«Дальнего грома раскаты...»

Феликс Гойхман

ИЗ ЦИКЛА «ЛИКИ МРАКА»

ДРЕВНИЕ ЗНАКИ

Дальнего грома раскаты,
молнии стылый разряд.
Древние знаки расплаты
в небе, как звезды, горят.

Неотразим и неведом
призрачный этот прелюд:
люди опутаны бредом,
древние знаки не лгут.

 

НЕ МЫ

Людям не дать ответа
на мировой  раздрай,
но если бы только это. 
Это еще - не край.

Странный вопрос тревожит
вдумчивые умы:
кто его знает, может 
"люди" это - не мы?

 

ВОСПОМИНАНИЕ

Тьма, как мороз, крепчает,
пронизывая насквозь.
Разум души не чает,
не достает до звезд.

Звезды и впрямь дал?ко, 
сгинули без следа - 
может статься, до срока, 
может быть,  навсегда.

То ли упали щедро
прахом из глубины,
то ли, как зерна, в недра 
неба погребены.

Больше на звездной гуще 
астрологам не гадать,
ведь власти всемогущей 
небу уж не видать.

Не вознести моленья, 
не обрести покой,
медленные мгновенья 
не потекут рекой.

Но и земным заботам, 
похоже, пришел закат, 
ведь человек за бортом
вселенских эскапад - 

не воин.  В пустыне ночи 
он силы потратит зря - 
белая муха в толще 
черного янтаря. 

Не отвести руками 
взятие в оборот, 
разве что бросить камень
в каменный огород. 

Стоит рискнуть, но мрака 
стены со всех сторон.
Значит и сам 'вояка'
заживо погребен.

Значит, на гребне смерти, 
в жарких объятьях сна, 
он - птах, угодивший в сети, 
дух промотавшийся.

Неизвестный объект

 

ПЕТЛЯ
Памяти Александра Величанского

Молодость бьет навылет.
Если же срикошетит, – 
старость петлю намылит.
Что ей судьба ответит,

логикой не влекома,
глухо и невесомо,
грозно и незнакомо? 
– Не разобрать ни слова.

 

ЦЕЛИНА
Памяти Игоря Меламеда 

Сгинувший без известий,
сам себе господин.
Красное пили вместе,
белое – я один.

Все, чем душа объята,
не утопить в вине.
Разве земля поката -
пехом по целине.

 

ПАМЯТИ МАТЕРИ

Ночи прозрачное чрево, 
гибельный звездный тупик.
Где ты, моя королева, 
в доме червей или пик?

Что там, в небесной ограде, 
мне не дано понимать,
слова прощального ради 
Бога вотще поминать. 

Я не умею божиться. 
На парапет алтаря 
новая карта ложится.
Слышишь меня? Это я!

Кто твои недруги-други, 
с кем ты сейчас визави?
Вспомни меня на досуге, 
вспомни и назови.

Как ты меня величала,
мне ли не знать назубок?
Сладостный трепет начала –   
золотоносный песок. 

Может ли все повториться,  
чтобы вернулся назад
в нежных лучах материнства 
детства нехитрый уклад? 

Целая жизнь миновала 
с тех незапамятных пор, 
то ль мишура карнавала, 
то ли пустой разговор. 

Я просадил и растратил
горы бесценных крупиц.
Кто-то заметит, что спятил 
твой расточительный принц.

И растолкует мне кто-то, 
что неприятность с тобой -
это фатальная квота, 
это фантомная боль.

Но ни единого часа
мне не дано воскресить,
и до тебя докричаться, 
чтобы об этом спросить.

Где тебя носит, родная?
Что у тебя на уме?
Звезды горят, не сгорая, 
не исчезая во тьме.

Звезды горят, не сгорая, 
не превращаясь в золу.
Горькие слезы глотая, 
я все зову и зову. 

Тысяча скорбных попыток –   
и ни полслова в ответ.
То ли свеча, то ли свиток – 
слиток пережитых лет.

То ль немота, то ли прочерк 
между негаданных дат, 
промельк нечаянных строчек, 
проблеск судьбы, наугад.

 

ИМЯ
Борису Владимирскому

Все –  суета сует.
Тело придет в упадок,
выпадет прах в осадок – 
имени сносу нет.

Память не сохранит 
смысла, и словно плесень, 
имени глупый вензель 
будет пятнать гранит.