«Гадкий котенок», рассказ

Марианна Гончарова

Действующие лица и морды:

Кошка Скрябин. Известный персонаж, героиня нескольких книг автора. Умна, как человек. Как умный человек. Была куплена в подарок. Верней, был куплен. Кот. Который оказался кошкой. Но имя осталось прежним.

Кошка Соня. Блондинка. И по интеллекту тоже. Но беспрекословно слушается кошку Скрябин. И правильно делает!

Пес Амур. Лайка. Почти медведь. Сильный, большой, наивный и доверчивый. Радостный, голосистый и прыгучий. Любит снег.

Маруся. Автор. Это она таскает в дом с улицы всех животных. Люди тоже приходят, подолгу сидят, гостят, но пока не остаются.

Бабуля. Всехная кормилица, поилица и утешительница.

Девочка. Дочь Маруси и Аркадия. Студентка.

Аркадий. Хозяин. Главный ответственный за собаку Амура. Потому что кроме Аркадия никто с Амуром не может справиться.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

 

– Дядя, возьмите меня домой! – пропищало что-то серое, худое, размером с мизинец.

– Дяяяяядя! – скрипело что-то в траве.

– Я не дядя.

– Ну, тётя. Возьмешь меня, тётя, а? – надрывался кто-то, – Я буду верный ваш навсегда насовсем. А когда я приду в себя и чуть округлюсь, я заставлю вас, дядя… тётя! кто вас там разберет в этих ваших штанах! мааау! я заставлю вас, ваших детей и всех ваших родных, трепетать от радости, что я у вас есть такой замечательный. Стану толстым красивым котом, ласковым и даже вороватым. А?! Ааа?! Мяя?!

Серое, худое с трудом выбралось из-под листа подорожника, доползло до туфли, зацепилось когтиками, преодолело длинный путь от носа туфли до застежки, забралось на ногу и повисло на брючине, продолжая орать.

– Ну пошли, что с тобой делать…

– Ага. Пошли-пошли. Я тебе скажу, что со мной делать.

Крошечный, полуслепой, лапы, как четыре червяка, короткий жалкий треугольный хвостик. Он мне расскажет, а как же, он мне объяснит…

– И что с тобой делать?

– Кормить! Хочу есть, много есть! У тебя есть много есть? Я волнуюсь, чтобы было много есть. Есть?

Ну вот, понятно. Объяснил.

                                           

***

Он ковылял еле-еле. Когда торопился, а он всегда торопился, то путался в лапах, спотыкался и заваливался набок, а то и падал на спину вверх тормашками. Вокруг все гоготали, как сумасшедшие, и спешили помочь. Сам есть не умел. Разевал розовую пасть, растопыривался всеми тормашками, выкатывал глаза, дрожал и яростно- требовательно орал.

Стали кормить из шприца – верещал, скандалил, подвывал, хватал шприц двумя руками и двумя ногами, чтобы не отняли, высасывал содержимое с такой скоростью, что поршень сам сдвигался вниз, а нам оставалось только придерживать котенка и шприц. Кот ел неаккуратно, чавкал, хлюпал, швыркал, молочная  смесь заливала ему морду, живот, лапы и хвост. Он высасывал еду, мгновение еще мрачно разглядывал длань кормящую – что? и это всё? – и тут же мягко отваливался, засыпал прямо в ладони. Мокрый. Теплый. Маленький. Скандальный. Одинокий. Безымянный.

 

***

Кошки Скрябин и Соня брезгливо рассматривали котенка и фыркали. Скрябин шипела, Соня поджимала рот, сопела и закатывала глаза. Переглядывались. Шушукались.

– Опять они что-то принесли. Люди.

– Нда. Подбирают и тащут в дом. Всякое.

– Их одних отпускать на улицу нельзя, все время что-то подбирают и волокут.

– Нда-кх. Нельзя. Волокут.

– Вы только посмотрите, посмотрите, кошка Соня, какие у него тонкие дрожащие конэчности… Разве ж это конэчности?

– Да что конэчности,  вы посмотрите, какой он тощий,  а голова большая…

– А хвостик! Фффффшшш! Ахахаха! Короткий. И эта форма – треугольный. Вы когда-нибудь видели треугольные хвосты у благородных котов?

– Никогда! – честно ответила кошка Соня, потому что кроме кошки Скрябин она в своей жизни вообще никаких котов не видела, поскольку жила безвыходно дома и на улицу выходить не желала. Благородные кошки по улицам не гуляют. Они ездят. К врачу. В ветеринарную аптеку. А так – дома сидят и в окошко смотрят.

– Гадкий, – поморщилась Скрябин, – какой гадкий котенок.

– Нда, гадкий, очень гадкий котенок, – согласилась кошка Соня.

Так шептались кошки и брезгливо фыркали.

 

***

– Вы вообще забыли, как вы сюда к нам в дом попали?! – строго спросила бабушка.

– Меня купили, между прочим, в подарок бабуленьке моей. (И только моей! Да?) – Кошка Скрябин снизу заглянула бабуле в глаза и нежно потерлась о  ее ногу. – За деньги, между прочим, купили. За много этих грязных бумажек, которыми бабуся не разрешает поиграть. Я – дорогая. Я – элитная. И еще за меня дали коробку с этими… Как их… ну с этими… Такие… вонючие такие…

– Конфеты, что ли? – подсказал пёс Амур с террасы. – А чо это они вонючие. Они вкусные. Сладкие. Мням. Ффлль! – облизнулся Амур. – Вот звери эти люди, да? Сами едят. Меня не угощают.

– Ойой! – засмеялась кошка Соня и принялась делать себе маникюр, дергать зубами когтики на задней лапке. – Да знаем мы, как вас купили, кошка Скрябин. Элитная она. Вас вообще покупали как кота! И когда обнаружили, что вы – не кот, начался скандал. Маруся хотела вас вернуть! И даже посадила вас в корзинку. И даже пошла к двери. И даже… И только благодаря бабулиной добротееее…

– Фррр! Хшшш! – выгнула спину Скрябин. – На себя посмотрите! Можно подумать, что вы – кот. Помолчали бы. Вы забыли, как вы сами сюда попали, кошка Соня? Вас вообще под колесом машины нашли. В дождь. Грязную, худую, рахи… рахитическую.

