«Олька»

Олька

 

Всем привет!

Зовусь я Олька

от меня вам Парасолька

детства зонтик расписной

поиграете со мной?

в догонялки по страницам,

в прятки с прошлым...

выйдут лица

из укрытий,

раз-два-три

Всех ли удалось найти?

вот прабабушка, прадед,

дядя, бабушка, сосед,

есть друзья, и есть сестра

мама с папою  – Ура!

Парасольку я открою

ничего от вас не скрою

солнечный мой зонт найдет

тех, кто в памяти живет

словно яркие огни

засияют вам они.

 

Лимонад

 

Папа у Оли военный, и переезды с места на место для неё привычное дело. Мама  говорит: «У нашей семьи всегда чемоданное настроение». Они живут то тут, то там. Хорошо – родовое поместье не меняет дислокации.

Летние каникулы Олька проводит у бабушки, проверяя старые деревья на прочность и испытывая бабушкино терпение. Излишнее любопытство внучки доставляет массу хлопот. Бабушка хоть и не улыбчива, но очень добрая, и все шалости сходят Оле с рук. Есть ещё одна бабушка, то есть прабабушка, она ещё больше балует правнучку. В день пенсии, как только уходит почтальон, она зовёт Олю в свою комнату-светёлку, отгибает уголок скатёрки, достает бумажечки, перебирает, пересчитывает, а потом вручает три или пять рублей. Случается, что за этим занятием их застаёт мама. Мама не скрывает своего недовольства:

– Не балуйте ребёнка деньгами!

– А кто балует? Кто балует? Хай дытына соби морожено купыть!

Оля радостно спускает полученную сумму на всякие «вытребеньки». 

 

Природа – это хорошо, бабушки-дедушки – замечательно, но детям нужны друзья. Без друзей к ребёнку приходит скучное настроение и вызывает приступы нытья, а это раздражает взрослых. У бабушки Оля дружит со своим троюродным братом Игорем, он почти её ровесник, с ним всегда весело. Они вместе лазают по деревьям, соревнуясь в царапинах, строят халабуды-шалаши, кувыркаются в траве, собирают клубнику, лекарственную ромашку, мяту и липу, обыскивают сараи, как заправские сыщики, ведут раскопки  и болтают без умолку. Вернее, Олька болтает, а Игорь молчун по природе, больше слушает, чем говорит…

Знойным летом всё время хочется пить. Очередной приступ жажды принёс желание выпить не колодезной воды, а чего-то другого, праздничного.

– Хочу лимонад!

Оля засунула руку в карман, извлекла оттуда мелочь, развернула ладошку, прикинула в уме сумму и с сожалением сказала:

– Денег осталось совсем немного… Игорь, а давай сами лимонад сделаем?

– Давай, – согласился брат.

– Я слышала, как моя сестра рассказывала подруге, что для лимонада нужен лимонный сироп, лимонная  кислота и сода. Если эту смесь залить водой, получается шипучка, похожая на лимонад.

– Давай попробуем.

– Но где мы возьмём сироп?

Оля стала на тетрадном листе записывать план действий и тут услышала, что её кличет бабушка:

– Оля-а!..

– Ба, я Оля уже десять лет. Что ты хотела?

– Будь добра, сбегай за хлебом,  купи кирпичик на обед.

– Хорошо, только, чур, сдача моя.

– Ладно, – согласилась бабушка.

Дом у бабушки стоит на горе, с которой виден противоположный холм в буйной зелени: горят-сияют купола церкви, вьётся река, разноцветные крыши домов похожи на драгоценные самоцветы, а  соломенные вкрапления придают всему этому пространству сказочный вид…  Спуститься с горы плёвое дело, а вот возвращаться обратно с авоськой куда тяжелее. Гора такая крутая – кажется, что поднимаешься прямо в небесную синь с белыми пуховками облаков.

– Жара! Тенёчка нет, дорога слишком широкая, а деревья в огороде невысокие. Вишенки понасажали и малину, а ещё кусты смородины вижу, а вот про клёны забыли. Они распушили бы крону, и нас бы тень укрыла. Шли бы себе, как короли! – Олька даже приосанилась, изображая королевскую поступь.

– Так клёны ж не фруктовые, – возразил Игорь.

– Ну и чё? Смотри, какие участки большие, а им земли для клёнов жалко.

Тут на телеге проехал знакомый конюх, и Олька забыла о жаре, заглядевшись на лошадь. Та обивала себя хвостом, отгоняя мошкару, и размеренно шагала вверх.

– Оля, чего стоишь, идём. Сама же причитала: «жа-а-рко»…

– Ах, какая красивая! Ох! Вот бы покататься… Обожаю лошадей!

– А на нашей улице дом строят, завтра собираются хату мостыть, и  кони будут глину месить, приходи, покатаешься.

– Ух, ты! Прибегу!

Олька очень восторженная барышня. У неё эти «Ох! Ух! Ах!» выскакивают от переизбытка чувств. Игорь привык, что она – ходячий салют с фейерверком восклицаний.

В магазине Оля пересчитала сдачу и, соединив её со своими сбережениями, сделала неутешительный вывод:

– На сироп не хватает. И почему он такой дорогущий – два рубля 25 копеек? Игорь, у тебя случайно нет лишних денег?

– У меня их полное отсутствие.

– Жалко.

Они уныло поплелись домой, но через несколько минут Ольга подпрыгнула и затараторила:

– Ура! Я придумала! Игорь, сироп мы заменим вареньем – понятное дело, без ягод.

Отдавая бабушке буханку хлеба, Оля пошутила:

– Вот тебе кирпичик для строительства обеда. Ба, дай нам, пожалуйста,  лимонную кислоту, соду и варенье.

– Зачем?

– Мы хотим лимонад сделать.

– Бери, вон в той тумбочке пачка соды, а вот за той коробкой, отодвинь её, баночка с лимонной кислотой.  Варенье на столе, есть вишнёвое и кизиловое, выбирай любое.

Оля долго разглядывала баночки с вареньем. Она выбрала вишнёвое, потому что кизиловое было в белых жемчужинках – засахарилось. Извлекать сироп из такой густоты было не резонно... Вытащив  ягоды вишни на блюдце, Оля взяла два стакана, наполнив их тягучей жидкостью, добавила кипяченой воды, а потом смешала в чайной ложечке соду с лимонной кислотой и взболтала содержимое.  Жидкость зашипела, забулькала, и они с Игорем быстро, пока не закончилась химическая феерия, залпом выдули «лимонад» ручной работы.

– Ничё так.

– Угу.

– Почти как настоящий.

– Похож.

А через пару минут во рту появилось малоприятное содовое послевкусие.

– Не, не будем больше лимонадничать. Давай лучше мороженое сделаем.

– Так лето же, оно не застынет, ему минус нужен, а тут вон какой высокий плюс,  посмотри на градусник.

– Игорь, ты чего, мы его в старом колодце остудим, в том, что у озера, там вообще мало кто воду берёт. Мы его в кастрюльке на верёвочке спустим, и оно живо охладится! …Интересно, куда задевалась книжечка с рецептами? Ага, вот она. Для мороженого нужно сгущённое молоко, масло, сахар и яйца…

Парочка быстро нашла необходимые ингредиенты,  в сарае отыскала длинную верёвку, а потом… пришлось долго объяснять бабушке, почему у неё больше нет двухлитровой кастрюли, а конюху – почему вода в колодце сделалась молочного цвета с жирными пятнами. Ну кто же мог догадаться, что верёвка в самый неподходящий момент развяжется?!

Оля понимала, что завтра никаких катаний на лошади не будет – бабушка приказала строго: «Со двора ни ногой, сиди дома, чудо-юдо-кулинар». Конечно, можно было схитрить и укатить на велике, не нарушая  запрет «из дома ни ногой», но теперь конюх вряд ли даст покататься на лошади. Ольке вспомнилось, как он кричал им вслед:

– У-уу, сорванцы, я вам уши поотрываю!

Уши у Оли что надо, и расставаться с ними она не намерена.

 

Оля припомнила поговорку, а их она знала великое множество благодаря своей матери.  Олина мама знает на память сотни сказок и стихов и много-много поговорок. Каждую необычную жизненную ситуацию она облекает в афоризм. Особенно часто она повторяет: «Перемелется – мука будет».

– Ба, у нас мука есть?

– Есть!

– Давай вареники с вишней сделаем.

– Я не против.

– С меня вишня. С тебя тесто.

Фыркнув, как лошадка, сдувая со лба непослушную прядку волос, махнув прической «конский хвост», Олька отправилась за вишнями. Набрав полную миску спелых ягод, тщательно помыв их, она принесла добычу бабушке. Они дружно налепили вареники. Вареники получились вкусные и красивые. А потом бабушка сказала:

– Беги к Игорю, дядя Василий тебя на лошади покатает.

– Правда?

– Правда. Мы ведь с ним тоже когда-то были детьми.

Оля попыталась представить бабушку ребенком, но у неё никак не получалось вернуть бабушке детство даже на одно мгновение. Сколько Оля себя помнила, бабушка для неё всегда была бабушкой,  с мелкими морщинками у глаз, чуть шершавыми руками и очень грустными глазами. Оля чмокнула бабушку в щёку и побежала навстречу своей мечте.

 

Меломанка

У Ольки есть старшая сестра. У сестры есть своя комната, а у Ольки нет,  она живёт в общей, у них такая комната называется залом. По телевизору Оля слышала фразу «Колонный зал Советов». У них в доме никаких колонн не было, зато советов хоть отбавляй. По большей части советы давали Оле, и предполагалось, что она должна им следовать. Но Оля следовала только за своим сердцем, а оно было ещё тот путеводитель!

