогнула. Я думала, мне показалось, когда он в первый момент сел рядом со мной.

– Давайте, давайте! Жены алкоголиков очень часто серьезно болеют и до поры не обращают на это внимания. Вы что, стесняетесь меня? Бросьте! Я врач.

Мне показалось глупым разыгрывать ханжество. Что-то в нем располагало…

Я стянула через голову свитер и спустила немного кружево белья с плеч.

Виктор Петрович вышел из-за стола, достал фонендоскоп, согрел металл в руках. Меня это тронуло: не прикасается холодным…

– Дышите… Не дышите… Глубже вдохните… Выдохните…

Он встал за спиной, уверенным жестом совсем спустил белье с моих плеч и начал выслушивать легкие.

И меня охватила странная истома…

Он очень медленно и внимательно выслушивал, постепенно поднимаясь все выше к плечам.

– Покашляйте, – попросил он.

Но мне уже не кашлялось. У меня сердце вдруг стало выбивать барабанную дробь.

Я не могла понять, что со мной. Голова закружилась, глаза сами собой закрывались, и мне больше всего на свете захотелось, чтобы он положил руки мне на плечи…

– Сердце у вас – как у зайца… тахикардия.

Он деловито развернул меня к себе и приложил аппарат к груди.

Я опустила глаза, прикрываясь, прижала шелк белья к телу.

Он действительно слушал сердце, передвигая фонендоскоп. Так мы и стояли рядом, бесконечно долго, продлевая миг.

Он вздохнул и отступил на шаг.

– К счастью, пневмонии нет. Но дыхание жесткое, есть единичные хрипы. Если не лечить – перейдет в хронический бронхит. Я вам выпишу таблетки.

Он сел за стол, вырвал листок из блокнота и начал писать.

Я оделась и села на край стула.

– Вот это – мужу, – сказал он, протягивая мне листок. – В ампулах – чтобы напугать. Добавьте в еду или питье. Если выпил – плохо будет. Не знаю, сколько, но не более трех ампул. Кому-то одной много, кому-то трех мало… Сами подберете дозу.  Скажете – это водка так действует. Если будет сильно плохо – вызовете скорую, но врачу шепнете, чтобы знал. Иногда это останавливает. В капсулах – успокоительное, снотворное. Чтобы по ночам спал и не искал спрятанную бутылку. А в таблетках – основное лечение. Если уговорите принимать, нужно курсом – пару месяцев. Вытесняет алкоголь из обмена веществ и уничтожает зависимость. Но это – чтобы сознательно, чтобы сам хотел лечиться.

– Спасибо… – я почувствовала проблеск надежды.

– А это – вам, – он протянул другой листок. – Пять дней принимаете таблетки, сироп от кашля. Через неделю приходите – расскажите об успехах. Вы должны к тому времени выздороветь.

– Вы все лечите? – не без сарказма спросила я, понимая, что он почти назначает мне свидание.

– В институте мы всё учили, это потом началась специализация. А наблюдая родственников пьющих, и не то приходится лечить, – улыбнулся он.

– Спасибо… – еще раз прошептала я, устыдившись своих мыслей.

 

 

Глава 8

 

Он поднялся из-за стола, провожая. Я направилась к двери. Мои шаги становились все медленнее. Странно, но мне было тяжело дышать. Я отдавала себе отчет в том, что уходить не хотелось.

Он остановился у меня за спиной. А потом что-то с нами обоими случилось.

Это – как во сне: плывешь в чем-то вязком и не можешь выбраться. Воздух стал густым, в комнате повисло какое-то напряжение.

Он рывком развернул меня, прижал к себе и губами впился в мои губы.

Я не знаю, что это было. У меня потемнело в глазах, сладкая судорога сотрясала все тело. Я задохнулась. Такого со мной еще не бывало…

До меня не сразу дошло, что темнота – не в глазах, а в комнате. В считанные секунды он успел повернуть ключ в дверях и щелкнуть выключателем.

Я не сразу поняла, что тоже целую его – жадно, исступленно, страстно.

Он все плотнее прижимал меня к себе, и мне не хотелось вырываться. Потом  оказалось, что мы лежим на кожаном диване, до которого было полшага, что я освобождена от части одежды… И что лучше этого я не испытывала никогда в жизни. Меня несла волна такой силы, что он зажал мне рот рукой.

– Тише, тише… Иди ко мне…

И я отпустила сознание. Я провалилась в темную вязкую бездну, которая засосала меня, как болото. Я и не знала, что такое бывает, что мужские губы могут обжигать и ласкать одновременно, что такая сладость в прикосновениях может свести с ума…

Я не знаю, сколько это продолжалось. Но мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось.

Он перевел дух и снова поцеловал меня – уже нежно, ласково. А я не могла прийти в себя, парила где-то далеко отсюда, не ощущая своего тела.

– Какая ты… Господи, какая ты!.. Нежная, страстная… Такая красивая, – прошептал он.

Он поднялся, протянул мне руку. Я поправила на себе одежду. Мы стояли в темноте возле закрытой двери и не могли оторваться друг от друга.

В коридоре послышался звук быстрых шагов, кто-то подбежал к двери и дернул за ручку.

– Виктор Петрович! Новенькая кончается!

Он мгновенно отпустил меня, открыл дверь и, загораживая проем, вышел в коридор.

– Готовьте реанимацию!

Он еще успел вернуться и шепнуть мне:

–  Только не исчезай, ладно?

Я подождала пару минут, и когда все утихло, вышла. Мне удалось без проблем спуститься вниз. Санитарка мыла пол в его кабинете. Я повесила халат на вешалку и взяла свое пальто. Она покосилась на меня, но ничего не сказала.

Холодный февральский ветер охладил лицо. Я не могла прийти в себя. Как автомат, зашла в аптеку: он сказал – купить лекарства… Денег, к счастью, хватило.

Я ощущала странную легкость в теле – как будто неодолимый гнет вдруг свалился с плеч. Я парила над землей. Такое странное успокоение и удовлетворение…

Мысли не вернулись – голова была восхитительно пуста. Я шла и дышала полной грудью. Оказывается, воздух сладок!

Потом вернулась способность соображать. Я осознала, что только что отдалась старому, толстому, некрасивому незнакомому человеку. И не испытываю ни малейшего раскаяния и угрызений совести. Мне так странно хорошо, я готова идти пешком много километров, и мне это в радость… Я испытала нечто такое, чему и названия не знаю. Оказывается, он существует, этот взрыв плоти, это потрясение до основ, до самой сути, и оно неодолимо, если поднимается волной. Я спросила себя, могла ли я удержаться?

Нет!.. Это все равно, что, соскользнув с подоконника десятого этажа, пытаться прервать полет и вернуться в комнату…

Не так. Мой полет – не падение: он устремлен ввысь. Но человек не может представить полет ввысь, который нельзя прервать. А вот прервать падение – это точно не под силу… Сила тяжести…

Вот оно… Падение. Вот откуда это понятие… Падение – в истому, в страсть.

Значит, свершилось мое падение. Я, такая сдержанная, владеющая собой, осуждающая слабых на это дело баб, сама свалилась – и не сопротивлялась. Напротив!..

Меня как будто размололи и заново собрали – как новенькую… Но почему я не знала этого раньше?! Мне столько лет, у меня большие дети, я давно замужем, а урок страсти преподал мне совершенно незнакомый человек!.. И его тоже охватила страсть! Я чувствовала, как дрожат его пальцы, держащие аппарат, как у него перехватывало дыхание, когда он слушал мое сердце.

