«Большие бабки», рассказ

 – Сконструирован пар как облако, – кивнул поэт на пиалы с зеленым жасминовым. – Распланирована жизнь как миг. Знание не определяется опытом, –  продолжал он надтреснутым голосом Бродского,– Бессознательное структурировано как язык.
 – Сами-то откуда родом? –  задал Сергей главный столичный вопрос. –  Не из Тарту случайно? Произношение похожее.
 – В мире тонких женщин и худых мужчин, – отвечал Эмбрионович, – был я словно птенчик из седых глубин. А теперь –  средь звонких пидофраеров наблюдаю гонки катеров метро. Ах и сам я чтой-то нынче похудел…
– Пожалуйста, – попросил Шишкин, – не надо больше стихов. 
– …не дойти до дома, не уйти от дел, – закончил поэт. –  Конечно, если сложно воспринимать поэтический язык, я могу и на вашем говорить. 
Сколько раз, читатель, тебе приходилось отделываться от неожиданных знакомых, чье присутствие тяготило? Изящно, грубо ли обрываем мы связи, по причине спешки, или отсутствия интереса, всякий раз вместе с этим гаснут солнца вероятностных миров, проводником в которые мог бы стать случайный собеседник. Будь осмотрителен, встречая незнакомца, но трижды осторожнее с ним прощайся!
– Мне надо уходить, – твердо сказал Шишкин, – вот пятьсот рублей, большое спасибо. Хотите посмотреть портрет?
– Ну, покажите, – неожиданно снисходительным тоном сказал Эмбрионович. 
В последний раз так говорил с Шишкиным его преподаватель лет сорок тому.
– Неплохо, – пожал плечами поэт, мельком взглянув на рисунок. –  Уголь, сангина и цветные карандаши. Жаль, живости маловато. Ну, это раз на раз не приходится. Зато – почти безупречная композиция.
– Почти? –  опешил Шишкин. –  Да что вы себе…
– Отношения тяготеют к монотонности, – вздохнул Эмбрионович. – Следовательно, страдает ритм. Не сбалансированы выходы. Не расстраивайтесь.
Самое ужасное, что, приглядевшись, Сергей обнаружил все перечисленные недостатки рисунка.
– Вы –  художник? –  теперь подошла шишкинская очередь задавать глупый вопрос.
– Увы, нет. Никаких способностей. Даже голову гипсовую не нарисую. Лишь кое в чем немного разбираюсь. Внутри сырой, снаружи подгорелый. Там, откуда я приехал, все такие. Ну, что же. До свидания.
– Одну секунду, прошу вас, э… Михаил Эмбрионович, –  сказал Шишкин. –  Не окажете ли честь глянуть (Сережа едва не сказал – одним глазком) на одну мою... идею? Я только начинаю, даже подмалевок не делал. Вдруг что подскажете…
– Эта? –  Эмбрионович безошибочно указал на повернутый к нему спиной холст. –  Извольте, гляну.
Он обошел мольберт и ждал, пока Шишкин включит дополнительное освещение. Вернувшись от выключателя, Сергей отметил в настроении гостя резкую перемену: лик его побледнел, глаза округлились, челюсть отвисла, руки вскинулись и застыли на уровне груди, будто у дирижера за четыре такта до первой ноты.
– Большие…большие… – хрипел он, – это же... большие бабки... – наконец выдавил Михаил Эмбрионович и рухнул замертво к ногам опешившего Шишкина. 
За отсутствием ваты и нашатыря Сергей поднес гостю смоченную в уайт-спирите беличью кисть. Эмбрионович поморщился, открыл глаза, и сбиваясь с верлибра на гекзаметр, немедленно продекламировал совершенно неимоверную историю. По его словам выходило, что три дня назад он прибыл из будущего – не то из четвертого, не то из пятого тысячелетия.
– Туризм во времени. А я – отстал от группы. Все остальные в будущем давно. Догнать их нелегко, не попытаться –  глупо, пока открыто вероятности окно. Но скоро уж захлопнется оно, – грустно объяснял Эмбрионович, сидя на полу перед мольбертом. – Только не это сейчас обстоятельство больше волнует, – гость из будущего как-то очень торжественно встал и скосил глаза в сторону холста, – Радость великая в сердце, бабки большие нашлись! Кто бы поверил, что так совершенно случайно…
– Постойте-ка, – перебил Сергей. Гекзаметр звучал очевидно не героический, а значит – долго еще пришлось бы ждать следующую цезуру. –  Допустим, я верю. Но чем докажете?
– Ищите корни будущего в прошлом, а плоды настоящего –  в своем кармане, – турист во времени цитировал что-то похожее на рекламу. –  По девайсам узнаете их.
Эмбрионович скользнул ладонью в замшевые недра и достал нечто плоское и металлическое, величиной с книгу карманного формата. Сергея убедили в правдивости слов гостя отнюдь не теплое ультрамариновое свечение, и даже не земной шар на экране, повинующийся прикосновениям, приближающий материки и острова. Не функции развеяли сомнения, но корпус удивительного прибора, а еще точнее –  его цвет.
– И что же, в будущем все говорят стихами? –  поинтересовался Шишкин. –  Мне кажется, это не совсем удобно. 
– В начале двадцать первого столетия, что будет названо потомками “очко”, весь мир накрыло электронной сетью, – почти запел Эмбрионович. –  Как бабочку прекрасную сачком.
По случаю удивительного знакомства Сергей достал из холодильника отсвечивающую окисью хрома бутылку шампанского, и теперь внимал катренам под холодное шипение в пиале. За раскрытыми окнами мастерской цвела весна, нигде, как в мегаполисе, так остро не ощущаемая заслуженной, честно заработанной наградой.