Вернёмся в дом и заглянем в келью сестры. Комната у Инны – просто мечта поэта. А Оля – начинающий поэт. Она начиталась стихов из записной книжки сестры – естественно, без спроса. И решила, что тоже будет писать стихи.

А что? Ничего сложного, берёшь слова, находишь рифму – и готово.

 

Мы сидели на качели

И качались еле-еле,

А потом как полетели –

Чуть с качелей не слетели.

 

– По-моему, хорошо! –  сказала сама себе Олька, явно довольная рифмовкой.

И, встав в позу памятника, на некоторое время торжественно застыла, а потом решила продолжить:

– Про любовь писать буду.

 

Я клянусь тебя любить вечно

Не веди себя беспечно,

Не смотри на моих подруг:

Я ревную тебя, мой друг.

 

Закончив четверостишие, она ударилась в воспоминания. Вот Сашка, писал записки, что любит, а сам ходит за этой Маринкой, Лиле улыбается, в общем, разбил девичье сердце.

 

– О! Так это же строка стихотворения!

 

Разбил девичье сердце,

Сказал: «Люблю»…

– А сам?

А сам с другой в кино идёт…

Тут она поставила многоточие и объявила:

– Белый стих!

И приняла решение, что достаточно побыла поэтом, и пора стать меломаном.

У сестры в комнате стоял новенький проигрыватель и солидная стопка пластинок. Оля нажала на кнопку, засветился экран. Она открыла крышку, вынула из конверта пластинку и, совместив отверстие на пластинке со штырьком проигрывателя, довольно вздохнула и громко сообщила:

– Молодец! Справилась!

И продолжила – приподняв лапку с иголкой, опустила её на пластинку.

Зазвучала музыка:  «Самоцветы», «Листья жёлтые» – и Оля закружилась, а потом решила попрыгать. Прыжки проигрыватель не одобрил, иголка перестала скользить и соскочила.

– Смена пластинки, – опять довольно громко объявила она окружающему пространству и принялась перебирать, что бы послушать. О! ВИА «Верасы» – и, подвывая солисту «Белый снег, белый снег…», продолжила осматривать коллекцию винила. Но, заметив на тумбочке лак для ногтей, решила, что ей срочно необходим маникюр. Поставив бутылку на пластинку, которая звучала первой, Олька принялась водить кисточкой по ноготкам, один, другой, следующий, вот и до мизинчика добралась…

– Ой!

Бутылочка опрокинулась, лак капнул на пластинку.

– Во растяпа! – выругала себя Олька.  – Что делать? Что делать? А! Ацетон! –  и побежала за ватой и жидкостью.

Стерев лак, обнаружила, что на том месте образовалось гладенькое пятнышко без полосок.

– О-ёй, о-ёй! – Приняв решение, взяла побольше ваты и стёрла

 всё. Получилась очень гладенькая поверхность.

– Проверим!

Оля поставила пластинку и вздохнула, ожидая чуда.

– Бжжжжжжжжжжжжжж.

Игла промчалась по пластинке от начала в конец за одно мгновение. Олька не сдавалась и попробовала ещё раз. Музыка стёрлась, остался бжик.

Сердце заколотилось сильнее. У попы появилось странное предчувствие наказания.

Папа это называл витамином РЭ. Прописывал ремень за всякие выходки, но пилюли не давал, просто пугал. А вот Инна по шее  даст, это точно, и мама припечатает пятернёй. Оля решила спрятать пластинку. Нет пластинки – нет проблемы.

– А что? Пластинок полно, она что – считать будет?!

Хотя, там  «Синий, синий иней»,  заметит, начнет искать. Но потом Оля отогнала от себя тревогу и, выбросив кусочки ваты в ведро, на цыпочках вернулась в комнату – осмотрелась, принюхалась, вроде бы не пахнет. И тут в поле зрения попал косметический набор, и Олька сразу поняла, что ей не достаёт красоты. Тени, румяна, помада!!! 

Звук ключей. Кто-то открывал входную дверь.

Олька выскочила из комнаты и уселась за стол в своём «колонном зале», изображая прилежную ученицу.

Инна зашла в квартиру, заглянула в комнату и вместо привета спросила:

– Ты где косметику взяла?

–  Я не брала, – соврала Олька

– Ага, как же… Ты в зеркало посмотри на себя,  матрёшка!

И ушла к себе.  Олька направилась к зеркалу, но не успела дойти до трюмо, как услышала вопль:

– Опять у меня лазила! Мне что – на ключ комнату запирать? Почему ацетоном воняет?

Олька тихо, себе под нос прошептала:

– Не нужно говорить «воняет», красивее звучит «невкусно пахнет».

– Что ты там бубнишь? – и, оглядевшись повнимательнее, Инна увидела на шкафу уголок конверта пластинки.

– Так, что пластинка на шкафу делает?

– Не знаю. Это не я!

– Домовой?!

Оля решила спрятаться за тетрадками.

– Ин, не мешай мне, я уроки делаю.

– Я тебя сейчас сделаю, ты у меня сейчас научишься!

Тут Олька сообразила, что пахнет жареным, и попыталась смыться. Мама пришла вовремя. Увидев заплаканную Ольку,  довольно резко обратилась к старшей дочери:

– Ты зачем её дубасишь, дылда, она еще маленькая!

– Маленькая, да? Краситься моей косметикой – так она большая! Полюбуйся, что твоя «маленькая» натворила, – и показала маме злополучную пластинку.

Когда пришёл папа, застал плачущее царство: две царевны-несмеяны и печальную царицу.

– Сезон дождей?

– Хуже, ураган по имени Олька.

И мама выплеснула папе историю о пластинке.

– Повеселилась ты, дочь, однако, – неодобрительно покачав головой, сказал отец и пошёл на кухню жарить картошку.

Оля решила, что с неё  на сегодня страданий хватит, и пошла помогать отцу, тем более что жареная картошка по папиному рецепту – это очень вкусно.

– А «Синий иней» и «Листья жёлтые» купим, это ж не антиквариат какой-то, правда, пап?

– И то верно, но ты же знаешь, я жуть как не люблю, когда портят вещи.

Не успели они дожарить картошку, как услышали мамин крик.

– Олька, а ну иди сюда!

Олька виновато поплелась на зов.

У мамы в руках были новые босоножки, каблуки которых, откинувшись назад, вяло болтались.

– Не, ну посмотри, посмотри, что натворила. Ты зачем их обувала? Супинаторы сломала!

Папа пришёл на помощь неудачливой моднице:

– Дорогая, не антиквариат же, купим новые босоножки, успокойся!

– Как же, купим! Где мы их купим? Я эти с таким трудом достала… Ты же знаешь,  маленький размер найти сложно, к тому же они итальянские.

– Значит, починим, я знаю отличную сапожную мастерскую, завтра же отнесу.

Папа забрал у мамы босоножки и сложил их в кулёк. Строго посмотрел на Ольгу и добавил:

– А на выходные в кино не идём, будем экономить деньги на ремонт босоножек.

– И конфеты не покупаем, на пластинку будем копить, – добавила горечи сестра, зная, какая Олька сластёна.

– Вы ещё Новый год отмените, – огрызнулась Олька.

– Будешь так себя вести, никакой ёлки не будет.

– Так она и так у нас никакая, пластмассовая.

– Мне кажется, что витамин РЭ тебе таки необходим.

– Спасибо. Я уже здорова, – и почему-то выдала строки:

– Бескиношная диета – это вредно для поэта.

Папа сдержал улыбку и, изображая строгий вид, спросил:

– А оставлять сестру без пластинки, маму без босоножек полезно поэтическому дарованию?

Олька вздохнула и ушла в зал, унося советы, запреты и конфеты, которые успела насыпать в карман. Ещё она успела заметить на шкафу фильмоскоп и точно знала, что завтра она отдастся просмотру диафильмов, и оставшийся вечер размышляла, как взобраться на шкаф.

Бантитка

Папа иногда приходит домой на обед, это случается в те дни, когда мама работает в две смены. Оля подозревает, что родители в сговоре. Маму постоянно волнует вопрос, вымыты ли у Оли руки. Сегодня как раз «иногда», и папа пришёл в обеденный перерыв, проконтролировал  вопрос  мытья рук, и они вместе пообедали.

– По закону Архимеда после сытного обеда полагается поспать. Оль, у меня полчасика, я вздремну чуток.

– А я тебе сделаю массаж!

– Хорошо.

Оля потирает ладошки, дышит на них и приступает:

– Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы.

И водит по спине отца пальцем, изображая линии рельсов и шпал, потом очерчивает круг:

– Едет поезд запоздалый.

Папа подыгрывает, изображая гудок:

–Ту-тууууууууу, чух-чух-чух…

Олька хихикает и продолжает:

–Вдруг рассыпалось пшено. Пришли куры, поклевали, пришли гуси, пощипали.

После точечного и щипательного массажа настала очередь кулачков – топ, топ:

– Пришёл слон, потоптал.

Когда зоопарк закончился, явился работник ЖКХ убирать, Оля изобразила ладошкой поглаживания взад и вперёд, вдоль и поперёк спины.

–Пришёл дворник, подмёл. Поставил стул, стол и сел писать письмо дочке.

Теперь руки стали изображать печатную машинку:

–Дочка, дочка. Я купил тебе платочек, а жене своей чулочки. Дзынь, точка.

Когда такой массаж делают Ольке, она всегда хохочет, особенно от «дзынь, точка», но папа не боится щекотки и мирно посапывает.

