«Господин Гольдберг и Мария», рассказ

Его костюм и туфли стоили целое состояние. В сутолоке и многоголосице аэропорта этот шикарно одетый господин казался чем-то инородным. Вышагивая взад-вперед вдоль остекленной стены терминала, он периодически останавливался, чтобы нервно вытереть лоб салфеткой. Выглядел лет на сорок пять, максимум пятьдесят, – моложе, чем во время их предыдущей встречи. Единственной, но врезавшейся в память до конца жизни. Или даже до ее начала, Стелла уже ни в чем не была уверена. Не так давно она узнала его на фото в глянцевом журнале. Имя, конечно, другое, но чему удивляться! Скользкий тип, недаром она так его ненавидела. Сидя в открытом кафе у торцевой стены, Стелла нервно стискивала телефон. Собиралась позвонить подруге, и на тебе, увидела призрак. Рано или поздно их взгляды встретятся, и что тогда? Разве она не могла ошибиться? Можно ли полагаться на память по прошествии стольких лет. Ее лихорадило: возможно, сейчас все откроется, наконец! Если этот холеный господин равнодушно отведет глаза и продолжит свое абсолютно бесполезное движение, то лишь подтвердит, что она просто ненормальная. Причем не только в переносном смысле, но и в прямом, со справкой из дурдома. На что ты надеешься, Стелла? Что твоя любовь существовала не только в воображении? И что подруга зря прозвала тебя «монашкой»? На миг ее захлестнуло острое желание уйти незамеченной, она даже потянулась к рюкзаку, брошенному на соседний стул. Но побег – проявление малодушия: о себе лучше знать правду, какой бы горькой она ни была. И потом, всегда остается шанс, что этот знакомый незнакомец узнает ее и подойдет! Шанс мизерный, но даже и им не стоит пренебрегать. Достав из сумочки зеркало, Стелла с удовлетворением заметила, что время пока к ней милосердно. Кожа гладкая, да и глаза не утратили того небесного блеска, что во все времена сводил мужчин с ума. И даже Того, единственного, в присутствии которого она сама теряла рассудок, – мужчину с большой буквы. Если, конечно, он когда-либо существовал.

О Нем она могла говорить бесконечно, но только сама с собой. Кто ты теперь, Стелла, соломенная вдова или просто обманутая жизнью тварь?! Его смерть и была форменным обманом, хотя касался он только одного человека – женщины, от которой осталась лишь полупустая оболочка, иногда называвшая себя чужим именем. Библейским, вот в чем ирония. Зато тот, что вышагивал сейчас по терминалу, был Ему полной противоположностью. Может, он и не родился неисправимым негодяем, но как ни крути, а каждый сам выбирает свою судьбу и затем несет крест на собственных плечах. И не нужно большого ума, чтобы это понимать. Подняв глаза, Стелла заметила, что тот, за кем она наблюдала, теперь сам не отводит от нее взгляда. Вот он, момент истины! Ощутив комок в горле, она попыталась взять себя в руки. Не делай глупостей, Стелла! Ну смотрит он на тебя, это еще ничего не доказывает, сейчас отвернется и продолжит путь. Таких, завороженно уставившихся на нее и при более нелепых обстоятельствах, хватало и раньше.

Но он, обогнув решетчатую отгородку, решительно направился к ее столику.

– Можно? – поинтересовался с ироничной улыбкой.

– Попробуйте, – равнодушно пожала плечами она.

Что-что, а изображать равнодушие она умела! Как и многое другое. Научилась, иначе никогда не покинула бы психушку. Хотя какую опасность для окружающих может представлять пятнадцатилетняя девочка с безобидной формой раздвоения личности? Вот только было ли оно, раздвоение? Сердце Стеллы колотилось так, как, возможно, никогда в жизни. Не исключено, что ближайшие несколько минут перечеркнут половину ее жизни. Точнее, последних четырнадцать лет.

