«Слушать ветер осенний»

Слушать ветер осенний, ходить по утрам на базар,

гладить грушам бока, есть лепёшку у старого грека

и стоять над заливом, ища вдалеке паруса,

как в истории где-то.

Возвращаться домой, выдыхать самый лучший сезон,

самый лучший пейзаж процарапать по тонкому воску,

и не надо фантазий, когда под тобой горизонт

делит надвое воздух.

Октябрь 2016

 

Город 4. (Венеция)

Конечно, дружок, поезжай, в этих улицах древних

настигнет, надеюсь, тебя благотворная жажда

и в горло прольётся густое холодное время,

и старые зёрна дождутся обещанной жатвы.

Езжай, походи по капеллам, с лица незаметным,

почувствуй, насколько сумеешь, иное молчанье,

иное, поверь, чем печали твои за плечами,

напрасно боишься – ему не отыщешь замены.

Езжай, покорми голубей, прокатись на гондоле,

потри безымянные плиты подошвенной кожей,

сегодня Сан-Марко, а завтра другое, но то же,

всё едешь куда-то, а сам убегаешь от боли.

Езжай, этот город, каналами пойманный в сети,

беспечен, как запахи кофе, телячьей печёнки,

там даже зимой всё иначе, и мысли о смерти

слегка опьяняют, как в юности мысли о чём-то,

вдохни эту странную смесь, посчитай это долгом,

монеткой расплатишься, с мостика брошенной завтра,

вода прибывает лениво, ни брызг, ни азарта.

Езжай. Возвращайся. Расскажешь. Увидимся. С Богом.

 

* * * 

А ты всё воюешь, седой неприкаянный мальчик,

всё рубишь узлы обречённо и новые множишь.

Была б она рядом, спросила: «Любимый, что дальше?»,

она бы... но ты всё воюешь, иначе не можешь.

Качаются степи в походном ускоренном марше,

сосчитаны звёзды, врагов же всё больше и больше.

Она бы сказала: «Любимый, победа всё дальше,

а губы, любимый, мои всё шершавей и горше,

и страшно читать мне, любимый, последние знаки,

что воздух без крови тебе для дыханья не годен.

Когда ты вернёшься, увидишь письмо на комоде –

мы с сыном молились, и сын твой постригся в монахи...»

Была б она рядом, она бы сама рассказала,

что даже любовь иногда прорастает печалью,

но ты всё воюешь, мой мальчик, всё длится осада,

а ей только я на такую любовь отвечаю.

 

* * * 

Кусочек воска, мякиш, колобок,

покатишься куда – ещё не знаю,

тебя в ладони грею, разминаю,

а вылетит... дракон ли, голубок,

быть может, крылья будут глухарю –

не петь же для себя, себя не слыша, –

чтоб он взлетел, сумел подняться выше,

куда я сам, завидуя, смотрю.

Мой хлеб небесный, музы будний фрукт!

Уж чем богаты, дево, не побрезгуй,

своей рукой кусочек воска пестуй,

пусть наша встреча даром сходит с рук,

раденье восковое обожги

присутствием... но знаешь, лучше выжги –

живой глухарь и сам взметнётся выше,

твои услышав лёгкие шаги.

16 июня 2017

 

* * * 

Ни память, ни звериная тоска

не мучили, и даже чувство дома,

прекрасное, мне не было знакомо,

потёртых фотографий в кошельке

себя во время оно не таскал

и с родиной вдвоём, щека к щеке,

однажды встал, навечно расставаясь,

тараня переполненный вокзал,

друзья, за загородкой оставаясь,

махали мне, я тоже им махал,

толкал багаж, руки не опускал,

натужно выворачивая шею,

их лица отдалялись, хорошели,

и самолёт за окнами мигал...