– А можно, я тебя причешу?

– Хорошо, – сквозь дрёму соглашается отец.

Олька берёт расческу и приглаживает волосы то в одну, то в другую сторону. Потом собирает волосы в хвостик (папа давно не стригся, и ей это легко удаётся), а завершает  композицию нарядный бант.

– Не папа – а настоящий подарок.

Отец  захрапел.

– Уснул в моей парикмахерской, – шёпотом сказала Оля. – Пойду, порисую.

И, усевшись за стол, в два счёта написала картину, где изобразила поле цветущих тюльпанов, ярких, как бант.

Проснувшись, папа глянул на часы…

– Ого, опаздываю. Пора, я побежал.

И, надев рубашку и фуражку, быстро ушел.

На улице было довольно жарко. По дороге в училище папа несколько раз снимал фуражку, вытирая пот со лба, и не мог понять, отчего на него так странно глазеют прохожие. Перед лекцией зашёл на кафедру выпить стакан воды, снял фуражку и услышал дружный хохот.

– Что, товарищ майор, в детство впали?

Папа взглянул в зеркало: на его голове красовался огромный красный бант.

– Ну, Олька, ну, бантитка!

– Ростислав Иванович, друг, это тебе ещё повезло, что ты сюда зашел, а не в класс. Вот бы у курсантов было веселье,  пиши пропало занятие!

– Отставить разговорчики!

– Есть!

Вечером, засыпая, Олька слышала, как папа что-то рассказывает маме, и они вместе смеются, называя её бантиткой.

– Странно. Сегодня вроде бы ничего не разбила, не испортила, и уроки сделала, и руки помыла… А, вспомнила, брови не причесала.

 

Цирюльник

Прогуливаясь по магазину, Оля увидела привлекательный парикмахерский набор и загорелась желанием стричь. Она стала упрашивать родителей купить ей это чудесное творение,  но мама сказала:

 

– Дорого!

 

И, естественно, не купила. Папа в полемику не вступал. Тогда Оля принялась умоляюще клянчить и  канючить, а это очень тесно связано с нытьём, а нытьё не нравится даже самой Ольке, она его просто терпеть не может,  но иногда для достижения цели приходится идти на крайние меры и терпеть эту канючную канитель.       

Правило канюченья, или мастерство клянчить, заключается в простой игре «Купи слона». На все мамины отговорки: «денег нет», «нет необходимости в данной вещи», «ты все равно сломаешь», «научись сначала беречь то, что есть», «у нас это все вразнобой, соберешь, если захочешь», – надо повторять за мамой её слова и добавлять ангельским голосочком: «Все говорят, что денег нет, а ты купи…» И если вы достаточно настойчивы, умение клянчить откроет  заветную дверцу, и мама раскошелится. Будет сердиться,  конечно, но купит.

Олькина мама – человек добрый и отходчивый, сердитость быстро испаряется, а смешинки вокруг глаз божественны. Купила набор – и  радуется покупке вместе с дочкой.

Вечером Оля расчёсывает всю семью, изобретает прически, тренируется на куклах и чувствует себя настоящим парикмахером.

 

У Оли есть подруга Лена. Она младше Оли на два года. Не то чтобы Оля выбирала Лену в друзья, это получилось само собой. Родители дружат, ходят друг к другу в гости и детей берут с собой, вот и получается: мамы и папы разговоры разговаривают, а детям приходится придумывать свои развлечения. С Леной хорошо, она слушается и делает то, что Оле интересно.

Тетя Галя, уезжая на пару дней,  попросила Олину маму присмотреть за Леной.

Олькиной радости не было предела! Наконец-то в квартире будет жить кто-то, кто младше неё.

Девочек уложили спать на одну кровать на балконе. Они легли головами в разные стороны, чтобы видеть друг дружку во время разговора. Мама заглянула к ним и сказала:

– Устроились валетиком?    

Оля возмутилась:

– Почему это валетиком? Мы дамами легли. Посмотри на карты, там и короли, и тузы, и цифры тоже двусторонние.

Мама улыбнулась и сказала:

– Хорошо, дамы, выключаю свет, спать. 

Но даже в темноте они продолжали болтать, а потом, заснув, ловили сны – каждая своей подушкой. Утром, поделившись уловом, поняли, что сны, конечно, странные, но не страшные.

Оля боится страшных снов и зовет на помощь папу, он умело прогоняет страх.

 

Утром родители ушли на работу, девочки остались дома одни. Весенние каникулы, и в школу не надо. Завтрак на столе, чай еще не остыл. Съев то, что мама заботливо приготовила, Оля и Лена принялись  ликовать.

Дома!

 Ура!!!

 Никакой домашки и уроков!!!

 Они прыгали на диване и кувыркались на ковре. Рисовали и пели, представляя себя великими певицами, изображали из себя моделей,  перемеряя мамины вещи и украшения, и тут Олька придумала:

– Играем в парикмахерскую! Я твой мастер, ты пришла подстричься.

Оля усадила Лену в кресло, надела на неё пелерину из волшебного набора, сама облачилась в парикмахерский фартук и, вооружившись расчёской и ножницами, сообщила:

– Не бойся, рука у меня лёгкая, чуть подровняю, быстро отрастут, растущая луна – это хорошая примета, сейчас как раз такая, как нам нужна. Кончики  посеклись. Однозначно – надо стричь.

Лена недоверчиво глянула в окно, на дворе стоял солнечный день, судить о луне было сложно. Кончики волос не вызывали нареканий, но спорить с мастером стрижки глупо, а играть в парикмахерскую интересно.

 Парикмахерский набор дождался звёздного часа. Оля была в ударе. Трюмо работы местной мебельной фабрики простовато, но крылья зеркала дают отличную панораму, Лена на мягком пуфе в голубой пелерине в обрамлении длинных волос, а Оля в переднике мастера с ножницами и расчёской – поверьте, картина достойна того, чтобы её запомнить.

Оля приступила к работе и стала подравнивать посеченные концы. Как истинный художник, она всякий раз отходила на пару шагов в сторону, оценивая работу. Ровный край ей не давался. Она повторяла снова и снова, пока в зеркале не отразилась девочка с асимметричным каре.

Пришла мама.

–Что происходит?

– Играем в парикмахерскую.

– Оль, у тебя проблемы со здравым смыслом. Ты что натворила? Как я Лениной маме в глаза посмотрю? Не, у меня нет слов. Чудо-парикмахер! Зачем я только купила этот набор… Посмотри, как ты обкорнала Лену!

Взяв у Оли ножницы, мама попыталась спасти ситуацию, но решила, что асимметрия Леночке к лицу, и оставила, как есть.

Лена была счастлива, ей новый образ нравился. Но мама на всякий случай изъяла парикмахерский набор и спрятала подальше.

На следующий день вернулась тетя Галя и пришла за Леной.

Оля сидела в комнате тихо, как мышка.

Войдя в дом, Ленина мама опешила:

– Опа, а зачем вы Ленку подстригли?

Олина мама сбивчиво сообщила:

– Так девочки тут игрались в парикмахерскую.

– Вижу, вижу. Стрижка модельная, модель экспериментальная, эксперимент не удался.  А Олю чего ж не подстригли? – Это тетя Галя сказала мягко, вкрадчиво, а потом,  повернувшись к Лене, стала кричать:

–Дурында, чего свою башку подставляешь?  

Оля вжалась в стул, а Ленка невозмутимо покружилась перед зеркалом и спокойно ответила:

– Мама, это волосы, а не голова, отрастут. И мне, между прочим, идёт прическа. Я на француженку похожа.

– На кособокую ты похожа.

И тетя Галя дернула Лену за руку, чтобы та не крутилась.

– Галя, не нервничай, волосы действительно отрастут. Вспомни свою неудачную химию, стрижку под мальчика – и вон смотри уже какие кудри. Лене эта стрижка к лицу.

–А если Оля решит, что она хирург, ты что – и операцию разрешишь ей сделать?

Ленка задумалась. Алла, Олина мама, испугалась и сказала:  

– Галя, ну не нагнетай, успокойся. Оля не хочет быть врачом.

– Слава богу!

Оля тихонечко вышла на балкон и присела на корточки возле кукол. Одной она основательно отчекрыжила чуб, а другой пыталась сделать стрижку «каскад», но вышла никудышная «лесенка».

– Миленькие, простите, теперь эта прическа у вас навсегда, я не подумала, что у кукол волосы не растут.

Она заплакала, сначала тихо, а потом стала реветь всё громче и громче.

На плач пришли мама, тетя Галя и Ленка.

– Оль, да не расстраивайся. Я не сержусь. Ладно тебе. Хватит, – смягчилась мама Лены.

– А мне нравится, честно-честно! Оля, ты настоящий парикмахер! – утешила совершенно искренне  Лена.

– Пусть поплачет, меньше энергии на баловство останется. И нечего её тут жалеть, – строго сказала мама. – Реви, реви, в следующий раз  думать будешь. Горе-парикмахер! Цирюльник!

Слово «цирюльник» Оле вообще не понравилось, и она заплакала ещё громче.

Вечером папа успокаивал Ольку рассказами о мастерстве придворных цирюльников. Он утверждал, что слово «цирюльник» – это то же самое, что парикмахер.

– Если хочешь, можешь меня подстричь, –  и папа потрепал волосы. –  Смотри, как зарос.

Но Ольке расхотелось быть парикмахером, а тем более цирюльником, и она сказала:

– Нет, не хочу, давай лучше диафильмы посмотрим.

Папа согласился, достал фильмоскоп и они принялись выбирать подходящую плёнку.