– Давайте не будем даром терять время, – нетерпеливо предложил он. – Полагаю, вы догадываетесь, кто я?

– Вы – господин Гольдберг, – ответила она со сдержанной улыбкой.

Гольдберг нахмурился, ответ его не устроил. Неужели ждал, что Стелла назовет настоящее имя? Или просто недоволен тем, что его инкогнито раскрыто? Но о каком инкогнито может идти речь, если твоими портретами пестрят обложки журналов?! Как же, известный финансист, удачливый инвестор! Мечта любой незамужней женщины. Увы, насквозь фальшивая мечта.

Так она ему и сказала, а он не стал спорить. Казалось даже, что вообще не слушает, думает о чем-то своем. Возможно, так оно и было, во всяком случае голос его, когда она замолчала, прозвучал отстраненно:

– Куда вы летите?

– В Лондон. К подруге.

Он ухмыльнулся. К подруге – важное уточнение. Психологически необходимое, чтобы дать ему возможность развить натиск.

– Давайте, я вас туда доставлю. У меня собственный самолет.

Она спросила с откровенной насмешкой:

– Вам тоже надо в Лондон?

– Нет, – с легкостью признался он. – Но пусть вас это не беспокоит. Мне все равно, куда лететь.

Паузу, возникшую после его слов, заполнила официантка, принесшая меню потенциальному клиенту. Гольдберг вопросительно взглянул на Стеллу.

– Ничего не нужно, – бесстрастно обратилась она к официантке. – Мы уходим.

Подхватив ее рюкзак, кстати, довольно тяжелый, Гольдберг направился к выходу из кафе с таким облегчением, будто обрел свободу после длительного заключения.

– В багаж ничего не сдавали?

– Нет, все мое со мной! – сказала она.

– Тем лучше, – заметил он. – Меньше мороки.

Она пожала плечами. Меньше мороки или больше – какая разница, когда на кону твое будущее. А может быть, и не только твое. Ведь не зря же тут объявился этот господин! Господь ничего не делает просто так.

– Самолет будет готов минут через двадцать, можно пока пройти досмотр. И не бойтесь, приставать к вам я не собираюсь, – предупредил он.

– Попробовали бы, –  спокойно произнесла она.

Досматривали их в отдельной отгородке для особо важных персон, и заняло это всего пару минут. До самолета добрались на микроавтобусе, что тоже не отняло много времени. Но подниматься на борт Гольдберг не стал, а бросив рюкзак стюарду, направился к хвостовой части. Она послушно поплелась следом.

– Впечатляюще, правда? Не устаю удивляться прогрессу! – воскликнул он, указывая на двигатели. – А ведь каких-то двести-триста лет назад путешествовать можно было в лучшем случае на повозке.

– Вам действительно все равно, куда лететь? – перебила его Стелла.

– Да, я же сказал, – подтвердил он.

– Не могли бы мы тогда отправиться в какое-нибудь другое место? – осторожно поинтересовалась она.

Помедлив, он кивнул.

 – Куда именно?

– В Бразилию. Никогда там не была.

– Ради бога! Воля ваша! – В его голосе слышалось раздражение. – Только тогда придется менять полетный лист, а на это потребуется время.

– Не надо, – быстро сказала она. – Я спросила просто так. Хотелось знать, как далеко вы готовы зайти.

– Так же далеко, как и вы, – мрачно сообщил он. – Ну так что, летим к подруге в Лондон?

– К кому же еще? У меня, кроме нее, больше никого нет. А у вас, боюсь, нет даже этого.

– И что с того? – равнодушно сказал он. – Без друзей проще: никого не потеряешь и никто тебя не предаст.

– Вы рассуждаете, как финансист! – заметила она.

– Просто как умудренный жизнью человек, – вздохнув, возразил он. – Идемте, нам пора.

Поднявшись по трапу, они прошли в салон и уселись в обитые кремовой кожей кресла. На столешнице красного дерева покоилась вырезанная из оникса пирамида. От нее исходил едва слышный запах сандалового дерева.