был девяностый, я тогда сбегал,

куда не зная, только бы успеть,

казалось, отодвинулась, застыла

Москва моя и целится в затылок,

Прищурившись, – безделица, пустяк,

негодный для работы известняк,

забывший об оседлости обмылок,

незваный, затесавшийся в гостях,

когда б давнишний друг степей калмык,

и этот должен пламенно, как мы,

не покладая, множить поголовье...

ах, родина, как много в этом слове

переплелось кореньев и ботвы –

не выползти на грунт сухой и ровный,

внутри тебя, болотистой, огромной,

зубами клацал пионерский горн

дуэтом хриплым с комсомольской домной

и с песнями о главном шёл на корм

народ, ленинианами обвит,

нигде другой такой страны не зная...

мне повезло с билетом до Синая,

измены нет, где не было любви,

я убежал, свалил, свинтил, слинял,

спасибо, ангел вытащил меня

и перенёс на дальний край земли,

здесь небеса добры и чисто поле,

и новый день благословен с утра,

скажи мне, родинка, кто у тебя украл

всё это и костями завалил

по мозжечок и твой покой, и волю...

а счастья нет – дерутся по углам

проклятые твои координаты.

 

так черти рвут души кусок отнятый,

где ненависть с любовью пополам.

31 марта 2017

 

Новогоднее

Всех новостей – что поменялась дата,

грузовичок, утопленный в метели,

сменён на новый, и опять куда-то

ползём ли, едем, душу пряча в теле,

качаемся, летим над занесённым

пространством, бывшим новыми годами,

и добровольно ни о чём не помним,

что сдуру в новогодьях загадали,

надеемся? О да, но еле слышно

себе самим, не вслух, ни даже втуне

не признаёмся, почему не вышло

бессмертия, и всё равно пируем,

уже не горячась, не обещая,

шампанское искрит, глаза не щиплет,

душа, не замечая обнищанья,

хоронится в подарках и пожитках,

торопит за восторгами в поездки

и вопрошаний пошлого занудства

бежит, из года в год теряя в весе,

и для бессмертья некогда проснуться.

 

* * * 

Перевёрнутая лодка на траве,

домик спрятался у речки в рукаве,

птица молча тонет в воздухе пустом,

тихо-тихо, остальное всё потом,

остальное всё... но нет его нигде,

даже небо умещается в воде,

прикоснёшься, и послушное руке,

замедляется течение в реке.

Тихо-тихо, как в поленнице дрова,

спят ненужные молчанию слова,

я один, и кто-то шёпотом зовет,

что закат вот-вот и жизнь уже вот-вот.

 

* * * 

Под собственной тяжестью проседая,

ползёшь по жизни, горбун, страдая,

каждая встречная рожица—гора крутая,

и постепенно, за шагом шаг,

за домом дом, оставляешь город,

не важно, что на тебе, всё равно голый,

слова ворочаются, невыходя из горла,

перша.

Любое направление душе противно,

ни слова правды, шоссе пустынно,

и некому крикнуть, не облаку же,«прости мне!»,

всю жизнь идя не туда,

за городом межсезонье, а для меня межзимье,

любовь к себе никогда невзаимна,

разве что ненависть, и я ору:«Помоги мне!»,

а он в ответ:«Никогда».

 

Признание

Мне не за что прощать тебя. Иди,

носи под сердцем прожитые главы,

неловок слог, но неземной интим

стал для тебя единственным и главным,

и нет в нём ни телесного огня,

ни судорог блаженного финала,

под утро, помнишь, парусом окна

нам время о себе напоминало,

и не за что прощать, как в поводу

не у тебя – у времени, наверно,

я сам, качаясь, медленно иду,

сдаваясь шаг за шагом ветру веры,

глубокому, как самолётный гул,

когда на взлёте яростно зеваешь,

оглохнув, слепнешь в облачном снегу

и лишь потом внезапно прозреваешь.

Ты впереди, и волосы со лба

откинуты по-девичьи задорно,

прости, что так любовь моя слаба,

...и счастьем перехватывает горло.