Он сказал: не исчезай. А я – исчезла. Он даже имени моего не знает! Он не сможет меня найти! Теперь дело за мной: захочу – приду, не захочу… Хозяйка положения.

Оказывается, не имеет значения ни внешность, ни возраст… И все эти разговоры о том, что надо узнать человека… Оно приходит – необъяснимое, неудержимое – и несет тебя, и ты себе не принадлежишь. Ты и не знаешь, какие мужчины могут нравиться… А вот реагируешь на таких, что диву даешься… Разве мы себя знаем?..

А судим других!.. «Что он нашел в ней?.. Что она нашла в нем?»… Не поддается объяснению. Пожимаем плечами с видом превосходства: «Вот дураки!.. Я бы на его (ее)  месте…»

Я глубоко вздохнула. Какие у него нежные губы!.. Как они могут ввергнуть в огонь!.. Я и не знала, что поцелуй так сладок… Да какая разница, как он выглядит, если от его присутствия перехватывает дыхание!.. Или все дело в его взгляде – молниеносном, всепроникающем? Грузный, как медведь, а как стремительно двигается и мыслит!..

Я открыла дверь своим ключом. Дети смотрели телевизор. У него в комнате было темно.

Я тихо вошла. Он спал, не раздеваясь, рука свесилась на пол. В комнате стоял запах спиртного…

Я села рядом с ним на пол и заплакала.

– Юрка!.. Ну что ты делаешь…

А ведь он любил меня, жаждал близости со мной… Но почему я ни разу с ним не испытала такую волну желания?.. Отворачивалась, когда он целовал меня… Значит, и я могу испытывать радость? А ведь мой муж моложе и красивее, чем тот…

Разве?.. Я вскочила, зажгла свет.

– Юра!

Он приоткрыл глаза – абсолютно бессмысленные. Пробормотал что-то и снова провалился в тяжелый сон. Бесполезно его трогать: это не он – тело, не более…

Я погасила свет.

А может, это безысходность сыграла со мной такую шутку? Виктор пожалел меня, вот я и раскисла?.. Или я все-таки понравилась ему?..

Я положила детей спать и разложила на столе в кухне купленные лекарства. Прочла аннотацию из коробки с ампулами.

Боже мой!.. Так это же – яд!.. И печень поражается, и почки… И на нервную систему действует… И я своими руками должна подлить эту отраву родному человеку?..

Я спрятала коробочку в ящик кухонного стола.

А где же в этой махонькой кухоньке можно спрятать бутылку? Что именно здесь – я не сомневалась: он всегда стремился в кухню и терпеть не мог, если я ночью выходила за ним сюда.

– Спать иди… Я скоро приду, – говорил он и ждал, когда я уйду.

Я осмотрела все закуты – за плитой, за холодильником. Ничего!

И тут меня осенило: она должна быть где-то очень просто спрятана, до смешного. На виду. Я приставила табуретку и поднялась к верхней полке, куда я по росту не доставала. А он, высокий, вполне мог дотянуться.

У самой стенки шкафчика, за бутылками с уксусом и подсолнечным маслом, которые хранились «про запас», стояла бутылка водки, и там еще на треть было жидкости…

Я в бешенстве достала ее, хотела разбить, вылить… Но остановилась.

А водка – не яд?! Он травит себя месяцами, изо дня в день… И что против этого та ампулка!..

Я влила в бутылку содержание двух ампул и поставила ее на место. Пусть думает, что я «не нашла».

Дети тихо спали в своей комнате. Муж лежал поперек кровати, как мертвый. Я разделась в темноте и попыталась сдвинуть его, чтобы и мне было место. Тщетные усилия! Он не реагировал. Я бочком примостилась рядом на краешке кровати, отталкивая его руку, которую он норовил положить на меня.

Я закрыла глаза, и воспоминания захлестнули меня.

Значит, вот оно какое, о чем шепчутся, хихикая, подружки, что обсуждают мужчины в тесном кругу, на тему чего рассказывают все анекдоты в мире!.. Всех оно интересует, все об этом наслышаны, но так ли много тех, кто испытал это в полной мере?.. Пыталась вызвать в себе те ощущения, и не могла. Волна схлынула, оставив сожаление о быстротечности… И что было в том человеке, что меня затрясло от волнения, когда он прикоснулся ко мне?.. Никогда раньше, даже с тем, с Антоном, это не приходило…

Я до странности хорошо себя чувствовала! Хотелось спать, но принять удобное положение не удавалось – муж все время сталкивал меня во сне на край кровати…

Наверное, я все-таки уснула. Разбудил далекий свет. Я не сразу поняла, что это из коридора, и что никто не лежит рядом со мной. Значит, проснулся. Выпить захотелось…

И тут меня затрясло, как в лихорадке. Ведь он сейчас достанет ту бутылку, а в ней – яд!.. Я вскочила и выбежала на кухню.

Он стоял у стола и что-то жевал.

– Юра…

– Иди спать. Я сейчас приду.

Он действительно вскоре лег рядом. А я затаила дыхание, прислушиваясь, когда же начнет действовать? Но ничего не случилось. Я уснула, измученная этим сумасшедшим днем.

Потом что-то меня разбудило. В комнате было темно, но я различила его силуэт. Он сидел на краю кровати.

– Юра!.. Что такое?

– Светка, мне что-то не по себе…

Я похолодела: вот оно! Действует!

– Что случилось?

– Не пойму… Плохо как-то…

Он прилег на край постели.

– Юрочка… – прошептала я, едва удерживаясь, чтобы не сказать ему правду.

– Ничего, не волнуйся… Пройдет.

– Юра, не пей, а? Это водка так на тебя действует…

– Да не пью я…

Утром он позвонил в мастерскую, сказал, что заболел, и весь день пролежал в  постели. К моему приходу с работы почти пришел в себя.

Несколько дней не пил, ходил угрюмый, небритый, мало ел, мало говорил… А мне стало гораздо лучше после приема тех снадобий, которые прописал Виктор. Кашель почти прошел, появилась энергия. Значит, умеет лечить!..

Прошло несколько дней. Когда мы с детьми, которых я вечером забрала из школы, подходили к дому, Настя, указав на наши окна, констатировала:

– Папа снова пьяный спит…

Света не было. Значит, опять…

Он спал на полу в спальне – не дошел до кровати.

Я плотно прикрыла дверь к нему, накормила детей, отправила их смотреть мультики.

Водка стояла на том же месте, только сейчас в бутылке почти ничего не осталось.

Я влила туда три ампулы. Сволочь!.. Сколько можно над нами издеваться?!

Из комнаты послышались какие-то звуки. Я ринулась туда.

Он сидел на полу и смотрел на меня мутными глазами. И я сорвалась. Хлестала его по лицу, била по плечам, лупила, куда попало. Он даже не уворачивался.

– Скотина! Что же ты делаешь!..

– Отстань. Я хочу умереть…

– А мы причем? За что же нас мучаешь?!

Силы иссякли. Я села рядом на пол, потом легла. Хотелось потерять сознание, забиться в щель, накрыться с головой, только бы исчезнуть отсюда, не видеть всего этого.

Наверное, я долго так лежала. Открыла глаза и увидела слой пыли под кроватью и крохотный кукольный башмачок. А ведь Настя так его искала!..