– Посидите, мне нужно поговорить с пилотом, – неожиданно сказал Гольдберг.

Спустя минуту заработали двигатели. Их мягкое шуршание не резало слух, скорее усыпляло.  Стелла вновь открыла сумочку и тут же закрыла. Это нервное, нужно успокоиться. По сути, еще ничего не ясно, и это нелепое совместное путешествие может оказаться очередным обманом.

Самолет тронулся плавно, словно железнодорожный вагон, и покатил мимо терминала к взлетной полосе. Гольдберг вернулся и вновь занял место за столиком.

– У нас есть пару часов, чтобы поговорить о вас, – многозначительно сообщил он.

– Или о вас, – добавила Стелла.

– Бросьте, не смешно! – фыркнул он. – Кто я такой, чтобы меня обсуждать?

– Один из самых удачливых биржевых игроков, если верить прессе.

Гольдберга задела ирония в ее голосе. Эта женщина охотно отдавала ему инициативу, не собираясь раскрывать собственных карт. Но стоит ли злиться – разве не все они так поступают?

– Ну а если не верить? – устало спросил он.

Усталость не была напускной, слишком много энергии он потратил на обуздание силы, обуздать которую выше человеческих сил. Только сейчас, развалившись в кресле самолета, Гольдберг мог позволить себе расслабиться. Вернее, мог бы, не будь впереди разговора, который давал ему шанс обрести наконец свободу. Мизерный, если вдуматься. В конце концов, он мог просто обознаться.

– На самом деле вы глубоко несчастный человек, – откровенно сказала Стелла, прищурив глаза. – Поэтому я и согласилась с вами лететь.

– Хотите стать моим психоаналитиком? Не обольщайтесь, у вас это не получится.

– Вы не нуждаетесь в психоаналитике. А вот мне самой он не помешал бы, – неожиданно призналась она.

– Понимаю, как вам тяжело, – мягко произнес Гольдберг. – Ведь вы Мария, не так ли?

«Итак, это все-таки случилось, ошибки быть не может», – подумала она. Ключевое слово названо, и назад дороги нет. Ирония судьбы – почти пятнадцать лет бороться с паранойей, чтобы в один прекрасный день узнать, что на самом деле ее никогда не существовало. Но при этом осознать, что стала еще более ненормальной, чем раньше. И что теперь делать, звездная?!

Она украдкой взглянула на холеную мужскую руку, покоящуюся на столешнице. Указательный палец незаметно выбивает дробь, но сам Гольдберг этого, кажется, не замечает. Нервничает, как и она, – тоже не железный! Ставки для него так же высоки, как и для нее. Или даже выше. «В любом случае, скоро все выяснится, – решила она. – Или не выяснится до самой ее смерти».

Вырулив на взлетную полосу, самолет начал набирать скорость. Стелла уставилась в иллюминатор.  Томительные секунды разбега, затем стремительный взлет, и вот уже город, раскинувшийся до самого горизонта, уплывает в сторону. Привычный, сонный, никого и ничего не прощающий. Усмехнувшись, она наконец нашла силы ответить:

– Меня зовут Стелла.

– Почему? – Голос его звучал озабоченно.

– По одной-единственной причине: это имя дали мне при рождении.

Ее сарказм не относился к собеседнику, скорее к нелепости самой ситуации. Действительно, почему ее назвали Стеллой? В насмешку?

Гольдберг задумался. Так она это или не она? Разве не мог он ошибиться? И хотя чутье давно уже его не подводило, в жизни случается всякое. Он наморщил лоб, подыскивая подходящие слова:

– Когда-то, очень давно, я… имел честь познакомиться с молодой женщиной, удивительно на вас похожей.

– Видимо, в психушке. – Голос ее прозвучал резко, почти скрипуче, но на самом деле она готова была расплакаться. – Я провела там больше года.