– Рахитичную, – гавкнул Амур с террасы.

– Да! Рахитичневую! Да мы вас еле выходили тогда! Лечили. От всего. У лучших специалистов. Я вас кормила и день и ночь. Вон посмотрите на себя в зеркало. Это мы из вас такую барышню сделали. А вы?

– От вас я такого вообще не ожидала, – засопела кошка Соня, обиделась и улеглась в кресле мордочкой в стену, – Вы – кошка благородных кровей, а попрекаете.

Кошка Скрябин посмотрела в обиженную спину кошки Сони, виновато мркнула, подошла к ней на мягких лапах и принялась её старательно вылизывать, мол, ах, простите, простите, кошка Соня. И что это на меня нашло. Забудемте нашу ссору.

– Да будет, будет вам, полноте, забудемте, – с удовольствием соглашалась кошка Соня, – я вас прощаю.

В это время в углу проснулось и заверещало. Гадкий котенок выбрался из корзины, цепляясь своими тонкими коготками, прошел мимо кресла, где сидели кошки. Те свесили головы, с любопытством глядели на шагающее недоразумение, хотели даже устроить разборку: ты ваще кто такой, «с  какова района», ты тут раньше жил? Но воспитание не позволило.

– Ругаться по-уличному не в наших правилах, – сказала Скрябин.

– Нет, не в наших, – согласилась Соня. – А какие у нас правила?

– Ну пошипим чуть-чуть для вида. Чтобы боялся.

– Да. Пошипим. Чтоб знал, кто у нас главный.

– Хшшшш! Вы, кошка Соня, надеюсь, знаете, кто у нас главный.

– Да, мадам. Конечно, знаю.

Кошки принялись шипеть сверху с кресла на шагающее по полу существо.

Оно не обратило внимания. Мало ли, что там наверху шумит. Главное, тут, по дороге не навернуться.

 Он поплелся, качаясь, в то место, которое ему показали, когда принесли домой. Бабуля ведь сначала устроила ему экскурсию по дому. Куда можно, куда нельзя. Вот он и пошел, куда можно. Обе кошки внимательно вытянули шеи и повернули туда головы:

– Подуууумайте, коллега! – удивилась кошка Скрябин, – какой аккуратный этот гадкий котенок.

– И правда, – восхитилась кошка Соня, – хоть и гадкий, хоть и маленький, а знает, где надо копать.

– Значит, этот гадкий из благородных. Только мы, благородные, умеем копать.

– Да. Мы, которые благородные, обязательно копаем, – подтвердила Соня.

– А мы тоже копаем! – с террасы отозвался Амур. – Я выкопал яму под кустом сирени.

Кошки захихикали.

– Вы, мой друг, когда копаете, – Скрябин легко вспрыгнула с кресла на подоконник и обратилась к Амуру, – то получаете громкое «фу!» и по хвосту! по хвосту! А мы, которые благородные, когда копаем, а верней, закапываем, мы получаем благодарность, хорошее слово, и нас за это гладят.

– Да, благодарность, – проворчал Амур, – почетную грамоту вы получаете.

Гадкий котенок закопал что-то  в лотке, вернулся в комнату, покрутился на одном месте, задрал свою большую голову на тонкой шейке и вдруг увидел там наверху две большие, усатые… эти… такие… мохнатые… такие знакомые, родные, открыл пасть и закричал:

– Нааши! Наааши! Моиии! Идите ко мне-eу! Ко мнеееу!

 Скрябин и Соня вздохнули – ну что с ним  делать, с гадким таким, соскочили на пол, обнюхали и принялись тщательно облизывать нахала с головы до хвоста. Гадкий котенок громко трещал от удовольствия, но на всякий случай взмяукивал: все это, конечно, хорошо, что нашлись наши на этой чужой планете, но чтобы его случайно не забыли покормить.

– Какой… мрм… мрлм… милый… этот кошачий ребенок, – Соня мыла котенку бочок.

– Какой милый… мрлм… мррррмр… этот гадкий котенок, – Скрябин облизывала котенку мордочку с тонкими, но уже лихо закрученными усишками.

Через два дня благородные кошки уже ссорились из-за того, кто будет вылизывать новенького такого милого гадкого котенка первой. У кошек появилось молоко. (Наш ветеринар объяснил, что такое чудо бывает. И довольно часто.) И через несколько дней гадкого котенка кошки кормили по очереди. Утром – кошка Скрябин, днем – кошка Соня, вечером мы – из шприца. Уже через неделю всем стало ясно, какое сокровище попало к нам в дом: фетровые серебристые уши на белой подкладке, шелковый живот, толстые лапы как будто в теплых больших белых тапках, дрожащий короткий хвостик. Пора было давать котенку имя. Мы собрали семейный совет.

– Полагаю, господа, – произнесла Скрябин, – мы должны присвоить титул нашему гадкому котенку. Негоже ему жить в нашем доме и без титула.

Соня согласно мркнула. Амур в совещании не участвовал. Да зачем, собственно, он ведь не из благородных, его и не пригласили.

Кота назвали Мышкин. Лев Николаевич. Князь.

Вчера он залез на стол, добрался до ноутбука, взобрался на клавиатуру, покрутился и одним нажатием лапы снес уже готовый текст.

«Теперь я сам буду писать слова», – решительно заявил Котенок.

Он принялся шататься по клавиатуре. Тыркать лапой в разные клавиши. Напечаталось такое…

 

     ДЕВ… ЫНЕВ… ДНЕВНИК ГАДКОГО КОТЕНКА

 

                    Из чего состоит котик. Я

Я – котик. Я состою из живота, из спины, из хвоста, из головы и четырех лап. Еще у меня есть живот. Я что, уже написал один раз про живот? Неужели?.. Ну что ж, еще раз напомнить про живот не мешает.