Настя… Антон… Я не имею права раскисать!

Я села. Осмотрелась. Состояние было, как после тяжелой работы. Нервное истощение пострашнее физического…

Он сидел рядом на полу, бессмысленно уставившись в стену. Я поднялась, перешагнула через его вытянутые ноги и ушла к детям.

А потом нам стало холодно. Я не сразу поняла, что сифонит из-под закрытой двери. Вышла посмотреть и обомлела: он лежал на полу в одной мокрой майке под настежь открытым окном, а снежинки залетали в комнату и кружились в потоке воздуха.

– Что ты делаешь! – закричала я, закрывая окно.

Стащить с него мокрую одежду было непросто – нужно было перевернуть тело.

– Отстань, – вяло сопротивлялся он, – я хочу умереть…

Я все-таки содрала майку, вытерла его полотенцем. Бросилась за водкой, растерла ему спину и укутала одеялом. Поднимать его не было смысла, и я подложила под голову подушку.

Он вскоре снова уснул. Руки были теплые, и я надеялась, что он не успел простудиться.

 

Я открыла дверь кабинета.

– Виктор Петрович, можно?

Он поднял на меня глаза. Я поняла, что обрадовался, хотя вроде ничем это не показал.

Медсестра вопросительно посмотрела на меня.

– Ваша карточка у нас?

– Нина, это без карточки… Как дела? Я вижу, вы не кашляете…

– Да, кашель прошел быстро. Спасибо вам… А в другом – без  изменений…

Медсестра  посмотрела на часы – был конец рабочего дня. Он понял ее жест:

– Ниночка, можете идти. Я сам справлюсь.

Она хихикнула и стала собираться. Пока она не вышла, мы оба сидели молча. Едва за ней закрылась дверь, как он вскочил, подошел ко мне.

– Я думал, не придешь больше… Я тебя не обидел?

Я подняла на него глаза, полные слез.

– Ну, ну… Не надо, деточка…

Его руки, большие, теплые, легли мне на плечи, и я уткнулась в него, уже не сдерживая рыдания. Он сел рядом, обнял меня.

И снова это пришло. Оно нахлынуло, затопило.

Он не бросился к двери, не запер ее. Мы целовались, и мне было страшно, что сюда в любой момент могут войти. Ему, наверное, тоже. Он с трудом отпустил меня, отвернулся к темному окну, взъерошил обеими руками свою густую шевелюру…

– Тебя-то как зовут? – глухо спросил, пытаясь успокоиться.

– Светлана…

– Работаешь?.. Где?..

– В конструкторском бюро… Инженер…

– Это возле парка? – чему-то обрадовался он.

– Да.

– А в обед можешь выйти на часок?

– У нас с часу до двух.

Он весело обернулся ко мне:

– У меня квартира есть как раз напротив вашей конторы! Выйдешь завтра в час? Я буду ждать у входа в парк.

Я замерла. Если сейчас соглашусь, это может зайти далеко.

А если не соглашусь – никогда себе не прощу…

Я посмотрела ему в глаза. Там было нетерпение.

– Выйду, – твердо сказала я.

Все равно мне терять нечего…

 

Глава 9

 

Весь день меня одолевали мысли…

Что я делаю?.. Что я сделала?.. Что это было? Что в этом человеке так привлекает меня?

Он не дал мне даже подумать – властно взял. И я уступила.

Никогда раньше… Никто раньше так не смел. Растерялась? Потянуло? Не сдержалась?

Не знаю. Всегда только я решала – когда и как… А сейчас меня не спрашивали.

Привычно взял. Не зря медсестра многозначительно хмыкнула… Не похож на дамского угодника. И уж совсем не джентльмен. Четко и конкретно знает, чего хочет и как этого достичь…

А кашель прошел!.. И муж хоть и не перестал пить, но задумался… И «трезвые» просветы стали большими…

Знает свое дело!.. И женщин знает. Не особо уважает, это видно, но знает короткий путь «к сердцу»…

К какому сердцу! На черта ему наши сердца!..

 

В час дня я стояла перед входом в парк, презирая себя и дрожа от нетерпения.

Дверца машины, стоящей недалеко на стоянке, тотчас открылась, и он вышел.

– Ты точна… Я уже двадцать минут здесь.

Без халата я его не сразу узнала. Норковая шапка, дубленка… Немолодой, но значительный… Надо же, отхватила…

– Третий этаж, квартира двадцать первая. Поднимайся следом за мной.

Он деловито пошел по направлению к пятиэтажному дому. И я пошла следом.

В подъезде никого не встретила. Он выглянул из двери, поджидая, когда я поднимусь.

В коридорчике помог мне снять пальто, повесил его на вешалку.

– Умница… Иди ко мне…

И это снова накатило. Накатило даже с большей силой, чем раньше: мне было спокойнее, не прислушивалась к шорохам за дверью. И он не спешил, был нежен… Оказалось, наука любви бесконечна, в ней столько скрыто, она так неожиданно может дать ни с чем не сравнимое удовольствие…

– Казнишь себя? – сказал он, когда я отвернулась к стене. – Не надо! Жизнь так коротка…

– Я себя не понимаю…

Он хохотнул:

– А что тут понимать? Естественная реакция. Основной инстинкт. Вечный зов. Это такая тонкая сфера! И если оно приходит – грешно не воспользоваться…

– Вот именно! Воспользоваться…

– Ах, вот как… Ты считаешь, что я тобой – воспользовался? А может, это ты – мной?

Я аж подскочила:

– Я?!

Он рассмеялся и обнял меня. Взбешенная, я стала вырываться.

– Глупая девочка… Глупая красивая девочка! Ты же – Везувий! Ты – пламя, костер, сгусток страсти! Ты этого не знала? Мне за тобой не угнаться… Я счастлив, то ты пустила меня погреться у твоего огня…

– Я не понимаю, почему…

– Деточка, это так зыбко, так тонко… Не с каждой… Не каждый… Но когда оно приходит – не спрашивает нас. Мы делаем необдуманные поступки. А если бы обдумывали – никогда не узнали бы, как это…

Я села. Огляделась. Чужая квартира – нежилая какая-то… Чужой мужчина – не Аполлон. И ничуть этого не стесняется.

– Меня к тебе потянуло – как магнитом. Так звери узнают свою пару. И я не ошибся.

– Ты же меня совсем не знаешь!..

– Теперь – знаю. Ты – настоящая женщина. Такая, какую мне нужно. Прости, что не объяснился сначала в любви… Хм… Но тратить время на разговоры! Его и так почти не осталось… Не обижайся. Я тебе скажу это, но позже…

Я посмотрела на часы – прошло всего двадцать минут. А мне показалось – несколько часов. В этом измерении время течет медленнее.

– Это квартира моих умерших родителей. Здесь пока никто не живет. Сделаю ремонт, а там видно будет. Через год сын окончит институт и, возможно, будет жить здесь. А пока она – наша.

– А жена? Есть – жена?

– Как не быть… Есть. У тебя тоже есть муж.

– А я – кто? И какая по счету?

Он взял мое лицо в ладони, внимательно заглянул в глаза.

– Тебе было хорошо со мной? И мне. Только это и имеет цену. Поверь, такое редко случается. Что я вижу в жизни? На работе – наркоманы, пьяницы, подонки, дома – проблемы, болезни, вечные заботы. А тут – райская птица влетела в мою клетку. И отпустить ее? Ни за что. Прости, что не спросил. У бабы спрашивать – гиблое дело. Ты разве согласилась бы, если б спросил?

