«Комната бога в коммуналке или пантеон напуганных вивисекторов», рецензия на роман Светланы Заготовой «ООО, или Клуб любителей жизни и искусства»

Все еще встречаются романы, которые можно назвать прежде всего психофизическими событиями. Для меня и, наверняка, для многих. (Роман «ООО…» отнюдь не «филологический», несмотря на то, что большинство центральных персонажей — писатели.) Кто-то скажет — чего только не случается, даже хорошие книги. Конечно, выбор текста читателем — всегда некая казуальная игра. Но что касается этой книги… Тут нечто иное — то, что Юнг называл синхронией. То, что каждый из нас использует ежедневно в своих маленьких персональных пророческих ритуалах перед принятием важных и не важных решений. (В наше время каждый сам себе оракул.) Синхрония: совпадение событий, звуков, запахов, совпадение вибраций личностей так же естественны в нашей реальности, как амбивалентность и борьба с ней на пути взаимного влияния, совершенствования, трансформаций. В некотором смысле все мы отчасти вивисекторы — без устали и сожалений модернизируем окружающих и себя самих, нисколько не задумываясь, удачны ли, целесообразны ли наши опыты. Таковы люди, опаленные творческим огнем.

Сквозное интермеццо произведения разыгрывается клубной вечеринкой в стиле бохо. Это хорда, гибкая, но прочная, удерживающая всю романную композицию, я бы сказала, романное тело. На вечеринке (кстати, вполне делового содержания — распределение дара неизвестного мецената) собралась местная богема: писатели, музыканты, художники, профессионалы и любители, мнящие себя непризнанными гениями, в глубине души презирающие друг друга и одновременно отчаянно нуждающиеся друг в друге.

«Одиночество забрасывает человека в толпу, а та заряжает его бесстрашием, иногда, как говорится, бессмысленным и беспощадным…», «Вам страшно в этом огромном мире, находясь внутри Бога, как в комнате, которая с каждым днем сужается, словно шагреневая кожа… от страха люди липнут к одним и отодвигаются от других, создают множество организаций: партии, клубы, всякие группы по интересам. Вместе не так страшно даже перед лицом страха». (Загот.)

Или в этом контексте парадоксальное — «Жизнь стала объемнее, шире, но и места для страха в ней стало больше…» (Загот.)

Это слова психиатра, которого посещает Юда, успешный детский писатель, обходящий живых детей десятой дорогой.

«Перемещался Юда всегда незаметно — как кот, терся о пиджак Председателя, оставляя на нем свои волосы в знак любви и преданности, оттого, вероятно, и облысел. Потом он гладил плечо Председателя. Эдакий предпоцелуй, рудиментарная нежность к власть предержащему». (Загот.)

Впрочем, в клубе целый парад достаточно успешных, занявших раз и навсегда свой законный трон. Насколько законный? Навсегда ли?

Читая Заготову, в какой-то момент я была поражена возникшей нелицеприятной ассоциацией. А именно: известно, что любое стадо овец имеет свою иерархию. Лидеры получают лучшие места и могут контролировать поведение остальных участников группы. Казалось бы, все определено. Так зачем же, скажите на милость, всякий раз после очередной стрижки овцы устраивают поединки? А дело вот в чем (стоит заглянуть на канал «Дискавери») — овцы, лишенные шерсти, перестают узнавать друг друга и, вследствие охватывающего их ужаса, бросаются в драку. Такая странная ассоциация. Мир полон казусов, но также полон синхроний и пророчеств. В нем «удар кулака — сродни удару молнии», он способен превратить злых людей в карикатуры и тем самым наметить пунктиром путь сублимации для художника Ленчика, подвергавшегося травле в школе из-за физического увечья. Вообще, характеристики членов клуба выписаны порой чересчур детально, но тем не менее данное полотно несомненно принадлежит кисти опытного мастера и тонкого персонолога*.

Проза Светланы Заготовой густой консистенции, что подчиняет читателя с первого абзаца, с первой строки. Даже утомившись от такой весомости, оставить чтение нелегко. Ибо весомость эта есть продукт зоркости писателя, «фиксирующего шевеление мира даже в статике». Текст, как торт ликером, пропитан легкой иронией, а подчас и сарказмом. А некоторые фразы чрезвычайно пронзительны и бьют навылет. Приведу несколько: 

«…все как один, писа́ли как пи́сали — легко и непринужденно — кто в стол, кто мимо стола»; «Человек умирает не от болезней и не от старости. Человек умирает от совести. Бессовестные бессмертны…»; «органный оргазм»; «…энергия одиночества страшнее энергии нелюбви»; «Благосостояние росло, а благость убывала, улыбка теряла абрис, свойственный счастливому человеку»; «…если не знаешь, для чего жить, живи для людей, которые не знают, для чего жить»; «…здесь вам не постель, здесь поле деятельности»; «Такая энергия может разорвать тебя изнутри, как яйцо в микроволновке»; «Он быстро вырос и начал, не переставая, жениться». (Загот.)