У кота четыре лапы. Так они говорят. И еще говорят: а-ха-ха! Открыл – а-ха-ха! – секрет, что четыре лапы. А я говорю: да – секрет! Потому что ваши лапы – просто лапы. Лапппки. А мои лапы – лапищи, они одеты в толстые лохматые белые домашние тапки. Кабута. Кабутно. Нет, как бутно!  Я потому и так громко хожу: туб-туб-туб-туб. Потому что у меня большие лапы.

Маруся ругается. Говорит, что как будто ходит большая собака. Неправда, Маруся. Собака Амур ходит тихо и только цокает когтями. Ахаха! Такая здоровенная собака, а не умеет втягивать когти.  

Бабуля делает мне замечание, что у нас никто так громко не ходит. Все ходят на мягких лапках, тихо, на цыпочках. А что это «цыпочка»? Я же – кот! Кот! Я могу даже победить дракона. А ну дайте! Дайте мне дракона, и я его победю. А ну?! А ну?! Вон того дайте, который на халате у бабули. И на поясе. А ну-ка?! Ать! Ать! Я его лапой! лапой! Вот так! Ать! Ах, нет?! Тогда я буду громко ходить! И еще дайте мне вот это, как это, вот это дай мне, дай, что у тебя там в лапе вкусное, ну дааай… дааай… дааааай, ой, уснул.

                                         

 

        Про моё про… просхо… про-ис-хождение

 

Маруся говорит:

– У нас большой красивый пёс. У нас две интеллигентные воспитанные кошки. И один плебей, нахальный, необразованный и вороватый.

Я пошел на колени к Марусе, я заглянул Марусе в её морду, то есть, в это… как у них? А, в лицо! Заглянул и спросил прямо:

– А что это «плебей»?

Ну будто спросил, Маруся понимает меня очень хорошо, хоть и не умеет мяукать. Она, наверное, тоже необразованный плебей. Конечно, ей не сравниться с двумя моими мамами – кошкой Скрябин и кошкой Соней. Шёрстки у нее нет, коготков нет, усиков нет. Госссподи, какая же ты некрасивая, Маруся. Твоя мордочка совсем голая. Бедная. Дай тебя оближу. А ты скажи, что это такое – «плебей». Гордиться мне или плакать.

А Маруся говорит:

– Простолюдин. Понял? У тебя нет имущества. Нет образования. Нет манер. И ни-ка-ко-го! никакого воспитания тоже нет.

– Нет имущества?! У меня сколько вот имущества. Шарики мои. Еще вот шарики. И вот шарик еще один. Потом мышки. Сейчас-сейчас, вот еще одна мышка. Ошейник у меня. Смотри, смотри, какой. Нарядный. Смотри, вот ошейник у меня есть. Еще у меня есть эта комната. Как её?! Белая. Где еда. Холодно в ней. Там нельзя спать. Но можно есть. Там живёт вкусное. Это же моё имущество.  Простолюдин… Я – кот! Дворян! Кин! Как? Рянин. Кот — двор-я-нин. Стоп! А когда меня пустят во двор?

И потом я так расстроился, я сел на клави-а-ту-ру. Я вытянул мою красивую тяжелую лапу – кланц! – и сделал в компьютере ночь. Хоп!

Ой. Уснул.

                                          

                                 Как и где я сплю

 

Маруся сказала, чтобы у меня было мое место. Строго моё место. Место – это где лежать и ничего не делать. Там можно думать и можно спать. Думаю я везде. Где копаю, думаю. Где ем, думаю. Где играю – думаю. А сплю я там, где засыпаю. Вот, например, вчера я уснул по дороге к креслу. Не успел дойти. Устал потому что. Ел. Вчера было длинное, и я спал много раз. Потом еще я спал там, где показывают большие листья, ветки, птиц, солнце, виноград. Называется подокотник. Вечером вчера спал в своей миске. Ел, ел, ел и не успел отойти куда-нибудь, чтобы спать. И – хлюп!.. Сегодня оказалось тоже длинное. Утром я отправился в путь – хотел обследовать, что там такое в шкафу. Уснул там случайно, не заметил, как. Проснулся и кричал, чтобы все собрали экспедицию по спасению и меня нашли. Потому что у меня в шкафу была ночь. Я испугался. Темно же. Все так радовались, что меня нашли. И трогали. И обнимали. И кричали друг другу: кто шкаф закрыл? Кто? У котика стресс! – они меня так жалели. Да, у меня теперь есть стресс.  Я вынес этот стресс в зубах, потому что украл его в шкафу. Его Аркадий надевает на ногу. Стресс еще называется носок. Стресс у меня отобрали. Злые люди. Теперь я знаю, что такое стресс. Я на них охочусь. Сегодня украл стресс у бабули. Синенький такой с белой окантовочкой.

Сегодня продолжало быть, и я уснул в кастрюле. Она стояла на стуле, чтобы там потом спали огурцы. Их будут солить. А я пришел. Огурцов много в корзине. Я – один. Залез в кастрюлю. Сидел-сидел. Ждал-ждал. Меня не посолили. Уснул. Бабуля добрая. Сказала: ладно, огурцы посолим в другой кастрюле, пусть котик спит. Если не будить кота, ему прибавляется год жизни, – так бабуля сказала. Наша бабуля никогда не будит никого. Чтобы всем прибавить годы жизни. Ни маму Скрябин не будит, ни маму Соню, ни меня, ни даже какого-нибудь паука на балконе. Но в кастрюле спал только я. Огурцы спали в корзине. А знаете, что?! Секрет скажу: огурцы – невкусные. Что ж такое невкусное люди едят! Огурцы. Фхшш! Но кусать их прикольно. Я покусал.

Да, бабуля подарила мне эту кастрюлю. Сказала: на, Мышкин, живи. И поставила мою кастрюлю в теплое место. Конечно, здорово жить в кастрюле. Она стоит очень близко около еды. Не надо бегать и проверять, есть у меня в миске еда или еще не положили. Лежи себе и наблюдай. Но нельзя. В кастрюлях никто не живет. Только суп. А я суп не уважаю. Он очень горячий. И жидкий. А я же люблю кусать.  И грызть. Про огурцы я уже напечатал. Еще я кусал кукурузу. И её ел. Кукуруза вкусней огурцов. Хотя тоже не мясо. Яблоки кусал еще. Ффффу! Груши кусал, кабели, проводочки и туфли. Приличная еда, знаете ли, эти туфли. Но бабуля еще не знает. Я спрятал туфли на место – под шкаф.

