«Пакует время мой рюкзак...»

Абстрактное

 

Куб комнаты моей. Квадрат окна.

Прямоугольных полок силуэты.

Простая геометрия предметов

могла бы стать основой для сюжета

абстрактного, тем более что света

еще с утра квартира лишена.

Мои соседи говорят, что где-то

авария, должно быть.

                        До рассвета

починят вряд ли.

                        Впрочем, ночь нежна,

и тишина…

                        Да стоит ли об этом?

Последний штрих ночного полотна –

входная дверь.

                        Она отворена:

ведь завтра, говорят, придет весна,

а там, глядишь – и снова будет лето…

 

 

Виртуальная встреча

                        По Дерибасовской фланировать неспешно,

                        Сойти в подвал, там взять бокал вина…

                                                                        Владимир Слезин

 

Продрогший день укрылся одеялом

дырявых туч. Случайный солнца луч

лишь изредка скользнёт по листьям палым,

в прозрачных кронах вспыхнет цветом алым,

но не согреет – он уже не жгуч.

 

Мы собираем листья. Стынут руки.

«Сойти в подвал, там взять бокал вина»,

чтоб извести микроб осенней скуки

лекарством, патентованным разлукой?

Но не моя и не твоя вина,

 

что жёлтый рислинг кажется нам кислым

и ясной остаётся голова,

и мысль о том, что не имеет смысла,

как паутина, в воздухе повисла

и ловит облетевшие слова.

 

И стих мой стих за гранью зазеркальной,

где в снах и листьях заблудились мы

меж  выдуманной  болью и реальной

в пространстве этой встречи виртуальной

и в зябкой неизбежности зимы.

 

 

***

 

Здесь на исходе ноября

листы с дерев уже опали.

Они у осени в опале.

И вот опять костры горят

(ах, инквизиция могуча,

её традиции живучи!),

и листья, собранные в кучи,

возносят дым с приморской кручи

к бесстрастным чистым небесам.

Творец уже не рад и сам,

что мир устроил слишком строго.

Но нету времени у Бога

его исправить.

                        Слишком много

у Бога дел.

                        А их удел

(опавших листьев, я имею

в виду) – сначала, пламенея

в закатных солнечных лучах,

нам душу греть красой щемящей

полупустой осенней чащи,

потом – сгорая на кострах

бесстрашно (им неведом страх) –

служить нам мужества примером.

 

А впрочем, те, что шли за веру

в огонь, здесь вовсе ни при чём.

Их жизнь и смерть была ключом

к познанью истины.

                        Но ближе

мне женщина, чьи косы рыжи,

как листья осени.

                        Я вижу –

она стоит, обнажена,

зеленоглаза и стройна,

уже огонь ей ноги лижет,

и только в том её вина,

что ей иная власть дана,

что быть посмела НЕПОХОЖЕЙ!

 

Спросить вы вправе – ну и что же?

При чём тут ведьма и костер?

Да ни при чём.

                        Листвы шатер

поистрепался, и сквозь дыры

видны прорехи в этом мире,

что Бог заштопать не успел –

у Бога слишком много дел…

 

***

 

У месяцев – мужские имена.

А между тем ведь трем четвертым года –

будь осень то, зима или весна –

суть женская назначена природой

и русским языком. И лишь одно

иначе лето определено.

Оно – «оно». И в нем двойное дно:

мужское в нем и женское начало.

Оно пьянит, как терпкое вино, –

заметим здесь, что и вино – «оно»,

и море – тоже: в нем песок и скалы,

волна и берег, лодки и причалы…

Но возвратимся к лету. Пригуби

и ­– пей его до дна. И – полюби! –

его жару и зной, шальные ночи,

хмельные дни и пьяную волну,

его ветров звенящую струну,

когда прибой смеется и грохочет,

и – штиля неожиданный покой…

Продли его неспешною строкой –

ведь лето тоже уходить не хочет.

Но времени неумолимый ход

его торопит. Осень в свой черед

заплачет ливнями, потом зима завьюжит…

Дожди и слякоть, гололед и стужа –

три месяца и три, но это все не в счет, –

и лишь весна гонцов своих пошлет

за новым летом, и начнем сначала

счастливых летних месяцев отсчет:

июнь, июль и август…

                        Жаль, что мало.

