«Итальяна вера», рассказ

В нашей жизни несть числа всяческим мрачным прогнозам: и дефолт нас ждёт неминуемый, и соборная держава неизбежно расколется по Днепру, и ещё прежде распада может окончательно погрязнуть в коррупции и бесплодном противоборстве политических элит. Почесавши репу, приходится признать,  что предсказатели локального апокалипсиса имеют некоторые основания для своей грустной футурологии. И всё-таки разум не торопится погрузиться в уныние, пытается что-то противопоставить… да вот только что?

В самом начале 90-х апокалипсис был куда ближе: распад Советского Союза, пустые магазинные полки, весёленькие последствия Чернобыля, безумная инфляция… список можно длить долго. Людям, в чьих хромосомах было зашифровано «право на репатриацию», стало понятно, что отсюда нужно валить с третьей космической скоростью. Укрупнив фокус, память моя пытается различить в толпах, штурмующих киевский ОВИР, мою одноклассницу Веру. Она была названа в честь умершей ещё до её рождения бабушки Двойры, но до поры до времени предпочитала еврейскую составляющую своего происхождения не сильно афишировать. Когда пришла пора посмотреть на время, светлая память о покойной Двойре Бенционовне очень даже пригодилась. Вера получила в синагоге справку о том, что является чистокровной еврейкой – и таким образом путь в Израиль был открыт. Вера, муж Серёга и восьмилетний Сашка, фигурально выражаясь, уселись на белого коня, гикнули и поскакали. Роль белого коня в данном случае выполнил белый самолёт, взлетевший в Борисполе и приземлившийся в венском аэропорту Швехат. Семейство за счёт мирового сионизма неделю прокантовалось в Вене, покаталось по центру в старинном чёрном фиакре –  и подписало бумагу насчёт того, что Израиль им триста лет не нужен. Сионисты, брезгливо отряхнув руки, сняли Веру, Серёгу и Сашку со всех видов довольствия, и путешественники, взмахнув крылами, перелетели в римский аэропорт Фьюмичино. В те годы именно в Италии предстояло дожидаться виз всем желавшим дополнить собою штатное расписание Соединённых Штатов Америки.

На ласковой итальянской земле первое слово в словосочетании «бедные эмигранты» начало стремительно набухать, пульсировать и наполняться подлинным своим смыслом. Денежек, присылаемых американскими друзьями через американское же посольство, с трудом наскрёбывалось ежедневно только на три больших пиццы и поллитровку «Оранжины» –  а вокруг имелось столько соблазнов… и каково было раз за разом объяснять сыну их абсолютную недоступность! Итальянский язык Вера и Серёга знали в следующем объёме: песня «Uno momento» в исполнении актёров Абдулова и Фарады, а также строчка из канцоны подлинного итальянца Тото Кутуньо «Sono italiano — italiano vero». С такими фундаментальными лингвистическими познаниями супруги могли претендовать лишь на мытьё посуды в тратториях и остериях, а также на почасовые уборки лестничных клеток («впустить этих советских евреев в квартиру?! ну что вы, синьора!»). И эту-то высокопрестижную работу надо было ещё выгрызать зубами у соотечественников — в общем, вот такая была у них итальянская феличита.

Снимать квартиру в самом Вечном Городе было немыслимо дорого, — но и от американского посольства, чёрт побери, нельзя же было далеко удаляться. Выручали предместья, провинциальные городки — маленькие дырочки на брючном поясе Большого Рима. Трастевере, Остия, Ладисполи, Фреджене… с какой нежностью и с каким псевдоаристократическим презреньем до сих пор произносят эти названия эмигранты третьей волны! Да, и в них-то денег хватало разве что на съём курятника; да, в них запахи лазаньи и красного вина «Кьянти» соседствовали с гнильём мусорных куч, не убиравшихся с восстания Спартака, — и всё-таки это был приют, приют. Вере и Серёге крупно повезло: на пляже они познакомились с некоей Джулией Фальконе, девушкой интеллигентной. Синьорина Джулия окончила консерваторию по классу рояля, но, к несчастью, переиграла левую руку — и с тех пор подрабатывала журналистикой в глянцевом издании, посвящённом интерьерам и керамике. Английский Джулия знала на уровне Веры и Серёги, — но друг друга они понимали вполне. Так семейство почти задаром обрело уютную комнату в квартире сердобольной синьорины — и там даже стоял настоящий рояль, на котором Сашка одним пальцем выстукивал «Собачий вальс», а Серёга честно пытался подобрать «Yesterday». Терпеливо слушая эти чарующие звуки, синьорина Джулия Фальконе рассеянно улыбалась Вере — она была очень доброй девушкой.

Вера устремилась на местный блошиный рынок — распродавать заботливо приготовленный ещё в Киеве «большой джентльменский набор». Американские друзья в письмах рекомендовали закупать фотоаппараты «Зенит», радиоприёмники «ВЭФ-Спидола», палехские шкатулки и расписанные розами жостовские подносы. По их уверению, всё вышеназванное на итальянских барахолках раскупалось, как мороженое в летний зной. Пройдя вдоль рядов «блошки», Вера остолбенела. На торговых местах штабелями и шеренгами выстроились… ну, в общем, вы уже поняли. Палехских шкатулок и жостовских подносов там было раза в четыре больше, чем народные промыслы теоретически могли расписать со  времён династии Романовых. Имело место, выражаясь современным языком, предельное затоваривание рынка модными брендами. (Первыми десантниками с Востока на европейских барахолках были советские евреи –  до грядущей экспансии китайского ширпотреба оставалось ещё лет пять…) Шансов продать хоть что-то у Веры имелось — ноль целых, хрен десятых.