Так я познаю мир. Всё кусаю.

Вообще-то моё место в специальном домике. Мне же купили дом. Движимость. Дом можно носить. Странная бабуля. Она носит все в лапах. Гораздо же удобней носить все в зубах. Но бабуся не понимает. Необразованная. Она купила мне дом. Мягкий. Внутри подушка. Только вот беда – я туда никак не дойду. Говорит бабуля:

– Иди, котик, на место.

Она всегда говорит на меня «котик». И разные другие ласковые слова. Я хочу быть послушным. Бабуля говорит: иди. Я иду. Но по дороге часто отвлекаюсь. Потому что я пытливый. Любознательный. Я – смышленый. Так бабуля говорит. Я встречаю по дороге корзину. А там – ура! – белье. Оно пахнет хорошим, наверное, ветром, небом, другими котами, которые на улице. И в корзине всегда есть стрессы. Чистенькие. Я их уношу в зубах. И кладу на место. Под шкаф. Аркаша спрашивает бабулю:

– Где носок? Один есть, а второго нет.

А бабуля говорит:

– Они на месте. Под шкафом.

А мне говорит бабуля:

– Айайай, Мышкин, ты взял без спросу!

Я молчу. Потому что согласен. Да, я не спросил. А как?!

И еще говорит бабуля:

– Не вертись под ногами. Иди на место, котик. Иди в свой домик.

Я послушный, я опять иду в мой дом. Иду, иду, смотрю на всё, трогаю лапой, беру в зубы, играю, играю, игра… и – оп! – сплю.

Сейчас я сплю прямо на этой широченной дороге от двери к окну. Через меня переступают. А бабуля говорит:

– Осторожно. Пусть спит. Сиротка.

Жалеет меня. Потому что я такой маленький лежу на этом большом шоссе. Один.

Но я же не сиротка вовсе. У меня есть бабуля, еще есть Маруся и еще много разных людей, девочка есть красивая, но не кошка, есть Аркаша, и у меня есть собака большая. Называется лайка. Лайкой ее называют потому, что она делает так: лай-лай-лаай! лай-лай-лай! Такая песня. Не как мы, коты: Мррр-мррр-мррр. И главное: у меня две мамы. Соня и Скрябин. Они из благородных. А я просто котик. И у меня есть дом. И есть семья.

                             Про игры

 

Повезло мне. Не всё коту масленица (так бабуля говорит). Что такое масленица, я не знаю. Но питание подается хорошее, качественное, по первому требованию. Качельки есть. Чтобы качаться. На шторах. Если бабуля не видит. Если видит, надо зацепиться и кричать – не знаю, как сюда попааал! боюуусь, отцепите меняаа! Если бабуля видит, как я запрыгиваю и качаюсь, я прячусь. Но бабуля все равно видит меня за прозрачными гардинами и спрашивает:

– А чей это там розовый нос?

И я тогда бегу садиться к ней на колени и хватать её руку. Бабуля очень любит, когда я с ней играю. С бабулей же совсем никто не играет. Никто! Только я один, её котик. И что бы она делала, если бы я не пришел? Иногда я устаю с ней играть, я же занят, а она еще и еще давай играть. И я говорю: ну ладно, давай. Прям не наиграется никак моя бабуля. 

Еще у меня есть подвижные игры, например, можно придумать, что я – лев, спрятаться под стулом, а потом выскочить:

– Уаааррррмрм!

Все пугаются. Визжат. Я очень страшный, когда выскакиваю. Только девочка смеется. Она говорит, что когда я прячусь, видно мой хвост. Что он дергается из стороны в сторону, мой хвостик. Он вырос и стал большой, длинный, пушистый. Я люблю в него заворачивать лапки. Иногда я играю с бабулей в одну игру. Называется «Фарфоровый котик». Я сажусь ровненько-ровненько, заворачиваюсь хвостом и смотрю вперед. И не шевелюсь.

И все вокруг давай мурлыкать:

– Какой котик! Какой красавчик!

А я в животе смеюсь – хахаха – но даже не вожу ушками. И ничего не говорю. Сижу себе и всё. Даже не моргаю. Думаю, да ладно, пусть любуются и радуются. Это же моя семья. И тогда бабуля хлопает в ладошки своими лапами и говорит:

– А давайте его поставим на полочку, чтобы он украшал наш дом.

И вот тогда я убегаю. И прячусь. А все смеются. Вот какой я смешной котик.  Я украшаю не только наш дом. Но и нашу жизнь.

Пойду посплю. В моей кастрюле. Или в моем домике. Если дойду… Ну, я пошел. Ой, опять не успеее…

Сплю.

                                        

                                 Я – букетик

 

Однажды я сидел в вазе для цветов. Она, как тот тазик, где меня купают, только прозрачная. Её поставили на подокотник, и я подумал, что это для меня. А для кого же? Там, в вазе, удобно и светло. Бабуля смотрела на меня долго и сказала: вы только посмотрите, какой он милый. И сказала, что котика лучшее украшение это хвостик. И спинка. И уши. И глаза. И живот. И, конечно, лапы. Мои толстые крепкие белые лапы в тапках.

Бабуля погладила мне голову, и еще спинку погладила. И сказала:

– Ты – наша радость. Ты наш букетик.

Я смотрел в окно и делал вид, что не слушаю. А сам слушал.

 

Летают ли кошки

(Научновый эксперимент. Научный, тоись.)

 

Мама Скрябин вдруг из кресла полетела на книжный шкаф. Фррр! – и там. Села и сидит наверху и смотрит оттуда вниз. А следом за ней мама Соня – фррр! – и тоже там. И тоже смотрит. Я очень удивился. Какое я сделал сегодня открытие – кошки летают! А коты? – так я подумал и почесал моей задней лапой мою переднюю голову между ушами.