Виноватый взгляд Гольдберга ее даже тронул. Бедняга и не подозревал, что ей тоже пришлось несладко. «Хотя, – призналась она себе, – все же не так, как ему».

– Простите, я мог бы и сам догадаться! – торопливо сказал он. – Иначе ведь и быть не могло. Поверьте, сочувствую вам всем сердцем.

Но она не нуждалась в сочувствии господина Гольдберга. Искреннем или неискреннем – любом! Услышав это, он не смог сдержать досады:

– Когда мы столкнулись в прошлый раз, вас звали Мария!

– Не помню, чтобы я тогда назвала вам свое имя! – с вызовом бросила она.

Лишь теперь Гольдберг вздохнул с облегчением. Ошибки не было, он разговаривал с женщиной, в свое время готовой его убить. Не исключено, что она готова сделать это и сейчас, но он надеялся, что нет. Товарищей по несчастью не убивают.

– Ваше имя я узнал много позже, – хмуро пояснил он. – Когда вы стали знаменитостью.

– Перестаньте! – сердито бросила она. – Мое имя Стелла, и меня никто не знает.

– Еще бы! Вы умело скрыли личность! – воскликнул он.

– Как и вы! – огрызнулась она.

Сложно встретить в женщине друга, расставаясь с ней врагом. И как ему теперь доказать, что они в одной лодке? Но доказывать не пришлось. Мария – и это было полной неожиданностью как для него, так и для нее самой! – сказала, что давно уже не держит на него зла. И вообще ни на кого. Странно только, что столько лет минуло, а господин Гольдберг смог ее вспомнить.

– Так же, как и вы меня! – заметил он. – Есть минуты, которые просто-напросто врезаются в память.

– Это для вас минуты, а для меня часы, дни, года.

Он помялся и вдруг выпалил то, что намеревался предложить значительно позже:

– Что я могу сделать для вас, Мария?

– Ничего, – безучастно ответила она. – Вы не передо мной виноваты. Не у меня и прощение вымаливать.

– Мария, это несправедливо!– Гольдберг едва ли не кричал. – Не я ведь его убил – другие!

– Другие, – согласилась она. – Но вы были на их стороне.

«Чепуха!» – хотел сказать он. Тогда все, кроме кучки отщепенцев, были на их стороне. Никто не знал правды, вот в чем дело. Да и сейчас никто не знает. Во все времена обществом управляют с помощью лжи, из данного правила нет исключений. И сколько бы тысячелетий ни прошло, ничего не меняется. Когда-то он этого не понимал, но теперь понимает. И поэтому, встреться они теперь, все было бы по-другому.

Но увидев насмешку в ее глазах, он промолчал, лишь горько усмехнулся. Надо же, столько лет готовить оправдания, замечательные, продуманные, неотразимо логичные, репетировать их, выучить наизусть, а они оказываются бесполезными. И все потому, что эту женщину невозможно обмануть. Самого себя можно, а ее нет. Поэтому ответ вышел неуверенным:

– Знаете, я просто не хотел неприятностей. Сами видели, какое кругом царило возбуждение. Время было такое, требовалась безусловная лояльность. Только поймите правильно, я не оправдываюсь. Бесполезно оправдываться, если сам себя осуждаешь.

Теперь он говорил искренне, она это чувствовала. И потому, неожиданно для себя, сказала:

– А вы изменились, господин Гольдберг!

– Но не вы, – без улыбки ответил он. – Теперь я лучше понимаю, почему он был на многое готов ради вас.

– Кроме одного – не позволить себя схватить! – с горечью произнесла она.

– Да, конечно,– хмуро согласился он. – Но разве он не знал, на что шел? Иначе, видимо, не мог. Пытался нам всем что-то доказать.

 

Самолет нырнул в облако, и в наступивших сумерках лицо Марии показалось Гольдбергу еще более прекрасным. Женщины давно уже не волновали его, но эта была особенной, живущей вне времени, подобно ему самому. Он вдруг заметил, что дрожит. Надо же, такие эмоции в его возрасте! Ну не смешно ли?!