Я невольно улыбнулась. А действительно, если бы поставил меня в такое положение? Даже если бы хотела, ответила б «нет»…

– Улыбаешься… Но ведь здорово было! Имей честность признаться – здорово?

– Да, здорово…

– Умница… – прошептал он, целуя меня, – а ханжи пусть воздерживаются… Знали бы, чего лишаются…

Я закрыла глаза, отдавшись новой волне. Я разрешила себе это…

Потом мы заторопились: заканчивался обеденный перерыв. Он поставил чайник, достал бутерброды.

– Ты же не успела поесть! Сегодня – с красной икрой. Для тебя старался. Садись, кофе готов.

Я снова изумилась его предусмотрительности и тому, как молниеносно он все делал.

– Твои окна – какие? – спросил он, подойдя к балконной двери.

Я показала.

– Это такая удача, что так близко. Смотри, я буду вешать на балконе красный плед, и тогда беги ко мне со всех ног. Каждый день сложно вырваться с работы, но я буду брать машину, чтоб быстрее…

У меня что-то дрогнуло внутри. Брать машину, чтобы встретиться… Что-то подобное уже было… Дежавю…

– Не кори себя, – сказал он, помогая мне надеть пальто. – Не думай ни о чем. Дома делай все, что положено. А сюда будем приходить, как на праздник. Ведь ты дома не получишь такого?

Я покачала головой.

– Вот и я – тоже. Это мне можешь дать только ты. И отказываться от этого? Во имя чего?

– Я – сволочь… – прошептала чуть слышно.

– Почему? Из-за того, что посмела быть счастливой? Женское счастье – такая редкая вещь…

Я спустилась по лестнице. Внутри меня что-то пело. День казался ярким и солнечным, хотя февральское солнце было плотно скрыто облаками. Я пришла на работу и села за свой стол.

Вокруг сидели озабоченные тетушки, разговаривали о рецептах от головной боли,  о том, как испечь по-настоящему хороший бисквит и от чего быстро проходит детский кашель. А я вспоминала, какие у него нежные губы и как это сладко – водить кончиком языка по их внутренней стороне… И почему я этого раньше не знала?..

Дома все было спокойно. Юра пошел в гараж, и я – следом за ним. Но нет, он действительно что-то чинил в машине.

– Юрочка… Пожалуйста! – попросила я.

– Иди домой.

– Не пей, прошу тебя…

– Да не пью я… У меня сегодня и денег нет.

Он показал мне кошелек. Действительно, на бутылку не хватит.

– Я себя не очень чувствую, чтобы пить…

Вчера он допил остатки водки, в которую я влила одну ампулку, и его вырвало. Я ждала, что выработается рефлекс на выпивку. Видимо, начинало срабатывать.

Коробка с ампулами была пуста. Неужели придется продолжать травить его? Ведь встанет ночью, не в силах уснуть.

Нужно будет подмешать ему снотворного…

Но сегодня мне не хотелось думать об этом. Я была полна новых ощущений. Посмотрев на его небритое хмурое лицо, подумала: а ведь действительно, во имя чего отказываться?..

 

Дважды в неделю перед обедом я из окна различала красный плед на балконе третьего этажа. И каждый раз пыталась уговорить себя не ходить.

Я шептала слова, убеждающие в том, что этого делать нельзя, и все равно поднималась по лестнице, звонила в дверь. Она распахивалась, и я с разгону влетала в объятия. И слова затихали…

Меня целовали, снимали одежду, укладывали на широкую тахту, всегда застеленную свежим бельем. И начиналось волшебство. Я покорялась. Подчинялась. Жаждала власти над собой. И эта власть была сладка. Я не могла с ним спорить – он всегда побеждал. Я чувствовала себя рядом с ним маленькой девочкой, и даже помыслить не могла упрекнуть, настоять на своем, пытаться задеть или унизить…

А ведь дома я не стеснялась в выражениях!

Однажды попыталась «выяснить отношения»:

– И долго это будет продолжаться?

– Пока нам не надоест, – усмехнулся он.

– Мне больно – уходить…

– И мне. Я тоскую. Ты мне нужна больше, чем дважды в неделю…

– Так давай что-то делать!

Он скептически посмотрел на меня.

– Начинаешь обработку? Женщины теряют свою привлекательность, заводя подобные разговоры…

У меня внутри что-то оборвалось: я уже не могла представить свою жизнь без него. А он, оказывается, мог. Значит, стоит мне проявить настойчивость, и он попросту исчезнет.

– А как быть с твоими детьми? А с мужем? Ведь он без тебя пропадет.

– У него есть мать…

– И тебе не жаль с ним расставаться? Зачем же тогда продолжаешь его травить? Пусть бы себе пил…

Я обиженно замолчала. Все-таки мужчины – подлецы…

– Пожалуйста, не дуйся. Подумай сама – зачем я тебе сдался? Старый, больной… Кстати, у меня гипертония, хожу с таблетками в кармане.

Я это знала. Бывало, он при мне клал таблетку под язык. Но все равно приходил, не пропускал наших встреч.

– Ты меня любишь? – напрямик спросила я.

– Люблю, – согласился он. – Но не так, как любят жен.

– Что так? Чем не гожусь? – съязвила я.

– Ты не привыкла подчиняться. А я дома генерала не потерплю. Здесь – это имеет свою прелесть. А для жизни нужно другое.

– Я же тебе во всем подчиняюсь… – начала я, почувствовав себя ошеломленной.

– Не во всем… Только в том, что хочется тебе… Сильная женщина, не умеющая скрывать свою силу, создает в семье дисбаланс. Можно подмять мужчину под себя, но при этом проиграют оба. Он либо становится тряпкой, либо уходит. Он не чувствует себя сильным рядом с ней. А мужчине силу дает женская слабость – и ничто больше. Тогда он сам себе кажется великаном, которому все под силу… И он таким становится. Если есть кого защищать – силы найдутся.

Я вспылила:

– Вечно вы придумываете себе отговорки! Что, я должна идиотку изображать?

– Зачем – идиотку? Нормальную женщину, нежную, ласковую, нуждающуюся в сильном мужском плече. Не пилить его, не ломать, допускать, что он может иметь свое мнение…

– Но если он делает глупости! Смотреть на это и молчать?

– Не допускать, чтобы он их совершал. Сильнее всего обстоятельства – вот пусть они его и ломают, а не чья-то «злая воля»… Вам всем нужен сильный мужчина, не так ли? Но сколько сил вы тратите, чтобы сделать его послушным, чтобы любую прихоть выполнял? А потом именно за это начинаете презирать.

– Витя, разве я…

– Разве ты любишь меня? Просто я – сильнее, а тебе это непривычно, потому – возбуждает… Знаешь, я бы не хотел «быть сильным», но – сядешь на голову… Ты ж своего мужа распинаешь, как хочешь, разве не так?.. А тут почувствовала мужскую руку… Оказывается, это приятно.

Я встала и начала молча одеваться.

– Света!.. Хочешь показать, что обиделась? Брось! Иди ко мне!