Я захотел эксприм… эскими…экспе-ри-мен-тировать. И тоже захотел сделать фррр! И полететь на шкаф. И смотреть оттуда вниз. Интересно же.  И я весь сжался в пружинку, покрутил хвостом как рулем, присел низко-низко, поводил попой, чтобы примериться, оттолкнулся от пола, взлетел, зацепился когтиками за полку в книжном шкафу. И… упал. И уронил много книжек из шкафа. На шум и грохот прибежали все мои люди. Они меня жалели. Мурлыкали мне слова ласковые и трогали лапы и спину, не ударился ли котик, не болит ли ничего. У меня не болело. Я вырвался из обнятей… объятий и побежал записывать результаты экскими… экспери-мента.

Записал и закопал. Чтобы никто не увидел. А результаты такие:

Испытания с участием меня, котенка Мышкина Льва Николаевича, показали – коты не летают. Только кошки.

Вывод: Ну и ладно.

Ах, да! Когда я упал, одна книжка раскрылась, а там большие оранжевые коты. И желтые коты. И черные даже коты. И в полоску коты. Книжка на английском языке. Девочка сказала, что на английском языке. Это человеческий язык людей, которые живут далеко, там, за домом с черепичной трубой. Эта книжка называется «Дикие коты планеты» – это мои ростви… росвиники… род-ствен-ни-ки. Родственники.

Я хочу вырасти и путешествовать по планете. Я буду ходить везде-везде и присылать фотографии маме Скрябин и маме Соне, где я везде сижу и заворачиваю хвостом мои лапы. А со мной в обнимку – дикие коты планеты. И бабуле пришлю подарки. Носки. Два. Одинаковых! Один синий. И еще один синий.

Хоть мы, коты, не летаем, зато у нас большие… лапы… ой, нет, уши… нет, хвосты…нет, планы… нет…

 

Ой, уснул…

Черный пакет

 

Очень люблю всякие звуки. От звуков у меня развивается работа ух. Ухов. Ушей. Слушаю, когда шумят эти маленькие такие, на винограде за окном. Тоже летают. Птицы называются. Такой вид кошек – птицы. Еще люблю сидеть у бабули на коленях и чтобы она шептала: Коооотик. Мурлыша. Мурло, бандит. Бандит – очень ласковое имя. Еще люблю, когда Аркаша говорит лайке Амуру: Фу! Фу! Нельзя! Очень я такое люблю.

И еще люблю, когда мама Скрябин и мама Соня трещат: тррррр – мрррррр – трррррр. И я им в ответ: тррррр – мррррр – трррррр. Еще когда девочка поёт песню. Я еще не выучил. Из английского она поет. Очень похожий этот английский язык на наш, котячий, но еще не все понятно.  Но самый любимый звук – шорох пакетов. Я беру пакет в зубы и несу под шкаф, чтобы там вволю пошуршать. Из-под шкафа меня тяжело достать, я там сижу с пакетом и его шуршу, шуршу и шуршу. Мне очень нравится! Пакету очень нравится. Иначе он бы убежал, правда же? И всегда, если есть пакет, я его забираю, уношу и бегу шуршать. Черный пакет шуршит лучше, чем белый. Доказано лично мной. И пакетом!.. Практическими опытами. Умрр- умо-зри-тельными. Нет, умо-слу-шательными.

 

 Кино

 

Маруся показывает мне кино. Я умный, я знаю, что это понарошку. А мама Скрябин и мама Соня – старомордные. Старо… модные. Они не знают, что такое компьютер. А я под…прод-винутый, знаю компьютер. Я же каждый день на нем сплю, если он теплый. А если он не теплый, значит, он спит. Ну пусть тоже поспит.

Маруся показывает мне кино. Там чирикают  маленькие птицы, как у нас на винограде, еще там бегают такие, как я. И еще поменьше. И пищат. Такие, как мои игрушки-мышки. Но живые. И мама Соня и мама Скрябин идут за компьютер, смотреть, куда это все убегает – и птицы, и те маленькие, и такие, как я, и даже рыбки и кубики. А я смеюсь в животе. Вот так: «хахаха».  Потому что я знаю, что там, за компьютером, ничего нет. Там пусто. Это всё убегает Марусе в карманчик. Я сейчас туда полезу и посмотрю, а ну-ка, ну-ка, посмотрю, посмо... Как здесь тёпленько. Сплю.

 

 

Как я играю в собаку

 

Мне нравятся бумажные носовые платки. Они в пакетике. А пакеты я люблю, потому что они шуршат же. Не люблю повторяться. Я беру такой пакет с платками, уношу под шкаф и там этот пакет кусаю. Мне приятно. Я чешу зубы.

А Маруся не ленится лечь на пол и достать мою кусачку-грызачку. Так все называют – кусачка-грызачка. И бросает ее далеко. А я – такой ловкий и смелый – бегу – туб-туб-туб-туб! – хватаю в зубы и несу Марусе назад. И кладу ей под ноги. И смотрю наверх, а что теперь? А ну-ка! Маруся опять бросает. И я опять бегу. И несу. И так мы с Марусей играем в собаку. Маруся говорит «апорт! апорт!», и я бегу, несу.

Марусе бедной ведь тоже не с кем поиграть, только с котиком. Со мной. Я не против, я добрый… Только очень устаю. Поиграю немного в собаку и устаю… И – бумц! –  сплю.

 

Как я обиделся, или Я – Неловки

 

Я бежал на кухню, чтобы помочь бабуле почистить картошку. Картошка – это невкусное. Я кусал. Не понравилось. Но люди её едят. Ну пусть, раз им нравится.

Я бежал-бежал и перевернул много всего. И это все загремело. Упало, покатилось и разбилось.

Бабуля сказала: «Как вы неловки, право!»

А я обиделся. Что я – Неловки. Это я – Неловки?! Зачем обзываться?!

И я сел в прихожей. Спиной ко всем – к Марусе, к Аркаше, к девочке, к бабуле, к маме Соне и маме Скрябин. Я сел спиной к подокотнику, к небу, к винограду и к компьютеру. Я сел спиной ко всему миру.

Потому что я обиделся. Навсегда.

Даже когда бабуля сказала:

– Мышкин, иди обедать.

Я немного подождал, чтобы она поняла, что я никуда не пойду, что я обиженный.