– Кажется, подошло время за все ответить, – вздохнул он.

– Вы думаете, оно и вправду пришло? – быстро спросила она.

Гольдберг заметил, что ее тоже колотит дрожь. «Ты ведь еще совсем молодая женщина! – подумал он. – В твоей крови полно спеленавших разум гормонов, и я для тебя сегодня такой же луч надежды, как Вифлеемская звезда. Как же ты одинока, Мария! Одинока еще более, чем я». Гольдберг был изумлен: в одночасье она стала ему настолько близкой, что он смог понять, как велика любовь, что так несмело вела ее из прошлого в будущее. И одновременно ощутить страх, от которого она не могла избавиться, потому что не понимала его причин. И эта острая смесь знания и ощущений делала его иным, лучшим человеком, смывая с души коросту страданий и мытарств. Возможно, лишь на миг, но он любил ее, полнокровную, трогательную в своем иррациональном страхе. А ведь еще вчера это казалось невозможным. И еще… теперь он знал, почему ее зовут Стелла.

– Похоже, тебе предстоит начать все сначала, Звездная! – сказал он мягко.

– Вы не ошибаетесь? – спросила она с надеждой.

– С моим-то жизненным опытом! – укоризненно заметил он.

Облака остались где-то внизу, в иллюминатор брызнуло солнце. Стелла зажмурилась, и Гольдберг различил крошечные морщинки возле ее глаз. Интересно, кто из них двоих страдал больше? Кто дольше, он знал. И потому сообщил доверительно:

– Я ведь значительно вас старше, и должен сказать, что такого бардака на земле еще не было. Так что ошибка исключена. Он вернется. Слишком много признаков, чтобы сомневаться.

– Каких?

Голос ее звучал требовательно. Уверенность, как ей нужна уверенность, что он и вправду не ошибается! В противном случае их встреча – просто насмешка судьбы. А Стелла до конца жизни останется Стеллой.

Гольдберг загадочно улыбнулся, потом спросил, слышала ли она про цветок удумбара. Стелла отрицательно покачала головой. Тогда он пояснил, что согласно буддийским поверьям, тот расцветает перед приходом мессии. Раз в несколько тысяч лет.

– Он расцвел?

– Да, его находят в разных странах уже несколько лет.

– Но это только легенда, – разочарованно сказала она.

– Легенда, – с легкостью согласился он. – Но когда я узнал об этом, то впервые задумался. Не берусь судить о других вещах, но в финансовых вопросах разбираюсь. И могу сказать уверенно, что мир сидит на пороховой бочке. Сейчас почти все богатые страны живут в долг, надувая кредитный пузырь, а он вот-вот лопнет. И тогда наступит Армагеддон, потому что денег в долговых обязательствах в десять раз больше, чем денег реальных. Сегодня мир принадлежит ростовщикам, завтра он станет выжженной пустыней, потому что нет другого способа вернуть долг, кроме войны.

– Добавьте сюда еще падение нравов, упадок церкви, – быстро добавила она. – Что-то должно произойти! Человечество погрязло в лицемерии.

– Да, раньше его было поменьше, – согласился он. – Нынешнее время – время манипуляторов.

– Господин Гольдберг! – Она упорно не называла его настоящее имя. – Когда это случится?.. И случится ли вообще?

– Откуда мне знать? Я ведь не провидец!

В голосе его слышалось сожаление: давая надежду одной рукой, другой он по сути ее забирал. И потому поспешил добавить:

– Но не зря же вы появились на свет в это суматошное время! Он хочет видеть вас рядом с собой, я уверен.

Мария просияла, но уже спустя мгновение в глазах ее снова разросся испуг. Когда? – вот в чем вопрос. На следующей неделе, через десять лет или через двадцать? Гольдберг развел руками. Он действительно ничем не мог ей помочь. Будущее непознаваемо.

