«Вскинула от бессилия...»

Одесса
1.
Вскинула от бессилия
Руки над головой...
Стебель изогнут — лилия
Линии береговой.

Не различить сквозь вымысел
Подлинную маету, — 
В детстве мазутом вымазал
Сердце в твоем порту.

Я полюбил неистово
Твой белопенный рот:
Ветром он полон, свистом и
Мёдом песчаных сот.

Мне притвориться нежным и
Перебороть бы страх, —
Лишь бы остались прежними 
Искры в твоих зрачках.

Плавьтесь, торговцы видами,
В медных котлах жары.

Ветхими Атлантидами
Тонут в пыли дворы...

2.
Благословением огня
И плодородием навоза
Вокруг меня, внутри меня
Живет гармония Привоза.

Не праздных звуков пустота,
Не нот тягучих зуд и скука:
Картофелины теплота,
Прохлада репчатого лука, —

Всё, что собрал крестьянский Ной, —
Все караваны и поклажа — 
Рассыпаны передо мной
Созвездиями Эрмитажа.

Протёрт, настоян на спирту,
Украден и переукраден,
Но разливается во рту
Медовым всплеском виноградин.

И престарелый Бог-пастух,
Забыв о торжестве науки,
В овечий окунает пух
Свои обветренные руки.

3.
Я полюбил покладистость камней,
Их гладкие бока в татуировках,
И сонное презренье серых змей,
И душный сумрак в глиняных коробках.

Меня сжигали и песок, и страх,
Но царственные жесты каравана 
Мерцали в длинношеих куполах
Виденьем золотого Туркестана.

Усталые творения земли
Сгибали шеи от жары и пыли, 
А спящие на рейдах корабли
Как будто в жидком воздухе парили.

Я помню, что кричал: «Нева, Нева»,
Покуда влаги девственное тело
Делилось на притоки, рукава
И улицей безжизненной звенело.

И не было ни мира, ни войны, 
Пространство не дробилось на кварталы,
И по ночам не снились больше сны,
А только небо, яркий свет и скалы.

4.
Я житель улицы с бульварным пояском 
И тех эпох, когда был не засыпан гравий 
Ни глиной, ни землей, ни пылью, ни песком 
Загадочных пустынь — Аравий? Бессарабий?

Там майскому огню курила фимиам 
Преображенской праздничная хорда,  
И золоченый оперный фигвам 
Вступал в Пале-Рояль гуденьем септаккорда.

Там вонью овощной напоминал сквозняк, 
Каким гнильем набухли вены и аорты, 
Там тысячью теней и нитей ракушняк 
Был связан с ветерками гавани и порта.

Я очереди ждал у запертых ворот
Среди других приматов и рептилий,
Покуда торговал международный сброд
Порнухой и фарцой невидимых флотилий.

За то, что полюбил и флейту, и гобой,
За то, что избежал потопа и пожара,
Пожалован большой Тираспольской звездой
И шпагой золотой Приморского бульвара.

закат
Твой запах, свежескошенная, мёд 
Движений, — полотняная, живая, 
Бумажной кожи жаркий гололёд, 
Песчаный берег, окоём без края, 
Сгущенный жест – парное молоко… 
Легко любить и уходить легко. 

----— 

Нас дожимал осточертевший зной. 
Закат был, как любой закат, – кровавый, 
И город распадался на кварталы — 
Истек людьми и умер город мой. 

Густой травой заросшие дворы 
Раскрылись, словно створки дохлых устриц. 
Не слышалось журчанья детворы 
На пересохших руслах пыльных улиц. 

С полудня жар крутил свою юлу, 
Разглаживал асфальтные заплаты. 
Измученные поиском прохлады, 
Мы не в постели спали — на полу. 

Казалось, круглосуточно плыло 
В бесцветном небе черное свеченье. 

Нам помогало только ощущенье, 
Что худшее уже произошло...

ветрянка

Липы колокол гудит, 
Сладким запахом токует. 
Ничего не говори — 
Я пойму тебя такую. 

В полумраке за стеклом 
Соль рассвета лижут клёны, 
И трамвай бодает лбом 
Воздух утренний студеный. 

Заболела голова. 
Прижигаю горло чаем. 
Словно оспины, слова 
Через кожу проступают.

magic hour
Кружат лиственные стаи 
Над притихшею травой. 
Стены дома зарастают 
Серебристой чешуей. 

Зёрна гравия белеют, 
Блики бисером в окне. 
Нежным звоном над аллеей — 
Колокольчики огней. 

Там прохлада, покачнувшись, 
Поднимается, пьяна. 
Там гудит над черной глушью 
Проводами тишина. 

Зазевавшихся прохожих 
Заливает лунный мёд, 
И акация, как лошадь, 
Пышной гривою трясет.

зазор
Запеленай орущую жару 
В картофельную сырость, в кожуру, 
Зажми ее покрепче в кулаке, 
В дожде, как в целлофановом кульке, 
Храни. Пускай звенит, как василёк, — 
Царапает ногтями чёрный лёд.