Бабуля забеспокоилась и сказала Марусе, что читала: если котик сидит лицом к стене, значит, надо вызывать ветер-р-рринара. А я не хочу ветер-р-ринара.

И я потом побежал быстро, очень заторопился, был голодный, и сбил с ног маму Соню. И маму Скрябин. И уронил что-то со стула. И оно покатилось. И опять все собрались и сказали:

– Как вы неловки, право.

То Мышкин, то Неловки, не поймешь их!..

Пойду в кастрюлю. Посплю.

 

 Я – воин

 

Кто же будет их защищать? Кто? Я.

Сегодня защищал всех от пчелы. Пока Маруся не прибежала и не выгнала её в окно.

А потом бабуля включила ужасную машину. Называется блендер. Это как пчела, только белое, гладкое и большое. Я сначала испугался. Спрятался под столом. А потом решил: воин я или нет? Я – да. И как я побежу! Ой, побегу! И я побежил и победал. Ой, я побежал и победил. Блендер сразу замолчал! Ааа, испугался?!

Я хотел сказать: бабуля, давай, выгони его в окно. Но бабуля догадалась, что я хотел сказать, и не разрешила. Сказала: пусть побудет у нас.

Она смотала блендеру хвостик вокруг. И положила его в шкаф. Я заглянул. Блендер спал. Я еще немного подождал терпеливо минуточку. Блендер все равно не жужжал. И теперь мне не с кем сражаться, как доблестному воину. Пойду подерусь с мамой Соней. Ка-ак напрыгну на нее. Я такой ловкий, бегу на прямых лапах, боком, эть! Эть! Эть! Мама Соня! Эть-эть-эть… Ээээть… Мам! Маам… Мамочка… Ой, не заметил – уснул.

 

О пользе грамотности

Когда мама Соня была котёнок, она писала посты. В физбук. Она писала, как она была маленькая. Как однажды уронила флешку в аквариум. Очень неграмотно она писала. Написала, что «уранила флэжку в аквареум». И однажды, когда мама Соня подросла, с ней познакомился в физбуке кот один. Он служил котом на камбузе. Камбуз – это кухня. На корабле. Это очень далеко, еще дальше, чем за домом с блестящей крышей и кирпичной трубой.

Кот написал маме Соне:

– Здравствуйте!

Мама Соня хотела ответить:

– Я согласна.

 Но не знала, как по-английскому ему написать. И ничего ему не написала. Вот. И теперь сидит тут. Меня нянчит. Поэтому ей некогда учиться.

Пора мне изучать английский язык. Говорят, можно во сне. Сплю…

 

 Я помогаю

Я люблю участвовать. Маруся тыкает в кнопочки на компьютере. Я помогаю ей тыкать. Аркаша читает газету. Я помогаю её переворачивать, чтобы ему было удобно. Она очень хорошо шуршит. Я всем люблю помогать с газетами.

Вот бабуля печет торт. Я участвую, но не помогаю. Потому что я с блендером не дружу. Он мой враг. Он жужжит. Как много пчел. Я сижу в моей кастрюле, смотрю на бабулю. Бабуля улыбается и дает мне лизнуть ложку. Ей приятно, что я с ней на кухне сижу в кастрюле.

Еще я помогаю девочке готовиться к экзаменам и к зачетам. Я сажусь на её тетрадки. Они холодные. А надо, чтобы были тепленькие. Я их грею.

Еще я участвую в футболе по телевизору. Я передаю мяч,  подталкиваю его лапой. Трудно помогать играть в футбол. Наши – мазилы. Только я путаю, где наши.

Почему только все домашние смеются, не понимаю.

Еще  участвую, когда все спят. Я тоже ложусь и смотрю, как моя семья спит. Смотрю, смотрю… И оп! Сплю.

 

Питание меня

Яблочный пирог принесла девочка. Случилось нечестно. Предложили всем. А нам – нет. Ну ладно – взрослые кошки обошлись. Но я же маленький. Я же люблю все пробовать и кусать. Я же познаю мир! И всякую еду… Девочка принесла пирог в пакете. А пакет – это же моё. По уломчанию. По умолчанию. За пакеты дома отвечаю я. Чтобы они не валялись, где попало. Я имею право! Я взял пакет зубками и понес. Когда я принес пакет под шкаф, случайно обнаружил, что – ой! незадача! – в пакете большой кусок пирога. Пришлось съесть, а что делать. Не возвращать же обратно. Как-то не по-мужски. Ну что сказать. Мда. Странная еда. Но я же расту, мне надо, поэтому съел. Да, через силу, да, с трудом, давился, да. Но ничего, съел, нормально. Теперь я знаю человеческую еду с яблоками. Если девочка еще принесет, я опять съем.

Когда часы поют диль-диль-бом-бом! – я знаю, сейчас будет ланч и бабуля даст мясо. Бабуля режет его на маленькие кусочки. А еще лучше, если бабуля дает печенку. Я беру один кусочек в лапу, а второй кусочек прижимаю другой лапой. И так ем, то с одной лапы, то с другой лапы, то с одной лапы, то с другой. Тут надо глаз да еще один глаз. Мама Соня и мама Скрябин не утащут, конечно, а Маруся может. И девочка может. И Аркаша может украсть мою печенку. Они смеются и говорят, что я ем по-македонски. С двух лап. Не знаю, что это, но наверняка что-то героическое. Они не знают, что я могу и с четырех лап, но мне просто не дают. Да, я – македон. Я – македон!

Еще я люблю яичницу с помидорами. Очень вкусная еда. Только надо успеть, пока не вымыли тарелку и когда нет никого на кухне. А вчера Маруся угощала меня кофе с молоком. Интересный напиток. За ним хорошо вести беседу. Мы с Марусей вели. Говорили про осень и про мою красоту. «Что скрывать, – сказал я Марусе, – я красив, как бох». Так говорит бабуля. Я не знаю, что это – бох. Надо спросить, кто это – бох и где я смогу его уви… Ой, уснул.