– Я ведь старею, в отличие от вас! – беспомощно сообщила она. – Кому нужна женщина на много лет старше?

После некоторого колебания он сказал, что сейчас это даже модно, но лучше бы промолчал. Взгляд Марии пронзил его насквозь.

– Да Он меня даже не узнает! – выпалила она. – Тогда мне было девятнадцать, а сейчас уже двадцать девять! А сколько будет через двадцать лет?

– Не я устанавливаю сроки! – примирительно сказал Гольдберг. – И не вы. Нам остается только надеяться.

Раздавленная, она не спорила. Ответила, что и сама все понимает, просто очень нервничает. Ждать слишком уж тяжело.

– Тяжело ждать, когда нет надежды, – поправил ее он. – В отличие от меня, у вас она уже появилась.

Мария виновато улыбнулась, теперь Гольдберг вызывал у нее сочувствие. Что ни говори, но он многое перенес. И многое потерял.

– Есть ли хоть что-то, что примиряет вас с жизнью? – вырвалось у нее.

– Азарт, – спокойно ответил он. – Когда остальные эмоции умирают, азарта становится так много, что он заслоняет все. Потому-то я и стал биржевым игроком.

– Но как вам удается усидеть на одном месте? Вы такой спокойный, расслабленный, а ведь Он наказал вам скитаться.

Гольдберг усмехнулся. Тяжело было первые лет двадцать, пока ему не удалось найти способ обмануть судьбу. Оказывается, не обязательно все время перемещаться самому, главное – находиться в движении.

– Все просто, – сказал он. – Я неподвижен относительно кресла, но само оно не стоит на месте, а вместе с самолетом пересекает пространство. Думаю, все дело в этом – нужно постоянно пересекать силовые линии Земли.

– А в кафе? – спросила она. – Вы же неподвижно стояли возле столика.

– Научился за сотни лет на несколько минут замирать. Но это требует страшного напряжения. Зато в летящем самолете, тем более в таком обществе, как ваше, мне комфортно.

– Мне тоже, – сказала она, чтобы его приободрить.

Выглядела она при этом невероятно трогательной.

«Наверное, за это Он ее и любит», – подумал Гольдберг. Возможно даже, что Он простит и его, как готова простить она. Но что толку, если жизнь для тебя такое же проклятие, как и смерть, а смерть – такая же иллюзия, как и рождение.

– Расскажите, как вам было в раю? – попросил он.

К его удивлению, Мария растерялась. Оказалось, она ничего не помнит. Вообще ничего, ни малейшей подробности. В памяти осталось лишь то, что случилось до тридцати, особенно годы рядом с Ним. И десяток ужасных лет после Его гибели, а дальше провал. На пятнадцатом году жизни, будучи Стеллой, она вспомнила все. Это как будто в компьютер вставили флешку с памятью. Ужасно, правда? Чувствуешь себя сумасшедшей, потому что мир вокруг тебя привычен и нормален, а ты живешь чужим прошлым, которое преследует тебя спустя тысячи лет.

– Это не чужое прошлое! – мягко возразил Гольдберг. – Просто Стелла и Мария – две стороны медали, имеющей на самом деле всего одну сторону. Как лист Мебиуса.

– Вы так умны, господин Гольдберг! – смущенно улыбнулась она.

– Да бросьте, – отмахнулся он, – просто жизненный опыт! Хотя… возможно, ваш комплимент уместен.

На минуту он задумался, потом спросил:

– Вы и вправду после тридцати ничего не помните?

– Ничегошеньки, – подтвердила Мария.

– Вот и ответ на ваш вопрос! – сообщил он торжественно, не скрывая удовлетворения.

Но она все еще не понимала. Гольдберг улыбнулся: да ведь все очень просто, если подумать! Давая Марии вторую жизнь, Он уже знал точный срок. И посчитал, что лишние воспоминания будут ей только в тягость.

