«Комната бога в коммуналке или пантеон напуганных вивисекторов», рецензия на роман Светланы Заготовой «ООО, или Клуб любителей жизни и искусства»

Элла Леус

Все еще встречаются романы, которые можно назвать прежде всего психофизическими событиями. Для меня и, наверняка, для многих. (Роман «ООО…» отнюдь не «филологический», несмотря на то, что большинство центральных персонажей — писатели.) Кто-то скажет — чего только не случается, даже хорошие книги. Конечно, выбор текста читателем — всегда некая казуальная игра. Но что касается этой книги… Тут нечто иное — то, что Юнг называл синхронией. То, что каждый из нас использует ежедневно в своих маленьких персональных пророческих ритуалах перед принятием важных и не важных решений. (В наше время каждый сам себе оракул.) Синхрония: совпадение событий, звуков, запахов, совпадение вибраций личностей так же естественны в нашей реальности, как амбивалентность и борьба с ней на пути взаимного влияния, совершенствования, трансформаций. В некотором смысле все мы отчасти вивисекторы — без устали и сожалений модернизируем окружающих и себя самих, нисколько не задумываясь, удачны ли, целесообразны ли наши опыты. Таковы люди, опаленные творческим огнем.

Сквозное интермеццо произведения разыгрывается клубной вечеринкой в стиле бохо. Это хорда, гибкая, но прочная, удерживающая всю романную композицию, я бы сказала, романное тело. На вечеринке (кстати, вполне делового содержания — распределение дара неизвестного мецената) собралась местная богема: писатели, музыканты, художники, профессионалы и любители, мнящие себя непризнанными гениями, в глубине души презирающие друг друга и одновременно отчаянно нуждающиеся друг в друге.

«Одиночество забрасывает человека в толпу, а та заряжает его бесстрашием, иногда, как говорится, бессмысленным и беспощадным…», «Вам страшно в этом огромном мире, находясь внутри Бога, как в комнате, которая с каждым днем сужается, словно шагреневая кожа… от страха люди липнут к одним и отодвигаются от других, создают множество организаций: партии, клубы, всякие группы по интересам. Вместе не так страшно даже перед лицом страха». (Загот.)

Или в этом контексте парадоксальное — «Жизнь стала объемнее, шире, но и места для страха в ней стало больше…» (Загот.)

Это слова психиатра, которого посещает Юда, успешный детский писатель, обходящий живых детей десятой дорогой.

«Перемещался Юда всегда незаметно — как кот, терся о пиджак Председателя, оставляя на нем свои волосы в знак любви и преданности, оттого, вероятно, и облысел. Потом он гладил плечо Председателя. Эдакий предпоцелуй, рудиментарная нежность к власть предержащему». (Загот.)

Впрочем, в клубе целый парад достаточно успешных, занявших раз и навсегда свой законный трон. Насколько законный? Навсегда ли?

Читая Заготову, в какой-то момент я была поражена возникшей нелицеприятной ассоциацией. А именно: известно, что любое стадо овец имеет свою иерархию. Лидеры получают лучшие места и могут контролировать поведение остальных участников группы. Казалось бы, все определено. Так зачем же, скажите на милость, всякий раз после очередной стрижки овцы устраивают поединки? А дело вот в чем (стоит заглянуть на канал «Дискавери») — овцы, лишенные шерсти, перестают узнавать друг друга и, вследствие охватывающего их ужаса, бросаются в драку. Такая странная ассоциация. Мир полон казусов, но также полон синхроний и пророчеств. В нем «удар кулака — сродни удару молнии», он способен превратить злых людей в карикатуры и тем самым наметить пунктиром путь сублимации для художника Ленчика, подвергавшегося травле в школе из-за физического увечья. Вообще, характеристики членов клуба выписаны порой чересчур детально, но тем не менее данное полотно несомненно принадлежит кисти опытного мастера и тонкого персонолога*.

Проза Светланы Заготовой густой консистенции, что подчиняет читателя с первого абзаца, с первой строки. Даже утомившись от такой весомости, оставить чтение нелегко. Ибо весомость эта есть продукт зоркости писателя, «фиксирующего шевеление мира даже в статике». Текст, как торт ликером, пропитан легкой иронией, а подчас и сарказмом. А некоторые фразы чрезвычайно пронзительны и бьют навылет. Приведу несколько: 

«…все как один, писа́ли как пи́сали — легко и непринужденно — кто в стол, кто мимо стола»; «Человек умирает не от болезней и не от старости. Человек умирает от совести. Бессовестные бессмертны…»; «органный оргазм»; «…энергия одиночества страшнее энергии нелюбви»; «Благосостояние росло, а благость убывала, улыбка теряла абрис, свойственный счастливому человеку»; «…если не знаешь, для чего жить, живи для людей, которые не знают, для чего жить»; «…здесь вам не постель, здесь поле деятельности»; «Такая энергия может разорвать тебя изнутри, как яйцо в микроволновке»; «Он быстро вырос и начал, не переставая, жениться». (Загот.)