– А можно я буду крутить?

– Можно, – ласково сказал папа, развешивая экран.       

Георгина

Засыпая,  Оля приоткрывает слипающиеся глаза, смотрит на икону  и бабушкину спину, бабушка что-то шепчет, Оля прислушивается, но не может разобрать слов, сон проходит стороной.

– Ба, а ба, что ты там говоришь?

Бабушка не отвечает.

– Ба, ба…

Никакой реакции.

Оля выбирается из-под одеяла и на цыпочках подходит ближе, слушает:

– …Иже еси на небеси…

Ничего не понятно.

Бабушка произносит «Аминь» и, перекрестившись три раза, тушит свечу. Оглянувшись, замечает правнучку:

– Ты чего босая тут стоишь? А ну давай марш в кровать!

Оля, мигом нырнув под одеяло, продолжает пытать:

– Ба, а что это ты делала?

– Просила у Бога, чтобы ты была здоровенькая и счастливая, чтоб послушная росла.

– Ба, а что это такое «ежиси»?

– Слова молитвы. 

– А что такое молитва?

–Так, поздно уже, спи, завтра расскажу.

Проснувшись,  Оля первым делом отыскала бабушку и принялась задавать вчерашние вопросы о молитве с загадочными словами. Они сидели во дворе на лавочке, и над их головой  раскинулось синее-синее небо.

– Молитва – это такие слова, мелодию которых слышит Бог и знает, что мы его не забываем. В ней говорится, что он наш отец, живущий на небесах.

– Как он живёт на небе? – и Оля посмотрела вверх. – Там же нет ничего, синь и облака.

– Мы его не видим, но он видит всё.

Оля вспомнила вчерашний тарарам, который учинила, пока никого не было, и уточнила:

– Всё-всё видит?

– Да.

Оля вздохнула, а бабушка обняла её, поцеловала, и на душе сразу стало спокойно.

Бабушка у Оли добрая.

 В саду у бабушки Жени много цветов, да и сама бабушка в своём цветастом платочке и малиновой юбке с кафтанчиком похожа на цветок. Любимый цветок бабушки – георгина, а Оля любит делать цветочных куколок. Больше всего для этого подходят  мальвы, они растут по дороге к озеру.  Берёшь один цветок раскрытый, а второй бутон, соединяешь их спичкой – и вот кукла в бальном платье готова. Красота!

Оля подумала, что из георгины получится нарядная принцесса, и стала себя уговаривать: «Да что будет, только один цветочек, вон их сколько, ничего страшного, всего один», – и Оля аккуратно оторвала  пышный бордовый цветок и принялась мастерить георгиновую даму. Бал начался. Георгина была королевой.

И тут крик:

– Кто, кто сорвал цветок, спрашиваю?!

Оля спрятала кукол и вышла во двор. Бабушка стояла у куста и чуть не плакала, она причитала; 

– Ой, божечки, сломали, я так ждала, когда он распустится, – она гладила листья, а потом  взглянула на Олю и спросила:

– Ты?

Оля хотела сказать, что оно само, но вспомнила, что Бог всё видит, и ответила:

– Я.

– Зачем?

– Куколку сделать, королеву бала…

– Куколка твоя завтра завянет, а на кусте георгина радовала бы нас неделю. Понимаешь?

Оля кивнула.

– Куст скучает по своему цветочку.

Вот тут Оля разревелась, она так живо представила печаль куста, побежала в комнату, достала из тайника цветок и принесла его в сад:

– Вот твой цветочек, смотри: он теперь королева!

Бабушка улыбнулась  и покачала головой:

– Надо же, в кого ты такая фантазёрка?

Вечером бабушка Женя взяла с этажерки книгу и вручила Оле:

– Вот читай, там история георгины.

– А картинки есть?

– Есть.

 И Оля узнала, что георгина на самом деле «далия», а индейцы Мексики вообще её кушают и зовут «акокотле», это означает – водяная труба. Клубни георгины на вкус похожи на сладкий картофель или топинамбур, а стебель у цветка полый внутри, из него можно делать дудочки.

– Ба, а можно ты мне срежешь стебель, тот, что уже не нужен?

– Зачем?

– Дудочку сделаю, играть на ней буду.

– Всё-то тебе игры! Ладно, давай спать. Утром посмотрю.

И приснилось Оле, что она индейская девочка, скво по-ихнему, играющая на флейте, собранной из стебельков георгины, и зовут её не Оля, а Поющий цветок.

 

 

Коромысло

Олина бабушка носит воду на коромысле. Оля семенит следом, любуясь стройной фигурой бабушки Лены, на ней сине-сиреневый ситцевый халат в мелкий цветочек, спина ровная, на голове платочек, на плече коромысло, на коромысле вёдра, а в них вода словно застыла, не шелохнётся. Обогнав бабушку и заглядывая ей в глаза цвета спелой вишни, Оля спрашивает :

–  Ба, а как у тебя так получается, что вода не колышется?

–  Не болтай, под ноги лучше смотри.

– У меня воды всего полведра, и то тяжело, а ты несёшь полные, как ни в чём не бывало. Я то в одну руку возьму, то в другую, вода плещется, расплёскивается, вон уже и ноги мокрые.

К влажным ногам быстро пристаёт дорожная пыль.

Зайдя во двор, бабушка снимает с плеча коромысло, ставит одновременно оба ведра на лавку, потом берёт одно и наливает немного воды в таз.

–  Мой ноги, –  говорит, – а то в хату с такими не пущу.

Плещась в тазу, Оля чувствует сначала холод, потом привыкает, и вода становится продолжением её самой.

–  Ба, а научишь меня носить коромыслом воду?

–  Сначала научись носить просто коромысло.

Вытерев ноги насухо, Оля хватает коромысло и торопится упражняться, шагая по тропинке то вверх, то вниз.

–  Ба, ну как, у меня получается?

Отвлекается, коромысло падает. Вздыхая тяжело, продолжает тренировки. Когда коромысло играет с плечом в одной связке, бабушка говорит:

–  Теперь походи немного с пустыми вёдрами. Да поаккуратнее, вёдра не палка, упадут, погнутся.

Так и день прошел. На следующий бабушка  доверила Оле нести ведра с водой. Оля идёт, коромысло с плеча на плечо перекатывает, больно с непривычки, вёдра ходуном ходят, будто пляшут, коромысло на косточки давит, неудобно – жуть. Бабушка замечает мучения и предлагает помочь:

–  Давай я немного понесу, пока ещё в вёдрах вода осталась, а то пока до дому дойдёшь, искупаешься.

Отдав коромысло, Оля замечает, как легко бабушка его несёт, будто это не вода в вёдрах, а пух облаков. Оле легко, и она запела:

Несе Галя воду, коромисло гнеться,

За нею Іванко, як барвінок, в'ється.

– Не ори ты на всю улицу, – просит бабушка, – тише, что люди подумают!

Оля, озираясь, размышляет: «Какие-такие люди, и почему они что-то должны подумать?» И, никого не найдя, продолжает петь, невзирая на протестующие сигналы бабушки. Дома выслушивает лекцию на тему приличия поведения, остаётся при своём мнении, что петь – это прилично, а вот думать о том, что думают другие, – лишняя шелуха. Спорит и доводит бабушку до тупика, где та уступает напору и задумывается: может, и правда, не важно, что думают другие, если сердце знает свою мелодию и верит ей?  Но на всякий случай бабушка предостерегает внучку:

– Оля, надо помнить, что главное – это равновесие между миром внешним и внутренним, как в вёдрах на коромысле.

Соглашаясь, Олька прекращает спорить.

Вернувшись после каникул домой, Оля продолжает поиски равновесия, занимаясь спортом. Бревно дало отличные результаты, боль в колене и ссадина на локте, заработанные после падения, подсказали, как найти баланс. Велосипед помог Ольге закрепить знания, гонять на велосипеде – одно из любимых занятий, мчаться вместе с ветром, наслаждаясь дорожной песней. Бабушка подарила точное чувство сердечных весов, умение взвешивать за и против. Кто бы мог подумать, что обычное коромысло приведёт к древней Фемиде! 

Приданое

В большой комнате стоит сервант. В нём на стеклянных полках рядочком стоят на тоненьких ножках, подобно колокольчикам  и тюльпанам, хрустальные рюмочки и бокалы, плывут ладьи, конфетницы, салатницы, изящные розетки для варенья. Всё это богатство раз в месяц мама с сестрой моют в подкислённой воде, пару капелек уксуса на миску воды, чтобы хрусталь сиял. Олю к этому действию не допускают. Она ходит вокруг  да около, глазеет, как изящные рюмочки ныряют в воду. Смотрит, как сестра их натирает, и любуется огранкой, радужным сиянием. Ольке так хочется помогать, мыть похожие на цветы бокалы, слушать их звон. Инна берёт два бокала и делает «дзынь»,  и тогда  в воздухе ещё какое-то время звучит «дзынь-дзынь-дзынь»…

Настал день купания хрусталя. Оля решила, что она уже взрослая, раз ходит в школу. На прошлой неделе она стала первоклассницей, и, значит, можно помогать. Не успели мама с сестрой набрать воды, а Олька тут как тут с радостным воплем:

– Я помогу!

И помогла…  Потянулась в сервант за бокалами, и те посыпались один на другой со звоном и стоном. Из двенадцати уцелело пять. Оля сама пошла в угол, без лишних слов. Упёршись лбом в стену, она тёрла не вазочки, а заплаканные глаза и сопливый нос.

Мама молча дала ей платок. После обилия стеклянного звука в доме повисла  тишина.