– Вы встретитесь с Ним на ваше тридцатилетие, – ухмыльнулся Гольдберг.

– Так скоро? – ужаснулась она.

А что будет с родителями, с ее единственной подругой? С ее котом, наконец.

– Похоже, несколько месяцев еще есть, – насмешливо заметил он. – Не могу сказать, что я буду сильно сожалеть о человечестве. Да и вы, наверное, тоже, после того, как оно держало вас в сумасшедшем доме. В любом случае бояться нечего. Место на небесах для вас лично наверняка уже приготовлено, как и для всех ваших близких.

– А для кота?

Она спросила сквозь слезы, но это были слезы радости.

– Когда все начнется, а вы это почувствуете сразу, просто держите его на руках, – посоветовал Гольдберг.  – Не думаю, что Он вас с ним разлучит.

Мария с горячностью его поблагодарила, а он не удержался – какой спрос со старого еврея?! – и посетовал, что так ничего и не узнал о рае. Не то что рассчитывает туда попасть, но все-таки… Может, его вообще не существует?

– Может, и не существует, – засомневалась она. – Когда мы были вместе, Он никогда не говорил про рай, только про Царствие небесное. Наверное, это разные вещи.

– Скорее всего, – согласился Гольдберг. – Вряд ли меня там ждут, так что вопрос умозрительный.

– Вы ошибаетесь, – горячо воскликнула она. – Ничего еще не потеряно. Просто вы Его не знаете так, как я.

– Скоро узнаю! – скептически заметил он.
 

Самолет начал снижаться. Гольдберг взглянул на Марию, уставившуюся в иллюминатор. Облака, одни только облака. Ничего интересного, если только ты не видишь на них Его образ. Ей это дано, ему нет. Разница, что ни говори, существенная.

Уже перед самой посадкой она спросила:

– А как Он меня узнает среди миллиардов людей? Да еще с котом.

– Не думаю, что с этим возникнут сложности, – ответил Гольдберг серьезно. – Я же вас узнал.

Ироничный этот ответ полностью ее успокоил. Когда самолет приземлился, Гольдберг вновь подхватил рюкзак Стеллы. Сказал, что проводит до выхода из терминала, а потом вернется. В Лондоне у него точно никаких дел, да и вообще нужно оправиться от потрясения. Казалось, он постарел лет на двадцать. Хотя, учитывая его возраст, это была такая мелочь!

Возле стойки пограничного контроля они торопливо попрощались, и Гольдберг вернул рюкзак. А заодно сообщил, что среди встречающих Мария увидит человека с ее именем на табличке. Это водитель лимузина, он ждет распоряжений.

– Вы очень добры… господин Гольдберг!

Но не успел он сделать и десятка шагов, как услышал ее крик:

– Обязательно Ему передам, что вы теперь совсем другой!

Обернувшись, он торопливо ответил:

– Нет-нет, не надо!.. Скажите ему, что у меня все хорошо.

Когда Гольдберг окончательно затерялся в толпе, Мария направилась к окошку контроля. Молодой офицер, смерив ее хмурым взглядом, проставил в паспорт штамп.

– Улыбнитесь! – попросила она. – Иначе не попадете в Царствие небесное!

– Вы выпили? – вежливо поинтересовался он.

– Нет, но сегодня обязательно напьюсь! – дерзко ответила Мария. – Вам тоже не помешает, если вы грешник.

– А если нет? – улыбнулся офицер.

– Тогда тем более.

Выйдя из закрытой зоны, она заметила плакат со своим именем. Судя по всему, водитель получил ее описание, так как двинулся навстречу.

– Мария? – спросил он. – Куда вас отвезти?

– Подбросьте до Сохо, а дальше я уж сама! – с лучезарной улыбкой воскликнула она.

И заметив его недоуменный взгляд, добавила:

– Хочу пройтись пешком… пока это еще возможно.