 

 Как меня моют

 

Все хотят. Меня моют все. Всегда. И даже когда я сплю, мама Соня и мама Скрябин приходят и договариваются: Ну что? Кто откуда начинает? Кто с какой стороны? И начинают меня мыть. Одна с кончика хвоста, вторая с макушки головы. А я пищу, что я же сплю. Прекратите. Бабуля же не велела будить. А они меня моют и моют, моют и моют, трут и трут своими языками.

И еще Маруся. Как схватит. Как понесет. И включает дождь. Тепленький. И трет меня, трёт. Я кричу. Я царапаю. Я некрасивый. Худой. Голый. Как люди. Фу, фу, фу. Фрррр!

Как хорошо, что у нас только две кошки и одна Маруся. И что собака не умеет мыть котят. А то бы я ходил всегда мокрый, чистый и некрасивый.

Куда плывут Небесные коты

Коты бывают маленькие, молодые, зрелые и старенькие.

Однажды я сидел на подокотнике. Нет. Я почти стоял, а передние лапы положил так. А на нижних вот так сидел. И еще сбоку был хвост. Я смотрел вдаль. А там, где вдаль, есть такое: когда синее, а когда серое, а когда темно и спать – черное. Называется не-бо. Я смотрел туда вдаль на небо. В тот раз оно было синее. И я так удивился, что даже зарычал. Почти как лев. Там в небе низко-низко плыли белые коты. Они лежали на спинках, они подставляли носы солнцу. (Солнце – это теплый, даже горячий желток. Только не в яйце, а в небе. Всё вам надо объяснять!) Я хотел потрогать лапой кота в небе. Я сделался высокий, потому что встал на задние лапы и потянулся туда, в небо. Но не достал ни одного белого кота. А они даже не обратили на меня внимания. Они сложили передние лапы на пышных животах, они вытянули задние лапы и плыли. Плыли важно и медленно куда-то далеко. Я сказал бабуле, пусти меня туда, я тоже хочу лежать и плыть в небе.

Бабуля ответила, что нельзя. Что только когда коты становятся старенькие-старенькие, им разрешают подняться в небо, лечь на спину, сложить лапы на животах и плыть. Далеко-далеко, аж вон за ту блестящую крышу с красной кирпичной трубой. И там далеко они живут, заводят себе человека, а то и двух или даже трех. Еще заводят собаку. Обязательно. Игрушки тоже. Кастрюлю. И еда у них заводится. В холодильнике. И там они еще как все обычные коты копают. Копать – никто не отменяет. Никто! И никогда! Все коты должны копать. Такая вот история у белых котов в небе. Мне еще рано знать, сказала бабуля. Я еще совсем маленький. Это будет со мной не скоро, поэтому я пока пойду и отколупаю и оторву тот кусочек обоев под столом, пока никто не видит. А то у меня чешутся зубы. И хочется спаа…                 

 

 Кем я не хочу быть

Когда я вырасту, я не хочу быть собакой. А то мне будут говорить: фу! фу! И потом, собака обязана пахнуть противно и еще лай-лай-лайкать.

Когда я вырасту, я не хочу быть  человеком. Без шерсти. И надевать всякое на свои лапки, животик. И еще без хвоста! И всегда на работу.

Когда я вырасту, я не хочу быть конем. Потому что их часто купают. А я купаться не люблю. А коней так купают, что один даже покраснел! Я сам видел в компьютере. Я не хочу быть красным конем, когда вырасту.

Когда я вырасту, я буду котом. Я так решил. А если я решил, то всё. Сплю.

 

Моя мечта

Как всякий гражданин моей семьи, я мечтаю иметь домашнее животное. У бабули – кошка Скрябин. У девочки — кошка Соня. У Скрябин и Сони – котик Мышкин,  то есть я. У Аркаши – собака Амур. У собаки Амура – собачка Дуня. У собачки Дуни – собачка Клёка. И так далее. Только у меня нет никого. Я хочу собаку. Чтобы она меня слушала. Чтобы она меня защищала. Чтобы с ней гулять. (А иначе – кто же меня выпустит на улицу?) И главное, чтобы говорить ей: «Фу! Место! Фу! Фу!» И она – раз! – и села на место. И ругать её, ругать! А потом погладить можно. По спине.

А то я подкрадываюсь к  Амуру, а он сразу «лай-лай-лай». Дурацкая песня. Я ему говорю:

– Я же только погладить.

А он:

– Лай-лай-лай!

Какой-то дурак, честное слово.

Пойду поем. И посплю.

 

Мои обязанности

1. Моя обязанность – копать в лотке. Раскапывать и закапывать.

2. Моя обязанность – играть с бабулей, когда она захочет. Сидеть напротив неё. Радывать. Нет, радовать. Вот так. Чтобы бабуля смеялась.

3. Моя обязанность проверять всех гостей – смотреть, что у них там в сумках и карманах.

4. Моя обязанность – следить, когда дают еду. И бежать первым.

                              
Мои права

1. Есть, грызть, слизывать, лакать утром, поздним утром, днем, поздним днем, напоминать, что нас пора покормить, доедать, потом еще поесть после позднего дня, а вечером поесть, чтобы хорошо спать.

2. Брать носки.

3. Уносить куда глядят глаза – под шкаф.

4. Брать всё, что можно унести куда глаза глядят. Ручки. Карандаши. Эти вот штучки, которые девочка носит в ушах и слушает оттуда глупое «лай-лай-лай».

5. А главное право – пакеты. Брать пакеты и уносить. И шуршать, шуршать.

6. Лежать где попало. В моей кастрюле. В моем доме. На всех коленях. На всех подушках. На всех кошках. На всех соба… Нет. Не хочу на собаках.

 

 Я – доктор

Когда у Маруси болит горло, я лежу у нее на шее. Как воротник. И грею ей горло. А когда бабуля устает, я лежу у нее на плечах. И мррркочу. И когда к нам приходят гости, я сажусь к ним на колени. Проверяю, хорошие они или нет. Нет, не колени, а гости. Все хорошие. А если бы не хорошие, я бы не сидел у них на коленях. Никогда.