Папа вернулся с работы. Узнав о случившемся, сначала расстроился, а потом кое-что придумал.

–Алла, где ящик от патронов? – спросил маму.

– На балконе.

– Ты в него ещё ничего не сложила?

– Нет. А зачем тебе?

– Я буду туда складывать приданое для будущего мужа нашей хрустальной принцессы.

Он собрал осколки и аккуратненько уложил на дно ящика. Взял чистый лист бумаги и написал: «Ольгино приданое».

Приклеил лист на ящик и сказал:

– Так вот, моя дорогая, всё, что ты разобьёшь, достанется твоему суженому, пусть полюбуется, какое ты сокровище.

Оля посмотрела на папу исподлобья и сказала:

– Он меня и такую любить будет.

 – Не сомневаюсь, – пряча улыбку, ответил папа. – Но должен же он знать, какая ты драгоценная.

– И какую посуду тебе покупать, – сказала мама.

Инна хихикнула:

– Алюминиевую.

– Не хочу я алюминиевую! Себе такую покупай!

– Не огрызайся сестре! Стой и думай.

Оля стояла и думала, стоящие мысли в голову не шли, ползли туманные и грустные. Туман рассеялся, когда просияло солнце маминой улыбки. Она вызволила Олю из угла, позвала ужинать, о хрустале за столом не вспоминали.

Ящик с приданым оказался прожорливым. Вскорости вслед за бокалами в него полетела конфетница. Вазочка стояла на краю стола, Оля танцевала, всё произошло случайно,  лёгкий взмах руки снёс вазу на пол, и та, растеряв конфеты, разбилась. 

За конфетницей отправился чайник с пиалами. Набор с традиционным восточным узором, синие цветы хлопка с золотой каймой. Оля несла поднос на стол и, не дойдя полшага, решила, что уже у цели, поставила поднос на воздух и побежала смотреть мультик, но поднос не умел летать. Грохот стоял такой, как будто рухнул самаркандский дворец.

Потом стоял крик, папа не на шутку рассердился. А когда успокоился, то сказал:

– Вот тебе кружка, теперь она твоя, и не трогай больше другую посуду.

Кружка была железной, холодной и неприветливой.

– Не буду я из неё пить.

– А больше не из чего по твоей милости. Посмотри, во что ты превратила чайный сервиз.

Смотреть на руины не хотелось.

Мама извлекла из недр шкафчика другую чашку и с надеждой вручила дочери:

– Вот тебе твоя чашка, береги её.

Чашка была с картинкой, на ней летали ласточки, и Оля её берегла. А вот вазы по-прежнему были неустойчивы и таяли, словно лёд на солнце. Но что удивительно, хрусталь в доме не переводился. Олина крёстная работала на заводе, где производили всякие красоты из хрусталя, и дарила ежегодно что-то новенькое. А ещё маме  на Восьмое марта  дарили вазы и цветы. И если бы не Олькин талант, кто знает, может, в доме от этого хрусталя пройти негде было бы.

 Ящик набивал своё брюхо и освобождал полки. Оле очень хотелось научиться не бить посуду, но посуда не поддавалась дрессировке.

Во Дворце пионеров открыли цирковой кружок, там учили жонглировать. В школу приходил тренер и приглашал всех, кто хочет стать ловким. Он жонглировал шарами и булавами, те подлетали в воздух, возвращались в руки  и не падали на пол. Вот если бы так научиться! Наверное, нужно пойти, думала Оля.

А папа думал, если так дальше пойдёт, нужен будет ещё один ящик от патронов.

А мама думала, что это плохая затея – собирать битую посуду, но с папой не спорила.

 

 

Ваза № 098676453

Бабушка приехала, чтобы забрать Олю на каникулы: у мамы с папой отпуск не совпал с началом лета. Ехать в поезде предстоит пять суток. Мама суетится, собирает провиант.

– Ма, скажи, и кто это придумал так назвать обычную еду? – и Оля гундосит на французский манер: «провиант».

– Между прочим, слово немецкое,  proviant означает продовольствие. Используется, когда хотят отметить, что продукты необходимы для похода, экспедиции, а не просто накрыть стол. Ясно?

– Ясно! Провиант так провиант.

Мама волнуется об одежде на случай жары и холода, собирает какие-то таблетки: а вдруг живот заболит или голова, не дай бог, температура поднимется или, боже упаси, поранится ребёнок, нужен пластырь, йод, зелёнка, стрептоцид, опять же мазь от конъюнктивита, мало ли – пыль надует в глаза; упаковывает мыльницу с мылом, полотенце и зубную щётку с пастой, это без всяких, это обязательно. Руки нужно мыть, зубы чистить – и никаких отговорок.  Оля заботится о том, чтобы хватило карандашей и бумаги, отвоёвывает разрешение взять ножницы, чтобы нарисованным моделям кукол одёжки вырезать, выпрашивает позволение на транспортировку пластилина, упаковывает цветные нитки – браслетики плести, книги – читать, блокнот и ручку – записывать мысли и стихи: это важно, о прочей ерунде позаботятся мама и бабушка. И они заботятся. А Оля не теряет времени зря, она тоже наводит порядок в своём царстве. Вытряхнула самовязаный коврик в кукольном уголке, помыла пол, аккуратно расставила мебель, причесала всех кукол, рассадила, как положено, расставила чайный сервиз:

– Не скучайте тут без меня. Не озорничайте.

Олька до сих пор верит, что по ночам игрушки оживают. Она даже пробовала не спать всю ночь, чтобы увидеть это, но сон всегда оказывался сильнее.  Убрала на книжной полке, выбрала нужные книги. Сложила вещи, а то мама, заглянув в шкаф и обнаружив носки и майки в хаотической небрежности, рассердится. Разложив всё по полочкам, Оля решила помочь маме и протереть пыль на тумбочке.

Одно резкое движение – и… ваза совершила смертельный кувырок и разлетелась в разные стороны на большие и малые созвездия. Глядя на осколки, Оля с ужасом вспоминала мамины слова:

– Ещё одна разбитая вещь – и ты из дома ни ногой, будешь сидеть в углу вечно. И даже не мечтай, что я тебя отпущу с бабушкой. Никаких каникул! Понятно?

Что ж тут непонятного… И Оля старалась, и за месяц ни одна чашка не пострадала, все тарелки были живы, к вазам Оля близко не подходила и им ничего не грозило.

Оля мечтала, ей хотелось увидеть край пушистых облаков, своих друзей и просто попутешествовать: стук колес, дорожная песня действовали на неё вдохновляюще.

– Хочу всегда куда-нибудь ездить, и не важно, куда, важно двигаться! Лететь, плыть, ехать…

А мама говорит, что ей хочется где-то осесть и уже до чёртиков надоели контейнеры, чемоданы, новые незнакомые дома.

 

Дверь распахнулась – сестра, услышав звон, влетела в комнату:

– Так, что ты опять натворила? Ага, вазе капут. Ну что, прощай каникулы, бабушка сама уедет, а ты будешь тут куковать. Доигралась?!

– Я не игралась, я пыль протирала… Инночка, ну пожалуйста, ну я тебя прошу, ну не рассказывай, я сейчас всё починю!

– Что ты починишь, хрусталь?! Ну-ну…

– Я тебя умоляю, просто не говори!

– Ладно, – сказала сестра и ушла.

Олька пришла следом:

– Ин, дай клей.

– Да он не склеит!

– Я попробую.

Оля долго соединяла фрагменты вазы и наконец собрала. Места склейки были грубыми и бросались в глаза. Донышко у вазы на пол-ладони осталось целым, и Оля придумала поставить в вазу цветы.

– Цветы  отвлекут внимание от клея!

Оля набрала в вазу воды и проверила – не течет, тогда она вышла во двор. Перед окном в палисаднике папа с любовью выращивал розы, их цвета были столь разнообразны, что, составляя букет, Оля чувствовала себя художником. Сотворив икебану, Олька вздохнула с облегчением.

Сестра заглянула в комнату и, обнаружив «шедевр», сказала:

– Ну-ну, врушка. Ты ведь знаешь, что всё тайное становится явным.

– Знаю. Ну Инна, ну не рассказывай!

– А ты мне не нукай, я тебе не лошадь, это раз, а во-вторых, слова-паразиты мама не приветствует. Помнишь, ты обещала от них избавиться?

– Помню. Инна, а ведь тебе самой не хочется, чтобы я тут все лето проторчала! Надоедала паразитными словами… Ведь так?

Инне и вправду это было не нужно;

– Ладно, не скажу.

День отъезда близился. Оля волновалась, что родители заметят клеевые подтёки на вазе, и её мучила совесть из-за обмана. Ей хотелось признаться, но страх, что её не отпустят, сжимал губы, и слова прятались за зубами.

– Что-то Оля какая-то тихая? – говорил папа маме.

– Ей, наверное, грустно уезжать от нас.

Уже на перроне Оля решилась:

– Папа, ты знаешь, я…

– Знаю, я тоже очень тебя люблю и буду скучать.

Папа обнял её и поднял на руки. Это было невыносимо, Олька расплакалась.

– Не плачь, а то у мамы от слёз будет болеть сердце. В конце августа приеду за тобой, и обратно мы полетим на самолёте.

Поезд тронулся, и стук колёс убаюкал прошлые печали. Вскорости Оля забыла и происшествие с вазой.

И уже в августе, когда папа приехал, он рассказал бабушке  об очередной хрустальной потере: 

 – Вы уехали, цветы со временем завяли. Я их выбросил и решил сполоснуть вазу, а она разлетелась на кусочки под напором воды, и тут я обнаружил, что ваза-то была склеена! Инна призналась нам, что пообещала не выдавать сестру,  да ещё стала её защищать: «Нечего было пугать ребенка, она из страха соврала».