Все это сказано героями или автором о героях. Их пантеон состоялся. Кроме ранее упомянутых, интересна Камелия, поэтесса, перешедшая на прозу по причине отсутствия любви, получившая инфантильную травму в очень зрелом возрасте, а также несостоявшаяся феминистка-экспериментатор. Похоже, в ней скрыт ключ к подтекстам романа:

«У Камелии нигде — ни в душе, ни в доме тоже не было пустых мест. Все, что с ней происходило, имело вес, место и назначение, складываясь в судьбу последовательно и аккуратно, как белье в большом платяном шкафу». (Загот.)

Да, да. Чем не проявление той самой синхронии?

Еще один женский образ — Нюся, классная пианистка и арт-менеджер поневоле.

«Запросы зрителей удивляли, поднимая выщипанные Нюсины брови до середины лба. Многие музыканты, как ни старались, но так и не научились играть плохо». (Загот.)

Сознаемся, в пантеоне кроме богов необходимы богини, чем больше, тем лучше. Тем более, добрые и талантливые, не любящие грубого реализма, создающие стерильное счастье.

«Что можно еще добавить?.. И Карина, и Камелия, и Нюся, да и все приходящие в клуб мужчины, как ни парадоксально, не могли друг без друга жить, возможно, даже любили друг друга. Но любовь эта была замешена на всеобщей любовной недостаточности, всесветном одиночестве, а это неестественное состояние человека, пришедшего в мир за счастьем, — вынужденное что ли. Ну что это такое? Встаешь утром, умываешься и идешь за любовью к чужим тебе людям…» (Загот.)

В клуб! Все в клуб! Да все уже там, кроме щедрого мецената, на которого так не терпится посмотреть, будь он даже с рогами. Его ждут. Его хотят, о нем мечтают. О нем вещает дух клуба — марионетка Тофи, подобно призраку оперы, — голос обще-индивидуального преморбида* творцов. Тофи на протяжении всего интермеццо этой мистической ночи незримо присутствует и прилагает титанические усилия увязать смыслы, вложить их в головы местных гениев. Не получается. Его мысли в их устах становятся тривиальными или забалтываются, что вполне естественно в предложенной ситуации. Ведь, по непреложному условию, деньги должны быть разделены правильно. Вот и поди знай — как? До развязки далеко, и кто может предположить, что загадочный меценат — внезапно разбогатевший бывший член клуба. Самый, к слову сказать, презираемый. Но на такое прорицание в клубе, похоже, не находится нужных синхроний.

Интонационно-смысловое единство романа представлено одновременно всеми срезами, как мозг на МРТ. Будь то типажи нашего времени, жизненные драмы (куда уж без них) или вечные гуманитарные идеи, в том числе касающиеся профессионализма и дилетантизма в искусстве, а также вопросы апокалиптического либо инфернального толка. А где прикажете все это обсуждать, если не в клубе любителей жизни? И самое для этого подходящее время — ночь дележа, когда каждый, с одной стороны, ощущает легкий аромат гонораров, с другой — опасается остаться ни с чем.

Невозможно удержаться, чтобы не привести несколько любопытных цитат из диалогов и монологов героев:

«Смерть — это ведь интимное, личное — важно чаще прислушиваться к себе, чтоб услышать — когда, в какой день природе, чтоб выжить, потребуется именно твой бионабор». «…жить становилось все страшнее и страшнее, он понимал все больше и больше. Бесстрашных и свободных не одобрял… Есть вообще-то один парадоксик, разрывающий сердце творческого человека. Все годами ждут поощрений от власти, даже если эта власть читать-писать не умеет… Во власти всегда мертвецы. И лучше от них держаться подальше, чтоб не заразиться… Подхватил чужую жизнь, как вирус, и не заметил. Все — нет тебя». (Загот.)

Роман напоминает сложный орнамент — с неуловимым ритмом, скрытыми паттернами, игрой света и стиля. Иногда не разобрать — запрограммировал автор такую синусоиду текста или сам следовал наитию, бросая монетку, гадая в «чет-нечет». Психофизика, не иначе. И жизнь все же поскрипывает, как сказано в финале романа.

Выходит, правы овцы. Даже если тебя обнулили и до обретения пьедестала невыразимо далеко, начинай с нуля, заново познавай, и не уставай удивлять и удивляться. Потому что жить надо так, чтобы смерть застала тебя живым*.

 

*Персонолог — изучающий личность и различные индивидуальные процессы. Акцент делается на попытке создать согласованную картину личности в её взаимосвязях с миром.

*Преморбид (morbus — болезнь, лат.) — предшествующее развитию болезни состояние.

*Высказывание Виктора Шовкошитного, психотехнолога.