– К жене иди…

– Ой, какие мы сердитые!.. Пойду, конечно. Я к ней привык. Она знает мои привычки, с ней спокойно. Я могу не изображать мачо и пожаловаться, что колет сердце… Она не погонит меня выносить мусор в дождь. Да, я не хочу ее. Я старею, и взбодрить меня можешь только ты. Только с тобой я остро ощущаю всю гамму. А она на меня так уже не действует. Это нормально.

– Придется довольствоваться ею…

– А тебе – своим мужем. Или еще кем-то. Но не факт, что этот «кто-то» позаботится, чтобы ты не попала на аборт…

– Ты меня шантажируешь? – обернулась я к нему у дверей.

– Света!.. Не надо ссориться! Я очень тобой дорожу! Я к тебе привязался…

– Найдешь другую…

Он подошел ко мне, обнял. Я не вырывалась, но и не льнула к нему.

– Я не хочу другую. Мне хорошо с тобой… Ты хочешь со мной сойтись? Зачем, девочка? Если мы будем видеться каждый день, я тебе надоем. Ты ко мне уже не захочешь. А что другое может тебя привязать? Я старый, вредный, храплю во сне… Я не смогу часто демонстрировать страсть. Ты почувствуешь себя обманутой. Моя жена будет надоедать, создавать проблемы. Твои дети меня никогда не примут. Тебя замучают угрызения совести, что оставила  мужа… Чего тебе сейчас не хватает? Живи и радуйся.

– Я хочу уважать себя…

Он отпустил меня.

– Ох-ох!.. Ты чувствуешь себя униженной? Тем, что желанна? Ты расцвела за эти недели! Видела бы себя в первый раз! Бледная, унылая… Ты меня тогда тронула. А сейчас у тебя вид счастливой женщины. Это самое, за что ты себя презираешь, женщине нужнее во сто крат, чем мужчине! Не каждый мужчина может ей это дать. Можно быть прекрасным человеком, чудным мужем, и оставлять свою жену неудовлетворенной.  А она сама себе боится в этом признаться. И первая же встреча с человеком, способным дать ей наслаждение, приведет ее к измене, как бы она ни старалась удержаться…

– Неправда! Я могла всегда удержаться.

Он хохотнул:

– Значит, то были не те мужчины…

Я подхватила сумочку.

– Значит, удержусь сейчас.

Его глаза стали холодными.

– Удерживайся. Только счастливее от этого не станешь.

– Спокойнее стану, – отрезала я.

Он пожал плечами.

– Напрасно ты злишься. Я тебя люблю. Но жениться не буду, ты уж прости… Ерунда получится.

Я открыла  входную дверь.

– Плед будет висеть на прежнем месте, если передумаешь, – прозвучало мне  вслед.

 

Глава 10

 

Я честно старалась избыть это. Гнала мысли. Нагружала себя работой. Усиленно проверяла Антошкины уроки и гладила Настины платьица. Вроде получалось.

Да в конце концов! Издевается он, что ли? Что это за отношения?

Через два дня я увидела развевающийся плед. Он подействовал на меня, как мулета на быка. Но я выстояла. Не пошла.

А вечером меня затопила животная тоска. Муж снова уснул с вечера – ни черта не помогает это лечение! Антошка получил двойку по математике, Настя не выучила стишок… А мне от отчаяния хотелось на стенку лезть.

Но я справилась. Проверила уроки, убрала посуду, уложила детей спать.

И сама легла, закрыла глаза… Мысленно поднялась по лестнице, позвонила в знакомую обшарпанную дверь… И попала к нему в руки – большие, горячие, нежные…

И какая разница, хочет он на мне жениться или нет, если у нас есть эти вторники, четверги, а иногда еще и понедельники?.. А может, мне и не надо, чтобы он на мне женился? Мне надо – этот огонь, этот провал, этот полет. И если этого не будет – как жить? А наши разговоры после? А этот его быстрый, пронизывающий взгляд? Насквозь видит. Я, словно девчонка, иногда робею перед ним. Не все могу сказать. Не всегда – поспорить. И – не хочу спорить! Никогда не подозревала, как сладко быть слабой…

Он – властный. Но ни разу не обидел меня…

А может, и не надо жить вместе? Так – гораздо лучше. Не будет привыкания. Яркость и острота. Адреналин от мысли, что плод запретен…

К утру я совсем извелась. И приняла решение – прийти, как только он снова повесит плед…

Неделю я высматривала его из окна конструкторского бюро, но балкон был пуст, необитаем, по вечерам окна не светились.

И я начала понемногу сходить с ума. Идя домой, я делала крюк, чтобы пройти мимо больницы в надежде, что встречу его – о, совершенно случайно! Мы не перезванивались, я не давала своих координат. Впрочем, он и не просил. Был уверен, что я приду, завидев красную тряпку на балконе.

Я давно призналась себе, что сама разрушила эти отношения и сожалею об этом. Сначала гордость нашептывала другое, но я так извелась за эти дни, что уже не слушала  увещеваний.

Гордость и страсть несовместимы. Это – адские муки, когда они борются друг с другом. Умный мужчина не станет стравливать эти чувства в женщине. Гордость нужно щадить, иначе она все разрушит…

А умная женщина никогда не заденет гордость мужчины.

Щадить нужно, даже если заслуживает, чтобы задели. С растоптанной гордостью жить нельзя. И нельзя жить с таким человеком, у которого гордость растоптана.

А ведь я растоптала ее – у мужа… И что получила взамен? Недельные запои, мрачную трезвость, отсутствие нормальной жизни. А ведь он любил меня!.. Не отпустила его к той, и сама не получаю ничего… Собака на сене…

 

Наступила весна. Я шла по цветущей улице и чувствовала себя засохшим пнем. Весной мне всегда тоскливо: расцвет природы предполагает расцвет чувств, а у меня не расцветало – никогда. Даже замужество не дало мне радости. Ни одной весны не было, чтобы праздник природы совпал с моим душевным праздником.

Он был – в феврале. Короткий радостный всплеск. Но я же умная и властная. Поумничала. Попыталась взять власть в свои руки. А этот – не гнется. Этого – ни сломить, ни подчинить.

Да и не надо! Оказывается, слабостью можно добиться гораздо большего, чем силой! Как он ласкал меня, как старался утешить, помочь, когда я бывала слабой! Как он отшатнулся от меня, когда я попробовала качать права!..

Господи!.. Это же не приносит счастья – власть. Власть над мужчиной должна быть иной. Власть – когда его глаза туманятся при виде тебя, когда он тянется к тебе, забыв обо всем, когда твои нахмуренные брови – катастрофа, паника, конец света… А  не когда он огрызается в ответ на твои гневные окрики или не перечит, опустив голову.

Я шла весенней улицей и вдруг увидела его. Или это Господь послал мне его навстречу, подслушав мои отчаянные мысли?.. И словно током ударило.

Я даже предположить не могла, что один человек может дать другому столько радости – уже только фактом своего присутствия.

Огромный, вытесанный грубо, а не ювелирно-отточенно… И что в нем такого?!. Бьющая энергия и властность? Острый ум и воля? А ведь никого другого не надо! Вот этот – неповторимый, ни на кого не похожий…

Неисповедимы тайны женского сердца!..

– Здравствуй…

Я молчала, еле переводя дыхание.

– Не пришла тогда… Я ждал, ждал…

И я не смогла сказать правду.

– Не получилось. А потом ты не звал.

– А я в больнице лежал. А потом подумал, что ты меня бросила…

– В больнице?.. – изумилась я.