Оля знала – врать нехорошо. Она стояла, опустив голову. Ей было стыдно и жаль разбитой вазы:

–  Я не хотела. Мне жалко вазу.

– Да бог с ней, с этой вазой! И даже не страшно, что вода могла вытечь на полировку и испортить тумбу. Папа мог пораниться, вот что серьёзно, а ты даже об этом не подумала.

 Оля, и правда, не подумала, а вот теперь, когда бабушка сказала, она испугалась, что её неправда могла навредить папе или маме. Разбитой вазы не вернуть, а главное, чего Оля боялась, что папа перестанет ей верить.

– Я больше не буду врать, никогда!

 

Оля с друзьями сидела на веранде, они помогали бабушке перебирать сливу для варенья, и тут появился папа и спросил:

– Кто красный полосатый?

Все были в недоумении, и только Оля честно сказала:

– Я.

– Зачем?

– Хотела,  чтоб красиво было.

– А в чашке некрасиво?

– Красиво, но в стакане лучше.

– Теперь ему в ведре просто чудо как хорошо и красиво! А главное, теперь он не стакан, а хлам.

– Прости!

– Приданое растет, ой кому-то повезёт…

Друзья переглянулись и удивлённо спросили:

 – Как ты догадалась, что красный полосатый это стакан?

– Я-то знала, что разбила. Стаканов было двенадцать, папа привез их из командировки, шесть в желтую полоску и шесть в красную, тонкое стекло, высокие, расширялись кверху, из них можно было пить через соломинку. Последний  погиб при исполнении, я наливала в него компот, стакан стоял на границе стола и упал в пропасть. Пол и стол  вымыла, а стакан забросила в сарай в старое ведро. Жалко, ни одного не осталось… Зря я всё же бросила цирковой кружок!

Головастики

После дождя во дворе появилась огромная лужа. Она привлекала внимание детей, в неё бросали камни, приходя в восторг от брызг, в неё залазили босыми ногами, измеряя глубину. Оля с другом Серёгой пускали  в ней кораблики. Лужа – это вам не ручей, течения нет, плавсредство стоит, а чтобы корабли плыли, нужно создать условия.  Оля с Серёжей дули что есть сил, изображая ветер, это была парусная регата, кто же победит? Тот, у кого ветер сильнее? А может, дело в бумаге? Что быстроходнее – клетка или линейка? Создавать ветер – это, конечно, хорошо, но голова кружится. Решили поиграть в морской бой и, набрав мелкого гравия, по очереди пуляли по корабликам, пока не потопили оба. Гоняли  наперегонки по луже на велосипеде,  одежда от этих развлечений стала грязной.

– Опять, как свинья, измазюкалась. Ты же девочка, ну что ты, как мальчишка, носишься вечно! Нет тихонечко посидеть, книжку почитать… – ворчала мама.

Оля подумала про себя: что за жизнь, не угодишь – если сидишь дома с книжкой, то обязательно получаешь за то, что сидишь тут в душной комнате, нет пойти погулять, свежим воздухом подышать. Бегаешь, радуешься – получаешь за то, что носишься, как угорелая. Сидишь тихо – начинают волноваться, целовать лоб, измерять температуру. Если всё в норме, то интересуются, что уже натворила, раз так притихла.

Лужа во дворе долго была местом для игр, а потом про неё забыли. Стали, как и раньше, собираться в беседке, болтать, играть в крокодила или бегать на спортивную площадку, гонять с мячом, играть в казаки-разбойники. За это время в луже  зародилась жизнь, личинки комаров и головастики, на поверхности воды местами плавала слизкая зеленоватая плёнка, похожая на кусочки шкуры дракона.

Обнаружив головастиков, Олька с Серёгой стала наведываться к луже и наблюдать, как меняются мальки. Лужа с каждым днём становилась меньше. Под воздействием тепла влага улетучивалась.

Серёга сказал:

– Если дело дальше так пойдёт, они не превратятся в лягушат, засохнут тут.

Олька стала волноваться за головастиков и решила их собрать в баночку и унести домой, поселить в тазу, пока они не превратятся в лягушат, а потом отнести их на речку.

С трудом наловив головастиков, Оля прибежала домой и открыла кран, чтобы наполнить банку водой, но не рассчитала напор струи, и все головастики дружно уплыли в прорези слива умывальника.

Олька опешила, она долго смотрела на пустую банку, на воду, которая продолжала хлестать, на чистый умывальник, и не верила своим глазам. Ей хотелось отмотать день, как плёнку диафильма, назад и сделать всё правильно, но это было невозможно. Выключив воду и поставив на место банку, она ушла в комнату и уселась в дальний угол, ей хотелось плакать, но слёзы не приходили, ей хотелось бежать, но ноги не шевелились, руки тоже были неподвижны, а  вот мысли суетливо носились в голове – нет, они не погибнут, поплывут по канализации и доберутся до реки, а вдруг от обилия воды головастики задохнутся или их там съедят неведомые хищники, а если они отравятся мыльной водой…

 Так Олька сидела, как истукан, глядя в одну точку в сумраке комнаты. Обнаружив её в этом состоянии, мама действовала по сценарию: сначала волновалась, не заболела ли дочь, а потом, выяснив, что здорова, спросила:

– Итак, что натворила на этот раз?

Оля призналась:

– Я принесла домой головастиков, хотела, чтобы они стали лягушатами. И думала выпустить их, когда чуть подрастут. Понимаешь, лужа почти высохла, и они там могли умереть.

– Ты им помогла это сделать дома.

После этих слов слёзы проснулись, побежали по щекам, стали капать на платье.

– Чего уж теперь плакать… 

Пришёл папа и спросил:

– Что у вас тут случилось? По ком слёзы льёте?

– По головастикам, которым не суждено превратиться в лягушат.

– Отчего же, головастики вырастут в нашей канализации и потом по ночам будут квакать громко, жалобно просить их выпустить, но они будут большими и не смогут пролезть в маленькие дырочки умывальника. Спать будет невозможно от их квакающих криков.

– Слава, что за ужасы ты рассказываешь! Смотри, ты её напугал. Она и так переживает. Хватит! 

Отец обнял Олю и спросил:

– А чего ты просто не набрала воды и не отнесла в лужу, так она бы не уменьшалась, и головастики спокойно бы выросли там, где родились? Про умывальник я пошутил, прости!

Но Оля поверила папе, и когда в  трубах умывальника было слышно грохотание, бульканье или другой странный звук, она с опаской смотрела в дырочки и думала, что это лягушата пытаются выбраться на свободу. Но они так и не выбрались…

 

Окружение

Оля прибежала запыхавшаяся с прогулки, играли в войнушки. Мама была на кухне и  напевала что-то, Оля не разобрала слов, но мелодия ей показалась знакомой, она прислушалась: «Гренада, Гренада моя…» Папа готовился к лекции. На столе лежала раскрытая командирская сумка – планшет.  Там заманчиво расположились предметы, о которых Оля уже не один раз расспрашивала и теперь знала. Компас, чтобы не потеряться; курвиметр – измерять кривые линии; карандаш с одной стороны красный, с другой синий, – чтобы отмечать, где свои, а где чужие; измеритель, похожий на циркуль; прозрачный экран, за которым хранятся карты, и офицерская линейка. Папа аккуратно вычерчивал остро заточенным карандашом треугольники, квадратики, кружочки и стрелочки. Крутясь возле стола, Оля наблюдала за всем этим с любопытством и засыпала папу вопросами:

– А что это за треугольник?

– Наблюдательный пункт.

– Почему ромбики разные?

– Это вот танки, а это БТР.

– БТР – это бронетранспортёр сокращённо?

– Так точно.

– А стрелочки зачем?

– Направление наступления.

Папа время от времени точил карандаш: грифель должен быть длинным и острым для удобства пользования трафаретом. Оля  пробовала рисовать таким карандашом, но он сразу ломался, она расстраивалась, папа её успокаивал:

– Научишься управлять нажимом на карандаш, это пройдет. Нужно чувствовать силу и грамотно её применять.

– А то будет, как с линейкой? – сказала Оля, виновато опуская глаза.

– Да, как с линейкой.

– Я же нечаянно.

– Знаю, потому и не сержусь. Ты проверяла материал на прочность. Целлулоид – довольно гибкая штука, но, оказалось, не настолько, не выдержал, когда ты согнула линейку пополам.

Теперь у Оли есть две половинки, а у папы новая тактическая линейка.  

Ольке кажется, что это не офицерская, а волшебная линейка, прозрачная, как крыло стрекозы, с фигурами, похожими на окна космического корабля. Оля прикладывает линейку к глазу, старается разглядеть дальние миры сквозь трафареты, начинает обратный отсчет: «Десять, девять, восемь, семь…»

– Минутная готовность! Ключ на старт!

Папа протянул руку, чтобы взять линейку. Оля возвращает и смотрит на карту, где продолжают появляться блиндажи и траншеи, флажки штаба, чёрточки орудий.  И вот папа изобразил человечков и замкнул вокруг них кольцо.

– Что случилось?

– Попали в окружение.

– И что теперь?

– Есть два варианта. Прорвать кольцо окружения снаружи, бросив силы армии на спасение, или разорвать кольцо изнутри, применив смекалку, смелость, неожиданный манёвр, и добраться до своих самостоятельно.

– А если армия не придёт на выручку и им не хватит сил вырваться из окружения самим?

