«НЕПРОЩАЮЩИЙ HOMO SCRIPTOR* И НЕПРОСТИТЕЛЬНАЯ ЭКЗЕГЕЗА*» рецензия на книгу Сергея Рядченко

Сергей РЯДЧЕНКО. «Укротитель Баранов. Сказки трезвого человека». Одесса: «Черноморье», 2018

                                                                                                                    Vita brevis, ars longa

                                                                                                                  Жизнь коротка, искусство вечно

                                                                                                                                                        (лат.)

                                                                                                        Мир может быть познан только

                                                                                                        в форме литературного дискурса, 

                                                                                                        потому что всякая наука – это        

                                                                                                        наука о нарративе.

                                                                                                                                              Ж.-Ф. Лиотар

   По утверждению выдающегося романиста современности Джона Фаулза, выбор названия для романа – занятие увлекательное, хотя и кошмарное. Представляю, как повеселился Сергей Рядченко, когда называл «Укротителя Баранова». Или «Укротителя баранов»? Нет, все же Баранова. Каламбур. Не удивлюсь, если для автора это название из тех, что помогают разматывать клубок повествования, из тех, с которых берет начало его меандр.

   В мире превеликое множество умных книг. Они нужны людям, мы любим их и преклоняемся перед ними. Вот только я с некоторых пор охочусь за книгами, в которых когниции* поставлены не во главу угла. Мне милей «книги – источники сил» (как говорят каббалисты*), где каждое слово вызывает не столько умозрительную, сколько чувственную реакцию, эманирует*, лучеиспускает.

   В данном, счастливом для пожирателя текстов, случае человек пишущий потчует человека читающего абсолютной в каком-то ракурсе, непростительной и непрощающей правдой, от которой больно смотреть на свет.

   Когда поглощаешь прозу такого качества, неизбежно ищешь опоры в собственной самости, откуда, пусть трудно, болезненно и долго, протаптывается тропка в прозрачную сепию сознания и густое индиго бессознательного Мастера. Только таким образом открывается возможность интроецировать* довербальные смыслы и аффекты, оттиски и рельефы сущностей, изваянные писателем.

   Взявшись за толкование своих ощущений от чтения романа Сергея Рядченко «Укротитель Баранов. Сказки трезвого человека», вынуждена признаться, что осмос этих строк затягивает, не отпускает, не позволяет расслабиться, нагнетает напряжение, невзирая на кажущуюся тональную игривость текста. Сидит наш Автор лукаво прищурившимся буддой и посмеивается в бороду, а тут мучайся с его махровым ласковым постмодерном, щупай плотность мздры сего метафикшна. Мощь воздействия столь велика, что порой возникает чувство ведомых эмоций типа «мной смеются» или «мной грустят». Десяток страниц и – вуаля! – книга уже читает меня, как радар читает неизвестное.

   Исследователь оказывается поставлен в положение соучастника творческой игры, подельника тонкого, иносказательного, намёкового чествования предшественников от Сервантеса до Борхеса, но вовсе не средствами вульгарного пастиша*.

«Так и трутся вот люди во лжах своих; даже весело аж до ужаса».

                                                                     Сергей Рядченко «Укротитель Баранов»

   Роману присуща особая описательная поэтика, которая работает на уровне композиционного единства всех элементов, прощупывая время-пространство, нерв сочинителя и точку в его сердце, в совокупности создающие аутентичную модель микрокосма.

   Слово здесь – та серебристая блесна, с помощью которой выдергивается из субстанции эго тот или иной образ. Ничего не попишешь, такова машинерия зрелой человеческой психики. А автор подсекает и подсекает!

   Вслушайтесь в ритм прозы и собственные ассоциации (более ничего не потребуется):

«…все эти нам Панталоны и Скарамуччи, Артамоны и Коломбины, Джопполины и Арлекины, Охламоны и Педролины, Баланзоны и Труффальдины, Стентереллы и Пульчинеллы, Каравеллы и Капитаны, слезы, визг, объятья, драмы, ссоры, срамы, ураганы, сребро-злато, басурманы, Жирандоли и Тартальи, Целомудрецы, Нахальи, Искусители в сутанах, Попечители в кафтанах, Хрены, Редьки и Петрушки, Топинамбуры, Простушки, Сельдерей, Капрал, Субретка, Инженю, Майор, Нимфетка, Карабуцалка, Дрожалка, Панч, Апач, Дуршлаг, Скакалка, Хмырь, Бригелла, Офигелла, там Фиаска, там Поспелла, Барин с Барынькой, Дылда с Маленьким, сто секретов от Полишинеля, Субалтерн, Форейтор, Дюймовка, Емеля, –  все они, кого ни хватись…»

                                                                     Сергей Рядченко «Укротитель Баранов»

   Жаккардовое плетение романного полотна многослойно. И как полагается, слои плотно и сложно проникают один в другой. Трудно выпутать Злату из Лидочки, златогласую и златовласую из влюбчивой и своенравной. Так же тесно связаны между собой Я и неЯ главного героя Ивана Южанина, писателя «на всю голову», переполняемого веществом спелой любви, от чего и случаются у него нервные срывы и запои.

   В кайме-зачине жаккарда – аллегория циркового представления, обозначенная автором как выполнение своего обещания сыну, а быть может, не только ему…  Да и последний узелок вот каков:

«…сводил вчера Саньку в цирк, мы там были с ним, очень были, и, значит, выполнил свое давнее обещание.

Взял да исполнил.