Мне и в голову не приходило, что отсутствию пледа на балконе могут быть другие объяснения.

 – Давление поднялось. Я тогда очень перенервничал, думал, обидел тебя, ты не хочешь меня видеть… Еле-еле пришел домой. Оказалось – криз. Вызвали скорую, и меня упекли на три недели.

– Ты же сам – врач… – не поняла я.

– Перед болезнью все равны… А ты как? Муж продолжает?..

Я опустила голову. Вся обида на него у меня прошла. Я теперь не понимала, почему взбрыкнула тогда. Ведь мы так недолго были вместе, а я уже строила далеко идущие планы! И мне открылась простая истина: не надо оказывать давление на судьбу. Она сама распорядится, как лучше. Возможно, у него вскоре сами собой появились бы такие же мысли, и он бы с радостью попытался их реализовать. Без малейшего намека с моей стороны. А если они не появились сами – пытаться их навязать глупо…

– Я тоскую по тебе… Мне тебя не хватает. Придешь завтра?

Я посмотрела ему в глаза. Они были грустные, просящие, любящие. Глаза не лгут. А слов в запасе у него было немного: не надо ждать от скептика и циника восторженных слов, их в его лексиконе просто нет. Но чувства – могут быть. Только их сложно выразить словами…

– Приду… Я тоже соскучилась. Я думала, ты меня бросил.

– Я?! За кого ты меня принимаешь? Чтобы я – своими руками! – разрушил такое счастье?

– Мы же повздорили…

– Из-за пустяка – расстаться? Я не такой дурак. Кто-то же должен быть умнее?

Я рассмеялась – так забавно он это произнес.

– Хороший пустяк… Мы же о любви говорили.

– А ты не забегай наперед. И потом, это мужчина решает – если требуются кардинальные перемены…

– Не надо никаких перемен…

– Посмотрим. Завтра, как всегда?

Я радостно улыбнулась. Как мы любим проговаривать за других! Ведем внутренний диалог и сами себе оппонируем, приписывая ответы собеседнику. Такого можно нафантазировать! А откровенно объясняться – не привыкли…

Мне подумалось, что расскажи я ему честно о своих сомнениях и страхах, он бы нашел слова, чтобы успокоить меня и примирить с гордостью, долгом и женскими сомнениями…

Он достал платок и вытер раскрасневшееся лицо.

– Видишь, от радости даже в пот бросило! А я думал, что навсегда потерял тебя…

– Я тоже… Я хожу этой улицей с того самого дня, надеясь встретить тебя – случайно…

– Родная моя… – прошептал он растроганно.

Невозможно вечно стоять у киоска на перекрестке. Но расстаться было тоже  невозможно. Он взял мою руку, начал сжимать, перебирать пальцы, поднимаясь все выше по кисти. Я поняла, что прикосновение ко мне – даже к руке, вызывает у него такую волну чувств! Ведь это часть моего тела – вожделенного. И он это скрыть не мог. Если бы мы были одни – просто смял бы меня…

От этой мысли у меня закружилась голова. Мне подумалось, что переждать еще сутки – невыносимо…

– Иди, иди… Только не опаздывай! Я буду ждать!

Я счастливо улыбнулась. Он медленно, с неохотой отпустил мою руку. Я шла, чувствуя спиной его горящий взгляд. Через несколько шагов обернулась: он стоял и смотрел мне вслед – с тоской и нежностью…

 

И все вокруг переменилось. Солнце стало ярче, небо – голубее, люди – добрее и прекраснее. Я купила конфет и пирожных детям, новые тапочки – мужу. Я с нежностью вспомнила, что у его шлепанцев прохудились носки и при ходьбе большой палец, словно подмигивая, мелькал в прорехе. Но он не обращал на это никакого внимания. И я – тоже.

Я его не замечала эти несколько недель. Я разрешала ему пить и спать, чтобы не трогал меня, дав побыть наедине с моей тоской. К счастью, его опьянение выражалось в сонливости, и его не тянуло на подвиги, как многих.

Дети обрадовались лакомствам, и даже он благодарно улыбнулся, примеряя обновку.

– Зарплату дали? – спросил он, не понимая причины такого внимания.

Я промолчала. Это были мои, утаенные от семьи деньги, которые я собиралась истратить на какие-то женские мелочи. Но сегодня я была счастлива, и мне хотелось доставить радость другим.

Во мне все пело. Я считала часы до вечера. Приняла душ, отчаянно терла скрабом все тело, намереваясь быть атласной наощупь. От мысли, что он коснется меня, внутри что-то вздрагивало нестерпимо-сладко…

Ночь тянулась нескончаемо. Я ворочалась с боку на бок, время от времени поглядывая на часы. Стрелки не становились проворней, не спешили приблизить новый день, столь страстно ожидаемый.

Но он пришел – солнечный, теплый. Я отправила детей в школу. Юра ушел еще раньше. У меня дрожали руки, когда я накладывала грим на лицо. Как жаль, что до обеденного перерыва макияж утратит свежесть… Хотя… Он никогда не разглядывал меня. Просто хватал в охапку – да так, что у меня перехватывало дыхание…

Медведь… Мой милый медведь! Мягкий наощупь, горячий, с нежной кожей… У блондинов всегда нежная кожа.

Я улыбнулась при этой мысли. Еще четыре часа – и я смогу определить, так ли это. Проверить кожу на мягкость…

Плед появился в точно назначенное время. Я вскочила.

– Светлана Дмитриевна! Задержитесь на несколько минут. Тот чертеж…

– Простите, мне нужно успеть в аптеку. Я потом все переделаю – после обеда!

На месте меня было не удержать. Начальник отдела изумленно смотрел на меня: было без пяти час. Я схватила сумочку.

– Извините, очень спешу…

Я взлетела по лестнице и нажала кнопку звонка.

Что-то он долго не открывает! Обычно дверь распахивалась тотчас же… Я снова позвонила.

Шаркающие шаги…  Наконец, дверь открылась.

– Заходи, – сказал он, держась за стенку.

– Что?! Что с тобой? – испугалась я, глядя на него.

– Давление, тварь…

Мы вошли в комнату. Кровать была расстелена. Он присел на край.

– Плохо? Скорую вызвать? – рванулась я.

– Тише… Телефон не работает.

– Когда началось?..

– С утра колбасило…

– Зачем же ты пришел!.. – с отчаянием прошептала я.

И сама поразилась: а ведь какая тоска была бы, если бы столь ожидаемое свидание сорвалось?.. Но – лучше тоска, чем это…

– Я дождаться не мог. Боялся, что ты, как в тот раз…

– Я здесь, я с тобой…

Я обняла его. Он лег. Лицо было красным – он вообще легко краснел…

– А у соседей есть телефон? Давай я вызову…

– Еще не хватало – соседей сюда…Спокойно. Я принял лекарство, должно сейчас отпустить…

Я опустилась на колени перед кроватью, обняла его. Он удовлетворенно вздохнул, когда мои руки коснулись его лица.

Некоторое время он лежал, закрыв глаза. Потом краска медленно начала сходить с лица.

– Уже легче… Иди ко мне, я так тебя хочу…

– Может, нельзя?.. – робко спросила я.

– Нельзя – терпеть… Я же умру, если тебя не получу …

Изнывая от нежности, страсти, страха, отчаяния, я прилегла рядом. А может, и правда, это от нетерпения, и получив желаемое, он придет в себя?

– Витя… А хуже не будет?..