 

***

Такого не было ни разу,
но сплю – и снова снится мне:
ночь, и луна в последней фазе,
окно в проулке. На окне
цветы стоят в старинной вазе…
Все зыбко в этом странном сне –
колышет ветер занавеску,
и тени смазаны, не резки,
и отражается в вине
свет люстры, и звенят подвески
хрустальной трелью в тишине;
и кто-то в дальней стороне
куда-то скачет на коне,
стыдясь отказа, как проказы...
И недосказанная фраза
смолкает по моей вине.

 

 

Март. Две версии

 

1. Пасмурно

 

Унылой графике ветвей

Под стать свинцовый сумрак неба –

Как хмурый взгляд из-под бровей.

И день прошел – как будто не был…

И одинокий воробей,

Нахохлившись, укрылся в нише,

И сбившиеся в кучу крыши –

Вот вид из комнаты моей.

 

2. Солнечно

 

Отчётливая графика ветвей,

Где переплетены и быль, и небыль,

И синева распахнутого неба,

И по стволу ползущий муравей,

И звонкий щебет незнакомой птицы –

Всё легким словом ляжет на страницу,

Где рифма своенравная живёт

И небыль с былью водят хоровод.

 

 

Люстдорф

 

Кроссовки, джинсы, на плечо – рюкзак

(Спортивный стиль сегодня снова в моде),

И куртку потеплее – по погоде,

И к морю – в Черноморку, просто так, –

Благодаря и радуясь свободе.

 

Трамваем до Люстдорфа – битый час

Трястись, но времени теперь навалом.

Для счастья нужно, в сущности, так мало –

Глоток свободы в день хотя бы раз

И путь неблизкий от ж/д вокзала,

 

И берег опустевший, где песок

Весь в чаячьих следах – не человечьих,

И резкий звук гортанной птичьей речи,

И ветер чтобы холодил висок

И волны гнал рядами мне навстречу.

 

Но поздно. Вечереет. Ветер стих.

Пора домой. Везу тебе в подарок

Рассказ об этом дне, что был так ярок,

Богов куриных дюжину – и стих,

Написанный почти что без помарок.

 

 

***

 

Я этот город знаю наизусть –

Его дома, бульвары, мостовые,

Его туманов призрачную грусть…

 

Но каждый раз любуюсь, как впервые,

Пустынным пляжем в предзакатный час,

Где только чайки носятся шальные.

 

Как скряга, собираю про запас

И бережно храню в души копилке 

Все мелочи, что так важны подчас.

 

Я их отправлю в плаванье в бутылке

По воле волн рифмованных, и пусть

Её найдёт читатель мой случайный,

Как лишь ему доверенную тайну

О городе, что знаю наизусть.

 

 

***

 

Пакует время мой рюкзак,

И сжаты сроки.

А жёсткий памяти  наждак

Шлифует строки.

 

И слой за слоем шелуха

Слетает наземь.

И обнажается стиха

Литая фраза.

 

А ночи злой всё гуще мрак,

Но я не трушу.

Стихом, шершавым, как наждак,

Шлифую душу.

 

До боли закусив губу,

Сдирая кожу,

Итожу годы и судьбу,  

И жизнь итожу.

 

И рвётся в клочья черновик,

Шлифуя совесть.

И остаётся дней моих

Простая повесть.

 

 

Переводчик

 

Перевести движение листа,

Когда, кружась, на землю он ложится,

В полет пера спиральный по странице,

Что так была чиста.

 

Перевести задумчивый закат,

Что синеву расцвечивает ало,

Волну у ног, что плещется устало,

В строки напевный лад.     

 

Да мало ли! Вот бабушка спешит

С утра на рынок. Рядом с нею – моська.

В кошелке – кошелек, ключи, авоська.

А дома внучка спит.

 

Продребезжал проснувшийся трамвай,

А моське вслед залаяли дворняги,

И простыни по ветру, точно стяги, –       

И ты не унывай.

 

Не спи – пиши, спеши, ищи слова,

Услышь земли и неба голос внятный.

И пусть порой тебя поймут превратно,

И пусть пойдет молва,

 

Что, мол, чудак, витает в облаках,

Стихи строчит с завидным постоянством…

Ты – переводчик. Время и пространство

И мир – в твоих руках.