В АВТОБУСЕ

 

Она ест соленый огурец и брызгает мне на платье.

Она жадно ест соленый огурец

и дерзко брызгает мне на платье.

Чёрное, солёное, как море, платье.

Волна моего тихого возмущения

тут же захлебывается сакраментальной мыслью.

Гладко в душе.

Беременная — думаю я.

Временная — думаю я.

Маленькая — думаю я.

Меньше моей обиды.

 

 

ПОЛУДИАЛОГ с МУЖЕМ

 

— Я не сделала тебе ничего плохого.

— И хорошего.

— Но ведь и плохого.

— Но ведь и хорошего.

Роскошью слова,

золотою россыпью,

розами по роже.

Ни добра, ни зла, словно не жила.

Мужа нежила, сына нажила.

Это ж надо быть такою плоской —

уместиться меж добром и злом.

 

 

ОГОНЬ, ВОДА и МЕДНЫЕ ТРУБЫ

 

В жизни так много огня:

взлетают автомобили,

падают самолеты.

Ангелы качаются на огненных облаках, греются.

Их холодные крылья гасят волнение страсти.

 

В жизни так много воды:

киты выбрасываются из океанов,

как художники из окон.

Они встречаются в полёте.

Идет тёплый цветной дождь.

 

Что такое медные трубы?

Это когда тебе «труба»,

а ты голосуешь против

диктатуры смерти

и эрекции пролетариата

за медный таз с вишнёвым вареньем,

за семицветную небесную воду

и маленькую жгучую точку

в районе солнечного сплетения.

 

 

ШЁЛКОВЫЙ ПУТЬ

 

Шёл, шёл, шёл

по шёлковому пути

импеpатоp У-ди.

Цвета солнечного и кpовавого

юpкой гадюкой вилася

гладкая власть импеpатоpа.

Нежность весёлых pасцветок

женские обтекала бедpа.

Тиpанов Евpопа pожала

на шёлковых пpостынях.

И наpождались Луны,

и pаствоpялись гунны.

Домой возвpащалась слава

на феpганских "небесных" конях.

Над шёлковыми путями

жёлтое солнце не светит.

Каменными кpепостями

обpастает свобода.

И не только шелками —

кpовью, плотью, костями

обмениваются наpоды

до сих поp.

 

 

ПАДАЮЩИЙ СПУТНИК

 

Кто-то забросил в пространство мою колыбель

и обозначил ругательным словом «Титаник».

Мол, спутником станет пускай, землю пусть облетает.

Дырку озоновую, если что, залатает…

 

И не от счастья кружит подо мной белый свет.

И не от горя снега оседают на сердце.

Дыры такие кругом, ну а может быть, дверцы.

Светится вход, из которого выхода нет. 

 

И не сумеет спасти никакой чародей

от ритуальных кружений и странных полетов.

Скрипит перевёрнутый мир, где в почете пехота

и рудиментарные крылья у птиц и людей.

 

И где тут любовь, где печаль? Тут своя карусель.

Свои переплёты, улёты, в купели коктейль. 

И троны, и аукционы, и тел позолота.

Души на вес, на продажу — обилие лотов.

 

Я и не знаю, как долго еще полетаю.

Странно, но здесь и восторг пахнет, будто миазм.

Я, слава Богу, не падаю и не впадаю.

Ни в Млечный Путь, ни в песок, ни в маразм.   

 

Грустно смотрю на пространство дель-арте смешное:

Клан Арлекина на клан Пульчинеллы войною
взял и пошел, невзирая на пакт, что грешно.

Взял, наплевал. Ну а это уже не смешно. 

 

Небо кровит. И вот-вот распахнётся и брызнет.

Снова война удивит и, похоже, излечит от жизни. 

Блещет уже золотое нейтрино, заметьте,

и скорость света уже меньше скорости смерти.

 

Солнца хватает, бесплатно погрейся, дружок.
Не научились еще паковать его в пластик.      

Солнечный зайчик прикладывай к ране, как пластырь.

Пастырь вздыхает и, знай себе, дует в рожок.     

 

А колыбель, постарев, замедляет свой ход.

Не прогляди, и узришь, как сорвется с орбиты.

Гробом опустится в землю, крутнувшись кульбитом.

В гонги земные ударит, и музыка в небе взойдет.  

 

2012