Но он, не открывая глаз, уже тянулся ко мне…

– Люблю тебя… Хочу тебя… Очень хочу…

И я подчинилась.

Как много может выразить человеческое лицо! Он не открыл глаз, но всю гамму страсти я прочла в мимике. Страдание – и счастье. Тоска – и нетерпение. Как в последний раз…

Потом он затих. Глаз не открыл.

– Витя…

– Живой, живой… Сейчас отпустит…

Я села на пол, наклонилась к его лицу, всматриваясь в черты. Он немного побледнел, пугающая багровость ушла.

– Ты иди… Я еще немного полежу и тоже пойду.

– Я тебя не оставлю. Что сделать?

– Тебя хватятся на работе… Иди.

– Я вызову скорую – с работы.

– Иди, моя ласточка… Я справлюсь.

Я поняла, что пока я здесь, он никого не станет звать. Поправив на нем одежду, я вышла. Из автомата на улице набрала номер скорой помощи. Они обещали быстро приехать…

Я поднялась к себе в кабинет – ни живая, ни мертвая. Напрасно начальник что-то говорил об ошибке в чертеже – я его не слышала. Но он настаивал, оторвал меня от окна, и я так и не увидела, как приехала скорая и что было дальше.

Пришла домой мертвая. Меня разрывали мысли: как он? что с ним?..

А наутро красный плед все так же висел на веревке…

Я поняла, что убрать его было некому…

Что я чувствовала?..

Не буду рассказывать – вам это вряд ли пригодится…

 

Красный плед висел несколько дней. Я смотрела на него – и умирала. Несколько раз я поднималась в квартиру, звонила… В ответ – гулкая тишина.

Я прислонилась к стене без сил. Такого отчаяния еще не испытывала…

Потом  плед исчез. У меня появилась надежда. Значит, приходил, убрал… Значит, лучше…

Прождав еще немного, я позвонила ему на работу, в регистратуру.

– Виктор Петрович на больничном, – сказали мне.

– А когда он будет?

– Неизвестно. У него случился инсульт, он в больнице, – ответил молодой голос.

Я не пошла сразу домой. Просто была не в состоянии.

Я пошла в парк. Дальние аллеи были безлюдны. Я забрела в одинокую беседку среди берез, села на сломанную скамейку внутри.

Какое-то отупение… Когда тебя на взлете сбивают – это страшно. Как я летела к нему!..

Я вспомнила те недели, когда думала, что мы расстались. Глупая – считала, что это самое страшное в жизни!.. Как бы я хотела отмотать жизнь, как кинопленку, вернуться в то благословенное время, когда самое страшное было в вопросе – любит он меня или нет!..

Пусть – не любит! Пусть – бросит! Пусть – никогда больше его не увижу! Пусть оскорбит, унизит, растопчет мою гордость – это можно пережить!.. Только бы остался жив…

Мне не хватало воздуха. Я вскочила, вышла из беседки. Но идти не могла. Я обняла ствол березы, повисла на нем, прижалась щекой к шершавой коре.

Где же его искать?! В какой больнице?..

Нужно идти домой. Антон, наверное, привел Настеньку… Хорошие дети у меня! На Антошку можно положиться. Он быстро повзрослел, понимая, что на отца надежды мало…

Я отделилась от ствола, медленно двинулась по направлению к дому.

В горле стоял ком. Я прикрыла рот рукой, пытаясь сдержать рыдания, но слезы катились по щекам, жгучие, горькие…

– Женщина плачет… – услышала я брошенное вслед.

В подъезде я простояла довольно долго – приводила себя в чувство. Стерев с лица отчаяние и сурово сжав губы, открыла дверь.

Муж, как обычно, спал. Дети смотрели телевизор.

Я заставила себя переделать все домашние дела, проверить уроки. Я не понимала, что рассказывал Антон по уроку истории, но уверенно кивала.

– Прочти параграф еще раз перед сном, – сказала я ему.

– Ну, мам, я ж выучил, ты же слышала, – канючил он.

– Не спорь со мной! – прикрикнула я и пошла на кухню.

Наконец все улеглись.

Я погасила свет во всем доме и в темноте пробралась на супружеское ложе.

Супружеское... Прокрустово ложе!..

Я так вымоталась за этот жуткий день, что сразу уснула. И оказалась в большом темном зале, где людей – не протолкнуться. Почему-то они все держали музыкальные инструменты, но никто не играл. Я изумленно шла среди них к возвышению, на котором стояло что-то, усыпанное цветами. Я не сразу поняла, что это – закрытый гроб. Уже догадываясь, я кинулась туда и, сбросив цветы, отодвинула резную дубовую крышку – такую, какой ее изображают в американских фильмах.

Гроб был пуст.

Но все вокруг явно собрались на похороны. Музыканты настроили свои инструменты и фальшиво заиграли что-то тягучее и громоздкое.

– Его там нет! – закричала я. – Остановитесь!

Меня взяли под руки и вывели из зала. Я все время вырывалась, оглядываясь.  Успела увидеть, как подняли гроб и понесли к выходу.

«Они закопают пустой гроб?» – билась безумная мысль…

– Света! Тише! Детей разбудишь…

Я очнулась. Юра тряс меня за плечо.

– Ты кричала во сне…

Он сидел на краю кровати – совершенно трезвый.

– Кошмар приснился…

– Я, наверное? – усмехнулся он.

Потом поцеловал меня в щеку.

– Спи, спи…

Я отвернулась к стене, вся во власти отчетливо виденного сна.

И поняла, что он умер – для меня…

 

Глава 11

 

Списки больных висели в приемном покое. Вскоре я нашла и отделение, и палату.

У меня в сумочке лежали три апельсина. В раздевалке я попросила халат, накинула его на плечи.

Мне не верилось, что я сейчас его увижу. Ведь больные выздоравливают! Главное, насколько тяжело он болен. А может, все-таки это пройдет, пусть не бесследно?..

Я осторожно приоткрыла дверь. В палате было всего две койки, одна не занята. А на второй лежал он…

– Витя… – прошептала я, подходя.

Недельная серая щетина покрывала его щеки. Он показался мне желтым, осунувшимся. Но это ничего, успокоила я себя. Главное – он жив.

– Витенька…

Он открыл глаза. Ничего не шевельнулось в его лице.

– Как ты, мой дорогой?..

Его губы медленно разлепились.

– Ты…

Скрипуче, тихо… А в глазах – провал. Отчаяние. Я не поняла, обрадовался ли он мне, и что означает это «ты»…

Я наклонилась к нему и поцеловала в губы. Но он сжал их, и я коснулась только их кромки. На меня дохнуло запахом давно не мытого тела.

– Я извелась. Ничего не знала о тебе. Позвонила на работу, мне сказали…

– Не надо было…

– Вот тебе апельсины, тебе можно такое?

Я положила оранжевые шары на прикроватную тумбочку.

– Что мне сделать для тебя? Как тебе помочь?

– Уже ничем… – прошептал он и закрыл глаза.

Я в отчаянии смотрела на него.

И тут открылась дверь. Вошла женщина.

Она посмотрела на меня, и я поняла – это его жена. Смоляные (крашеные) волосы, острые черные глазки, жесткий рот. Он никогда ничего о ней не говорил, да нам особо и некогда было разговаривать…

– Я хотела проведать Виктора Петровича, он лечил моего мужа, я очень ему благодарна… – пролепетала я.