Все это сказано героями или автором о героях. Их пантеон состоялся. Кроме ранее упомянутых, интересна Камелия, поэтесса, перешедшая на прозу по причине отсутствия любви, получившая инфантильную травму в очень зрелом возрасте, а также несостоявшаяся феминистка-экспериментатор. Похоже, в ней скрыт ключ к подтекстам романа:

«У Камелии нигде — ни в душе, ни в доме тоже не было пустых мест. Все, что с ней происходило, имело вес, место и назначение, складываясь в судьбу последовательно и аккуратно, как белье в большом платяном шкафу». (Загот.)

Да, да. Чем не проявление той самой синхронии?

Еще один женский образ — Нюся, классная пианистка и арт-менеджер поневоле.

«Запросы зрителей удивляли, поднимая выщипанные Нюсины брови до середины лба. Многие музыканты, как ни старались, но так и не научились играть плохо». (Загот.)

Сознаемся, в пантеоне кроме богов необходимы богини, чем больше, тем лучше. Тем более, добрые и талантливые, не любящие грубого реализма, создающие стерильное счастье.

«Что можно еще добавить?.. И Карина, и Камелия, и Нюся, да и все приходящие в клуб мужчины, как ни парадоксально, не могли друг без друга жить, возможно, даже любили друг друга. Но любовь эта была замешена на всеобщей любовной недостаточности, всесветном одиночестве, а это неестественное состояние человека, пришедшего в мир за счастьем, — вынужденное что ли. Ну что это такое? Встаешь утром, умываешься и идешь за любовью к чужим тебе людям…» (Загот.)

В клуб! Все в клуб! Да все уже там, кроме щедрого мецената, на которого так не терпится посмотреть, будь он даже с рогами. Его ждут. Его хотят, о нем мечтают. О нем вещает дух клуба — марионетка Тофи, подобно призраку оперы, — голос обще-индивидуального преморбида* творцов. Тофи на протяжении всего интермеццо этой мистической ночи незримо присутствует и прилагает титанические усилия увязать смыслы, вложить их в головы местных гениев. Не получается. Его мысли в их устах становятся тривиальными или забалтываются, что вполне естественно в предложенной ситуации. Ведь, по непреложному условию, деньги должны быть разделены правильно. Вот и поди знай — как? До развязки далеко, и кто может предположить, что загадочный меценат — внезапно разбогатевший бывший член клуба. Самый, к слову сказать, презираемый. Но на такое прорицание в клубе, похоже, не находится нужных синхроний.

Интонационно-смысловое единство романа представлено одновременно всеми срезами, как мозг на МРТ. Будь то типажи нашего времени, жизненные драмы (куда уж без них) или вечные гуманитарные идеи, в том числе касающиеся профессионализма и дилетантизма в искусстве, а также вопросы апокалиптического либо инфернального толка. А где прикажете все это обсуждать, если не в клубе любителей жизни? И самое для этого подходящее время — ночь дележа, когда каждый, с одной стороны, ощущает легкий аромат гонораров, с другой — опасается остаться ни с чем.

Невозможно удержаться, чтобы не привести несколько любопытных цитат из диалогов и монологов героев:

«Смерть — это ведь интимное, личное — важно чаще прислушиваться к себе, чтоб услышать — когда, в какой день природе, чтоб выжить, потребуется именно твой бионабор». «…жить становилось все страшнее и страшнее, он понимал все больше и больше. Бесстрашных и свободных не одобрял… Есть вообще-то один парадоксик, разрывающий сердце творческого человека. Все годами ждут поощрений от власти, даже если эта власть читать-писать не умеет… Во власти всегда мертвецы. И лучше от них держаться подальше, чтоб не заразиться… Подхватил чужую жизнь, как вирус, и не заметил. Все — нет тебя». (Загот.)

Роман напоминает сложный орнамент — с неуловимым ритмом, скрытыми паттернами, игрой света и стиля. Иногда не разобрать — запрограммировал автор такую синусоиду текста или сам следовал наитию, бросая монетку, гадая в «чет-нечет». Психофизика, не иначе. И жизнь все же поскрипывает, как сказано в финале романа.

Выходит, правы овцы. Даже если тебя обнулили и до обретения пьедестала невыразимо далеко, начинай с нуля, заново познавай, и не уставай удивлять и удивляться. Потому что жить надо так, чтобы смерть застала тебя живым*.

*Персонолог — изучающий личность и различные индивидуальные процессы. Акцент делается на попытке создать согласованную картину личности в её взаимосвязях с миром.

*Преморбид (morbus — болезнь, лат.) — предшествующее развитию болезни состояние.

*Высказывание Виктора Шовкошитного, психотехнолога.