– Ну, тогда они попадут в плен или погибнут.

– Не хочу никогда попадать ни в какое окружение! – чуть не плача, воскликнула Оля. Для неё эти человечки на карте были не просто картинкой. В комнату зашла мама и улыбнулась.

– Оля, окружение бывает разное. Окружающая среда. Среда обитания. Круг друзей, соучеников, соседей. Бывает благоприятное окружение, а бывает дурное, вредное. Важно уметь отличать. Семья – это родное окружение. Оберег рода.

– А хоровод на день рождения – это праздничное окружение? – спросила Оля.

– Да, и учит тебя выбирать сердцем. Помнишь слова песни: «Каравай, каравай, кого любишь, выбирай»? Понимаешь, не всегда окружение – это плохо.

Оля задумалась.

– Мам, а почему назвали «окружающая среда», а не «окружающий понедельник», например? А ещё лучше – «окружающее воскресенье», я была бы не против, чтоб меня окружали выходные.

– Оля, ну что ты за человек! У слова «среда» есть значение кроме дня недели. Что тут непонятного? Среда, срединный, посередине, а вокруг – то, что окружает. А тебе лишь бы фокусы всякие придумывать. Сплошные праздники и выходные – вот, оказывается, о чём ты мечтаешь!

– Я тоже не отказался бы, чтобы меня окружили выходные. А сейчас – чтобы ты с Олей окружили заботой: Оля сделала бы чай с лимоном и сахаром, а ты – бутербродик с сыром и колбасой.

– Намёк понят! – и мама ушла ставить на плиту чайник, Оля пошла следом помогать.

Во время чаепития искали «многозначительные» слова.

– Я знаю многозначное слово «ключ», – сказала мама.

– Ключ бывает музыкальный, замочный , водяной.– тут же выдала ключевую скороговорку Оля.

– И гаечный. – добавил техническое значение слова папа.

– Я знаю многозначное слово «коса».

И Олька начинала угадывать:

– Коса – девичья краса. Коси, коса, пока роса.

–  Я… Лук! – поторопилась выстрелить словом Оля.

– Ты Чиполлино?

– Тогда вы тоже луковицы, я же ваша дочь. Да не я лук, а знаю про многозначность лука, – и Оля начала тараторить:

– Идёт Робин Гуд на охоту, увидел зайца, бах! Хватается за лук, а вместо гибкого лука из прутика – лук с зелёными стрелами.

– Смешно. 

После чаепития Оля попросила папину линейку, порисовать,  и стала множить кружочки, пока  не появился большой круг – кружевной, узорчатый. Мама взглянула и сказала:

– Похоже на древние узоры. Наши предки так видели круг силы.

 – Я нарисовала круг силы?! Ого!

 Мама засмеялась и сказала:

– В Индии их рисуют песком у храмов и хной на теле.

Папа многозначительно взглянул на маму, и она поняла, что зря сказала про рисунки на теле.

– В  Англии есть Стоунхендж. До сих пор учёные спорят, для чего его соорудили, кто принёс такие огромные камни и сделал круг.

– А ещё есть хулахуп, окружает заботой талию, чтобы она была тонкой, а ты стройной.

– У меня уже кругом голова от всех этих окружений!

– Голова твоя, сама решай, какие мысли туда пускать, а каким давать от ворот поворот. Всё зависит от тебя, какая мысль выйдет на орбиту, а какая зациклится и начнёт вращаться заигранной пластинкой.

– Окружили вы меня словами…

Пришла Олина сестра Инна и поинтересовалась:

– О чём спорите?

– Да мы не спорим, просто рассматриваем окружение и его значение.

– Какие у тебя на этот счет мысли?

– О силе круга? Думаю, что Ольке надо почитать Гоголя «Вий».

Мама засомневалась:

– А не рано ей читать такое?

– В самый раз.

 И Инна достала с полки книгу и протянула Оле.

Книга была потёртой, от неё пахло затхлой старостью, картинка была жутковатой. Оля почувствовала, что её окружает страх:

–Да не хочу я это читать...

– Почему?

– Ты и сама прекрасно знаешь.

– Что я знаю?

– Что я покойников боюсь. А тут вон гроб и всякая чертовщина.

Даже слово «гроб» Ольке было трудно произносить. Папа обнял Олю и предложил читать «Вий» вместе. А с папой ничего не страшно!

 

Улётные каникулы

Дядя у Оли лётчик, он живет в Одессе. Когда-то он был военным летчиком, но тётя Люся не хотела ездить по разным городам, жить без удобств,  и дядя Сева стал гражданским лётчиком.

Папа у Оли танкист, и семья живёт там, где расположена  воинская часть.  Папа говорит, что служит в ТуркВО. Не совсем понятно, потому что турок на территории Узбекистана Оля не встречала. Кроме узбеков, тут довольно много татар, киргизов, казахов, армян, грузин, русских, белорусов, украинцев, мордовцев и других национальностей.  Все говорят на русском, порой со смешным акцентом, но всё понятно, а вот когда беседуют между собой на родных языках, то, как говорит папа, мы ни бельмеса – нiчого не розумiємо. Это Средняя Азия, говорит мама и советует учить язык.  Оля умеет считать до десяти – бир, икки, уч,  тӯрт, беш, олти, етти, саккиз, тӯққиз, Ӯн – и знает, как на узбекском языке слово «хлеб» – non: так написано на вывеске магазина. Местный хлеб – это лепёшка, а ещё папа научил Олю здороваться – salom – и говорить спасибо – rahmat.

В Узбекистане не бывает кучевых облаков, только перистые. Перистые облака  кажутся очень высокими, их тонкая графика напоминает перья птиц – наверное, поэтому их так называют. В узбекском городе Чирчик, там, где сейчас живет Оля,  небо чаще просто синее или серо-синее без всяких белых вкраплений, а это скучно. У Олиной  бабушки, в маленьком украинском городе  Балте,  небо богато кучевыми облаками, они объёмистые. Зрительно они гораздо ближе, порой кажется, что их можно потрогать, но это иллюзия, оптический обман. Разглядывать фигурные облака, угадывать фантазию создателя, читать символы и придумывать о них истории – любимое занятие Ольки.

Каникулы наступили, но ни маме, ни папе не дали отпуск. В Узбекистане жара до пятидесяти градусов, и родители решили отправить Олю к бабушке одну, чтобы она не жарилась на азиатской сковороде. Поездом трястись пять суток, а на самолете  всего пять часов – и ты на месте. Купили  билет и, собрав гостинцы родственникам, снарядили Ольку в полет Ташкент–Одесса.

В аэропорту Олю с букетом цветов и любимым «Гулливером» встретил дядя Сева. Огромную конфету Олька слопала сразу же. Цветы пахли вкусно, но они несъедобны. Оля тихонько погадала на ромашке.Результат ей понравился, и она прижала букет к себе. В гостях у дяди Оля пила чай и, разглядывая статуэтки, думала: а вот когда все эти вещи ночью оживают – все эти африканцы, олимпийские боги, индейцы, ангелочки, японские куклы и русские матрешки, – то они смирные или воюют? Дом напоминал антикварную лавку. Фантазия разыгралась, и… в разгар переговоров вождя африканского племени с самураем Олю одернули и вернули в гостиную.

  – Оль, Оля, ты не слышишь, что ли? Третий раз спрашиваю. Как мама?

– Мама хорошо, работает.

– А папа? Что у него нового? В каком звании уже?

– Папа  пока майор, но мечтает о лампасах, хочет стать генералом, – простодушно ответила Оля.

Дядя  Сева засмеялся: 

– Лампасы, пампасы, так похоже на Славу.

– А ты кем хочешь стать? – спросила тётя Люся Олю.

– Я ещё не решила.

 Дядя Сева посмотрел на часы и сказал:

– Скоро вылет, и нам пора. В Балту поедем не на дизеле, а полетим на «кукурузнике».

– Здорово! Это Ан-2? – со знанием дела поинтересовалась Оля.

– Он самый. А на чём ты прилетела, знаешь? 

– На Ту-154. Я у иллюминатора сидела, мы в Грозном дозаправлялись. Летать совсем не страшно, и не тошнит ни капельки, взлётные конфеты ем – и хорошо.

– Да, кстати, Сева, конфеты возьми, это не большой самолет, а «жеребёнок», болтать будет, и «тошнотики» могут прийти, – напомнила тётя Люся.

Дядя Сева взял из вазочки горсть взлётных конфет, насыпал Оле в ладошку.

– Ну что, помчались. Тебя бабушка ждёт, я обещал доставить невредимой.

В «кукурузнике» не так удобно, как в Ту-154, зато чувство полёта острее. Рейс болтательный – не в плане разговоров, а в смысле качки-болтанки. «Тошнотики» к Оле не приходили, а вот соседи то и дело пользовались пакетами,  конфеты не спасали.

Оля довольно вынослива к разным перегрузкам. Она стала вспоминать, что в Артеке в музее космонавтики одна с тремя мальчишками залезла в учебную центрифугу и выдержала испытание. Вестибулярный аппарат оказался прочным: мальчишки валялись на клумбе, им давали подышать нашатырем, а Ольке хоть бы что.

Инструктор из музея так и сказал:

– Девочка, ты можешь быть космонавтом, подрасти немного и приезжай учиться.

Оля мечтает стать военной, как папа. Правда, мама говорит, что девочки не бывают танкистами: Оля может стать медсестрой или военным врачом, как пра-пра-прадед Иван. Но врачом Оля быть не желает, а вот ездить в танке и преподавать тактику хочет.