Она окинула меня презрительным взглядом. А может, и не презрительным – сосредоточенным и скорбным?..

– Хорошо, что вы здесь, поможете мне, – сухо сказала она.

Он молча смотрел на нас, переводя взгляд с одной на другую. Я не могла понять, что выражали его глаза.

 Его жена достала из-под кровати миску, набрала горячей воды из крана.

– Помогите мне приподнять его, – сказала она.

Его взгляд стал отчаянным, но он не произнес ни слова.

Мы вместе с трудом посадили его в постели. Она достала мыло и полотенце.

Его рука, которую он прятал под одеялом, мелко дрожала. Я поняла, что это не волнение.

– Его частично парализовало, – пояснила жена. – Инсульт средней тяжести, но прогнозы неутешительные. Он не слышит, – пояснила она в ответ на мой недоуменный взгляд.

Он слышал. Он понимал – я это видела. Но двигаться не мог. Он был в ее полной власти.

– Извините, мне нужно его помыть, – и она выразительно посмотрела на дверь.

– Да, конечно… – прошептала я. – Можно мне еще прийти?

– Вы – меня спрашиваете? – едко ответила она, и я поняла, что она все знает.

Наверное, у меня был такой убитый вид, что она не стала ничего прибавлять. Я вышла за дверь. Мне здесь места не было.

Я шла по улицам, не помня себя. Мир был пуст. Я подняла глаза к небу и ощутила такое сиротство, что остановилась, задохнувшись…

Он был жив, но не для меня.

И я поняла, что больше его никогда не увижу.

Когда я обрела способность мыслить, увидела себя возле небольшой церквушки на окраине парка. Я никогда раньше сюда не заходила, а сейчас ноги сами понесли меня ко входу.

Храм был почти пуст. Какая-то женщина отчаянно крестилась перед иконой в глубине. У входа тетушка, продававшая свечи, читала молитвенник.

Я купила у нее свечу.

– За здравие где ставить? – прошептала я.

– По всему храму, – приветливо отозвалась она. – А за упокой – слева столик…

Женщина еще раз перекрестилась и ушла. Я была одна под высоким куполом.

Я не была верующей. И сейчас не верила ни во что. Но словно смертельно раненный зверь, инстинктивно, истекая кровью, пришла сюда.

Человек на кресте скорбно смотрел на меня.

– Господи… – прошептала я.

Нарисованные глаза словно ожили. А ведь кто-то писал икону!.. Человек писал. И теперь он смотрит на меня – живыми глазами…

Господи… Я не умею молиться. Но, если Ты есть, Ты и так поймешь меня! Ты должен быть! Иначе я просто не выживу… Прости меня, я великая грешница. Я так его люблю!.. Он из-за меня сейчас… Он ко мне стремился, меня жаждал… Забери у меня все, только оставь ему жизнь! Он умирает, я видела. Это было – грешно? Но почему грех так сладок? Почему мне отказано в этом в законном браке? Почему Ты мне дал это – там, где я взять не могу? Почему я покарана любовью?.. Господи, если мы все – дети Твои, за что Ты так меня наказываешь?..

Прости мне мои мысли и сомнения… Мы неразумные, мы слабые, но так больно!.. Господи, как будто вся кровь моего сердца… Почему любить – так больно?..

Спаси его, Господи!.. Пусть он живет! Я не буду его видеть, но знать, что он жив – счастье… И еще… Мой Юрочка…

Свеча медленно оплывала. Горела ровным пламенем. А слезы текли – неудержимо.

Исполни это, Господи!.. И я больше – никогда… Клянусь – никогда…

Я стояла, пока свеча не догорела.

Сумерки вползали через высокие окна, свечи потрескивали, бросая блики на таинственные лики святых…

 

Когда я пришла домой, дети привычно смотрели телевизор.

– Папа снова, – сказал Антон.

Я обреченно открыла кухонный шкафчик. Так и есть – спрятанная бутылка… Я взяла ее и пошла в спальню.

Он лежал одетый поперек кровати и храпел.

А я легла на пол. Мне казалось – задержи дыхание, и смерть придет. Хоть бы – скорее…

Вскоре в доме все стихло. Дети сами легли спать.

Мне не хотелось шевелиться. Вот так бы – в тот резной гроб, усыпанный цветами. С такой жизнью…

Наверное, я уснула – или потеряла сознание. Очнулась на рассвете. Юра сидел рядом на полу и держал в руках бутылку, так и не отпив из нее.

– Света…

– Пей. Сколько хочешь – пей. И не прячь водку. Я не буду мешать. Я хочу умереть.

– Света… Прости меня… Неужели – так плохо?

– Я уйду от тебя. Живи, как знаешь…

Он поставил бутылку на пол и прилег рядом.

– Света… А где те таблетки, о которых ты говорила?..

– В столе.

– А как их принимать?

– Несколько месяцев. Они уничтожают зависимость. Только ни капли нельзя – иначе плохо будет…

– Ты мне поможешь?

Я медленно повернула голову. Как затекло все тело на жестком полу!..

– Я не верю… Уже ничего никогда не будет…

Он обнял меня, зарылся лицом в мои волосы.

 

Виктор прожил еще четыре года, но я его больше не видела.

Юра прошел два курса лечения. Я не верила, что это возможно, но не пьет по сей день… Дети выросли, получили образование, построили семьи. Все как у всех…

Наверное, я сильно просила. И мне все было дано. В обмен на женское счастье. Никто – больше… Никогда – больше…

 

Я смотрю сериалы и тихо посмеиваюсь.

Там всегда – по одному сценарию: любовь и страсть, препятствия в браке. Все сто сорок восемь серий эти препятствия преодолеваются… Герои только целуются, и годами ждут, когда все преодолеют. И вот, наконец, свадьбе ничто не мешает.

Она прелестна – в белом платье с цветами флердоранжа… Он значителен и красив…

Конец фильма.

А ведь, по сути,  все только начинается… И как можно понять, страсть ли это, если мама не велит попробовать? А потом в браке оказывается, что это совсем не твой мужчина… А тот, который твой, природой предназначенный, чей-то муж… И он тоже не знал об этом, пока не встретил тебя…

Мы выбираем пару по одним критериям, а требуем совсем других качеств… Жена должна быть красива, умна, изящна… А в браке от нее требуется выносливость лошади. Муж должен уметь зарабатывать деньги, выполнять всю работу, быть послушным и верным. А в постели хочется огня и страсти. Но усталый и послушный муж не может ее зажечь…

Вот только под бравурные звуки свадебного марша всего этого не понять. Только – через годы. Через страдания…

 

Он рано уходит спать. Он устает. Мы столько лет вместе, срослись… Не ссоримся. Просто – живем. Нам даже завидуют…

Конец фильма. Прощальный поцелуй. От счастья она закатила глаза.

Все это – домыслы режиссера. Но откуда ему знать, что чувствует героиня?

Счастье – оно редко во вселенной. Как говорила в роддоме та мать-одиночка –  можно прожить жизнь и не встретить? Поэтому – не упускать его, если случается?..

Кто знает?.. Кто знает…

Я тихо прокрадываюсь и ложусь рядом. Он не любит, когда его будят. Потом долго не может уснуть.

А я – могу. Сплю без сновидений. И это хорошо. Не хватало еще всю ночь смотреть кошмары! Всю такую длинную зимнюю ночь…

 

Март – май 2015 года