И теперь вот собой доволен».

                                                                     Сергей Рядченко «Укротитель Баранов»

   От частных аллегорических шифров можно легко перейти в общую атмосферную аллегоричность. Под почти цирковым куполом, созданным автором, его двойниками, его персонажами, разворачивается волшебное представление, длящееся целую ночь и целую жизнь. И это только мерещится, что зритель под куполом один-одинешенек – похожий на утес укротитель Ярослав Баранов. На самом деле их трое: Ярик, он же Слава, и я, уставшие укрощать. Сил у нас «под утро самой короткой ночи» осталось чуть – аккурат на сопереживание драме, назревшей между супругами Иваном и Лидой (она поет и «смеется наотмашь, смех в потолок»), сопереживание траги-фарсу, в итоге которого – незыблемая свобода любящих и любимых, их нетронутая индивидуальность, их возвышенное одиночество. Потому и не складывается любовный треугольник Южанин–Лидка–Баранов, а распадается в одночасье, словно в насмешку над ожиданиями любопытствующих.

«И Баранов покивал головой и пожал плечами, как он делал уже не раз и не два, а сто раз, с тех пор, как мы пожаловали сюда, в заповедную мою зону. Думаю, в этом слиянии, в этом симбиозе кивка со вздыманием и опаданием плечевой мощи, в этом их контрапункте, Баранов интуитивно нащупал первый проблеск из жестикуляции грядущего, из новой эпохи…»

                                                                     Сергей Рядченко «Укротитель Баранов»

   По античной концепции поэт (сочинитель) – собеседник муз, по библейской – пророк. Здесь – и первое, и отчасти второе. Вкупе. Здесь он мой собеседник, пророчащий и ворожащий исключительно для меня. А я предугадываю в свою очередь, что каждый приобщившийся к явленному феномену наверняка подумает: «Никто не поймет эту книгу так глубоко, как понял ее я!» И будет горд собой, горд книгой, оставив неприкосновенным их общий секрет. И будет, несомненно, прав в своем достоверном заблуждении. Ведь сказано в романе: «за одно несчастье два счастья дают».

   Затрудняюсь с определением недостатков романа. Но: была – не была! Назову, пожалуй, чужеродность его в ряду современных прелестно-легковесных одесских текстов, особенно из носителей потрепанного одесского мифа. Если же не позиционировать «Укротителя Баранова» как книгу, принадлежащую одесской литературе, а брать шире (так оно, собственно, и есть), то ее инаковость – неоспоримое преимущество. Далее. Хочу заметить, что лично я, отпетый homo scripter, воспринимаю центрального персонажа – писателя – неким легким мошенничеством в беллетристике. С другой стороны, каждый из нас порой начинает «из собственной судьбы выдергивать по нитке» (в соответствии с Булатом Окуджавой). Окончательно реабилитирует Сергея Рядченко в моих глазах то, что невозможно вычленить диагностированное писательство Южанина из упомянутого жаккарда романа, совершенно невозможно. Это как попытаться препарировать из организма его всепронизывающее кровеносное русло. Выходит, и этот авторский порок совсем не порок. Тут критик разводит руками и ставит смайлик, предоставляя судить человеку читающему, бесхитростному и чистосердечному. Однако все же предполагаю у некоторых читателей трудности, обусловленные необходимостью прилагать усилия для осязания и осознавания всех смыслов и подтекстов. Отказ от свободы ассоциаций у них может сделать чтение требующим неустанного стимулирования и прояснения: перечитывания, возвращения назад, обращения к словарям и википедиям… Впрочем, является ли недостатком тренировка перцептивных* процессов? Или воспитание вкуса? Или выработка критического мышления?

«…Вот это самое «здесь и сейчас». Понимаешь? Тренирует восприятие.  И спрямляет контакт с мирозданием».

                                                                     Сергей Рядченко «Укротитель Баранов»

   В заключение осмелюсь сделать прогноз: состязание за популярность эта книга скорее всего проиграет. Тиражи романа будут сравнительно невелики. Однако, на мой взгляд, сие не есть фиаско, а есть чистый триумф в нашем сегодняшнем мире-перевертыше, мире-симулякре*. Среди целевой аудитории, за благосклонность которой так отчаянно борются известные сочинители, глубоко изучившие науку продаж, вряд ли найдется большинство, научившееся различать звуки голоса истинной литературы. Увы…

*Экзегеза - учение об истолковании текстов либо толкование текстов.

*Когниция – (от лат. cognitio) знание, познание.

*Каббалист – изучающий науку каббалу.

*Эманация – зачастую употребляется для обозначения переноса чего-либо духовного с одного предмета на другой.

*Интроекция - (от лат. intro — внутрь и лат. jacio — бросаю, кладу) — бессознательный психологический процесс, включение индивидом в свой внутренний мир воспринимаемых им от других людей взглядов, мотивов, установок и пр. (интрое́ктов).

*Пастиш – (фр. pastiche: от итал. pasticcio — пастиччо, стилизованная опера-попурри, букв. «смесь, паштет») — вторичное художественное произведение (литературное, музыкальное, театральное и проч.), являющее собой имитацию стиля работ одного или нескольких авторов. В отличие от пародии, пастиш не столько высмеивает, сколько чествует оригинал.

*Перцепция – чувственное познание предметов окружающего мира, субъективно представляющееся непосредственным.

*Симулякр – (от лат. simulacrum< simulo — «изображение» от «делать вид, притворяться») — «копия», не имеющая оригинала в реальности.