Есть у  Оли и другие мечты, девчачьи: стать  певицей, выступать на сцене в красивых платьях, быть актрисой и играть главные роли в театре, ещё очень хочет в кино сниматься.

Оля играет в школьном театре, учитель её хвалит и советует поступать в театральное училище. Олька сама мастерит кукол и показывает кукольные спектакли ребятам во дворе. Пишет сценарии и рисует афиши, раздаёт билетики, сделанные из тетрадных листов, вешает занавес – всё как в настоящем театре. 

Вопрос профессии остаётся открытым.

Если Оля помогает маме в детском саду проводить утренники, рассказывает детям сказки или делает с ними аппликации, то тут же решает стать воспитателем. В школе на интересных уроках Оля видит себя учителем, но стоит попасть на скучный урок, сразу передумывает преподавать. 

  С прадедушкой Сильвестром ухаживая за садом, мечтает стать знаменитым садовником, с дедушкой Ваней – лесничим,  жить в лесу, беречь деревья, ведать травы, знать голоса птиц и зверей.

С дядей Севой Оля мечтает быть летчиком, управлять самолетом, сидеть за штурвалом. Можно даже стюардессой, ходить красиво между кресел, улыбаясь, предлагать водичку и конфеты.

Парикмахер из неё не получился, она пробовала стричь, плести косы, завязывать банты, но выяснилось, что есть недовольные её мастерством. А прокалывание ушей удалось. Лиля, Таня и Марина носят серьги благодаря Олиной смелости. Оле уши прокалывала тетя Галя. Запомнив все нюансы, Оля повторила – и получилось. Ещё Ольга умеет печь вкусные и красивые торты и легко могла бы стать кондитером.

Но пока ей приходится быть просто девочкой, слушать взрослых, хорошо учиться и мечтать о будущем.

«Кукурузник» стал заходить на посадку. В иллюминаторе показались поля, ниточки дорог, машины, дома, всё было игрушечным, и Оля подумала, что рисовать мультфильмы было бы здорово.

Ступив на землю, почувствовала, что её чуть-чуть качает, и вспомнила, что мечтала стать моряком. Капитаном дальнего плавания.

– Ну что, племяшка, как себя чувствуешь?

– Отлично, будто купаюсь в шторм.

– Укачало?

– Нет. Мне нравится болтаться в воздухе. Вырасту, буду летчиком.

Дядя Сева стал напевать: «Под крылом самолета о чем-то поёт зеленое море тайги…»

Дедушка Миша приехал встречать Олю на аэродром на такси, и уже через минут двадцать Олю обнимали бабушка Лена, прабабушка Женя и прадедушка Сильвестр. Оля бегала босиком по саду, собирала ягоды, щебетала, сочиняла сказки, глядя в небо, щедрое на облака.

Дяде Севе пора было улетать в Одессу. Попрощавшись, он уехал.

Но лишь смолк звук отъезжающей машины, послышался шум подъезжающего трактора. В гости приехал дедушка Николай. От Николая пахло соляркой, трактор, стоявший у калитки, был сине-бирюзового цвета, и надо ли говорить, кем теперь мечтала стать Оля?

– Покатаешь?

– А ты споешь мою любимую песенку?

Оля запела:

 

Коло-коло-колокольчик,
Колокольчик голубой,
Коля, Коля, Николаша,
Где мы встретимся с тобой?

Дилинь, дилинь, дили-ли-ли-ли-линь!
Дилинь, дилинь, дили-ли-ли-ли-линь!
Ах, Коля, Николаша,
Где мы встретимся с тобой?

Вечером, когда уже совсем стемнело, зайдя в комнату, Оля нашла на столе записку-картинку, дядя Сева нарисовал её за штурвалом Ан-2, летящего над морем, и подписал: «Ольга-кукурузница».

Это послание рассмешило Олю и напомнило, что надо написать маме и папе письмо, рассказать, как добралась, что видела, всё-всё-всё. Завтра с бабушкой сходим на почту, купим конверт, обязательно авиа, и письмо полетит в Узбекистан.

«А может, я стану почтальоном? Буду приносить людям письма. Они будут радоваться», – подумала Оля. Потом вспомнила треуголки из бабушкиной сумки и передумала. Вести бывают и печальными…

– Бабушка, а ты, когда была маленькая, кем мечтала стать?

– Порой мне кажется, что я сразу родилась взрослой. Знаешь, я не умею мечтать.

– Я тебя научу, это просто. Давай мечтать вместе. Сейчас представим тебя балериной. Закрывай глаза и смотри – какое у тебя пышное платье, пуанты персикового цвета… И музыку – надо обязательно услышать музыку! Бабушка, почему ты плачешь?

– От счастья, моя девочка, от счастья.

 

Послесловие

– Оля, вдень нитку в иголку.

И я вдеваю, быстро и легко, тут же убегаю, ведь меня ждут деревья. Бесстрашно лезу почти до самой верхушки и смотрю на мир свысока, мои ноги исцарапаны ветками, но я счастлива.

– Оля, вдень нитку в иголку.

Вдеваю с разбега и удивляюсь, как можно не видеть такое большое ушко, не понимаю, зачем бабушка латает  старые вещи. Это так смешно, она  надевает дырявый носок на перегоревшую лампочку и штопает,  аккуратно закрепляя край, и нитка к нитке заполняет зияющую пустоту. Мне десять, я люблю обновки. Я расту, и за лето то, что было как раз, становится маловато, коротковато, и почти новые вещи раздаются друзьям и родственникам. Мама хочет экономить, но я не люблю вещи на вырост, когда рукава, как у Пьеро, плечо не на месте, впрочем, так же не приемлю и тесные вещи, я люблю, когда впору… Пора лета –  ситцевая и воздушная,  мне легко в сандалиях,  мне  сладко вокруг, всюду ягоды, фрукты, впечатления… долго сияет солнце и жизнь видится  длинной ……..

Бабушка вздыхает и просит:

– Оля, вдень нитку в иголку.

И я вдеваю.

Приезжает мама. У неё отпуск. Ей хочется  успеть помочь на весь год.

 И она торопится, шьет обновы, заказывает уголь и дрова, моет, драит, убирает, крутит компоты, варит варенье…

Огромный таз похож на озеро, в котором плавает вишня – будущее варенье.  У старого ореха есть печь, которую называют «кутунья», а  слышится «котунья».

Не знаю, почему это смешное глиняное сооружение с дырявым  ведром-дымоходом называют именно так, но придумываю историю, что на самом деле это зимний дом кошек, а  летом, когда коты спят на ветках деревьев они отдают его людям и те  устраивают из их жилища  печь, вспоминаю сказку, курицу с ведром… ношу из колодца воду, помогаю маме, заливаю огромную кастрюлю, в неё помещается пять трехлитровых бутылей, мама стоит у огня, регулирует кипение, закаточным ключом закрывает летние дары, чтобы бабушка в зимние дни открыла секрет витаминов и была здорова. Мама заботится…

А еще в этом огне мама потихоньку сжигает старые бабушкины вещи.

Ба протестует, когда замечает, что мама унесла её старенькую рубашку, майку, ночнушку, требует вернуть. Мама не отдает.

Бабушка приговаривает:

– Посмотри, какое оно мягонькое, я ж латаю, оно  без дыр.

– Ветхое всё, глянь, толку от твоих латок.

Мама тянет за край рубахи, показывает бабушке огромную дыру  и бросает  рубашку в печь, пламя обнимает ткань и пляшет на ней последний танец.

Бабушка, опустив плечи, уходит, причитая и сетуя:

– Новое оно не такое, жёсткое оно для моей кожи, чужое, не родное.

Идёт в дом перепрятывать то, что мама ещё не успела отдать огню.

– Оля, вдень нитку в иголку.

Вдеваю..

Я вдеваю нитку в иголку каждый божий день… и вчера, и сегодня… вдеваю  без просьбы:

– Оля, вдень нитку в иголку.

Моей  бабушки давно нет на земле, она смотрит с большого пушистого облака и улыбается. Ведь я пробую попасть в ушко иголки и не могу, глаза уже не те и нитки не слушаются. Зато слух обостряется, и я знаю, что ветхие вещи умеют говорить, слышу их голоса. Люблю возвращать целостность старым вещам, заполняя новое пространство памятью предков. Вот старая наволочка, мне говорят, что она на ладан дышит, и пора бы её выбросить, а я не могу, она вышита рукой пра-пра, а вот самовар, он достался от пра… вот молоток, старый такой, рукоятка затёрта, металл щербат, но это память о прадедушке…

Можно с нуля, без склада чужих историй? Наверняка можно, но думаю – это иллюзия, связующая  прорвётся в сон, и ты ощутишь нехватку этих тактильных опор, этих земных якорей. Мы приходим в этот мир ниточкой сквозь игольное ушко и  тянем род свой, длим его…  Нам дали нить, и может быть, мы хотели шёлк вместо грубой бечевки, но  рисунок нашей жизни в наших руках.

Морщинкой по стене проходит трещина,

А в давнем детстве оживает женщина,

Чьи руки от работы огрубели,

Но тоньше шелка были в колыбели.

Морщинка, словно ров, слезой наполнится

И песней колыбельною исполнится.

Мне слышатся волшебные слова,

И птицей белой странствует душа

По заводи, по плесу, по реке

Наперекор теченью и судьбе.

Я вижу бабушку в далеком далеке

В её цветасто-выцветшем платке

С огнем в глазах, с улыбкой на губах.

Очнулась.

– Дождь идет?

Нет. Я стою в слезах

На мостовой у дома на углу

И обветшалый край упрямо тру.