Бабуля сказала, что меня будут сдавать по контракту на время одиноким людям. Я буду им мрррктать и спать у них на коленях, плечах и горлах. Они будут меня обнимать и гладить. И смотреть на меня, такого чистого и красивого. Особенно на мой хвост. Любоваться. И смеяться. Это будет моя работа. И я буду зарабатывать деньги. За которые буду покупать печенку. И кормить маму Соню и маму Скрябин. Чтобы они всегда были молодые, а не старенькие. Чтобы не уплыли от меня за блестящую крышу с каменной трубой. А то как же я без них буду один.  Я ведь их домашний любимец.

 

Про вентилятор

Круглое такое напало на мою бабулю. Я увидел и ка-ак разозлился!.. И побежал с ним бороться. Потому что настоящий воин – такой, как я, – всегда должен быть готов бороться. И всех защищать. Круглое напало на бабулю и стало на неё дуть. Я хотел его лапой! лапой! Но бабуля сказала: не надо, круглое – хорошее. Я стоял, а из круглого что-то било мне в лицо. Я его не видел. Оно пробиралось ко мне под шерстку, в уши, оно двигало моими вибриссами, мой хвост летал туда сюда очень красиво, оно меня щекотало, гладило и веселило. Я прыгал-прыгал! И чуть не полетел. Бабуля сказала: это называется ветер. А круглое называется ветер-лятор. Оно хорошее. И чтобы не жарко.

Так может быть, и ветер-рринар не страшный? А приятный?..

 

Про звуки

Я люблю слушать. Очень. Я всегда слушаю. Даже когда сплю. У всего есть свой голос. У ветер-лятора. У компьютера. У моей кастрюли. У холодильниковой двери. У мамы Сони и мамы Скрябин. У собак. У винограда. У тех маленьких, что на винограде летают, – у птиц. У бабули какой хороший голос. У бабули лучший голос в мире. Он никогда не распадается на непонятные страшные звуки. Он никогда не залепляет мне ушки. Он никогда не превращается в громкое, в ужасное –-ууууууу! Я понимаю бабусино мурлыканье. Особенно когда она говорит:

– Мышкин, иди ужжжжжинать.

Как же это приятно – мшшшкин, ушшшшшинать! Почти так же, как шуршит пакет. А я люблю шуршать. Это мой любимый звук.

Даже когда сплю…

 

Про ежа. Страшное

Аркаша принес это. Называется Ёж. Ёж весь состоит из спины. Впереди спины есть нос и глаза. Под спиной ноги. Мех у ежа на спине очень неприятный. У меня даже сейчас болит подушечка на лапе, потому что я хотел потрогать мех ежа. И как его мама облизывает, такого колючего. Ноги ежа, как у человека. Голые. Прохладные. Сухонькие. Маленькие и черные. Он ими шлёпает. Некрасиво. Глазами он смотрит, а носом хрюколает. Да-да, он на меня смотрел и хрюколаял. Вот так: хрррряй, хрррряй, хррряй! Ужасно неприятное животное. Съел мою еду, видали? И все стояли и смотрели. А я сидел в моей кастрюле и боялся. И выглядывал только иногда. Ушками и глазами. Да, я – воин. Но я же теперь голодный воин. И маленький еще совсем.

Потом ежа унесли. Но я поел, расхрабрился и долго ждал в коридоре. Я ждал, чтоб обратно принесли ежа и чтобы с ним сражаться. Я ходил у двери, разминался и рычал.

Аркаша сказал, что ёж не вернется, что он пошел любоваться звездами, потому что ёж – ночное животное.

А мы все – и бабуля, и Маруся, и все мои мамы, и девочка, и Аркаша, и лайка Амур, и я – мы все дневные животные.

Ой, уснул.

Говорить по скайпу

Очень люблю такое одно. Называется скайп. Когда Маруся говорит «скайп», я бегу смотреть. Сажусь рядом и смотрю. А там на экране люди. Как мыши в кино для кошек, только большие. Я их трогаю лапой. А они: Хахаха! Хахаха! И Маруся про меня рассказывает хорошее. И про мою кастрюлю.  И меня показывает всем. Только мне не нравится, как она под пузичко меня берет. Я тогда не мужественный. И лапы все висят. И хвост.

А так очень даже я люблю по скайпу разговаривать.

 

Как меня называют

Мне четыре месяца. Я большой. Меня зовут Мышкин. Еще Жулик, Бандит. Еще – Кто-это-сделал.

Когда кричат «Кто это сделал?», я всегда бегу. Потому что это меня зовут. Это я сделал.

Еще меня зовут Иди-ко-мне-малыш.

Я не иду. Потому что знаю точно, Маруся будет мне что-то капать невкусное на язык или меня купать. Нет, я не иду.

Еще меня зовут как космический корабль. Называется «Кьюриосити» по-английскому. По-человечьи это означает «любопытство», по-кошачьему это значит «Умный котик, который все хочет знать».

Еще меня зовут Командор. Потому что я громко хожу. У меня большие крепкие лапы. Не знаю, почему если громко ходишь, называется Командор. Но мне почему-то это имя нравится. Маруся говорит:

– Командор идет.

Я горжусь.

Я серо-белый. На мне как будто серая чуть кривая жилетка. Остальное белое. На сером боку – седая прядка. Это потому, что мудрость пришла. Я поседел. Я даже стал меньше спать. Только сейчас немного пос…пл…

 

Эти странные люди

Они все хотят, чтобы я рядом с ними был, чтобы я рядом с ними спал. Я – нарасхват. Они меня воруют друг у друга. Они меня хватают, когда я сплю, и уносят к себе. Они меня тягают туда-сюда. Показывать, хватаграфи… фото-гра-фи-ровать несут. Они смеются, когда я Неловки.

Вчера я спрятался в диван. И так славно выспался.

Проснулся оттого, что все люди плакали. «Где котик, – плакали мои люди. – Где наш котик?!» Они бегали и смотрели и под шкафом, и в моей кастрюле, и даже в домике,  куда я до сих пор не успеваю дойти. «Что вы смотрите, – крикнул я им из дивана, –  я же там не живу!» А люди как закричат:

– Он тут! Он под диваном.

А я – хахаха! – я не под диваном. Я в! И когда я вышел, потягиваясь и зевая, они давай меня обнимать и гладить.

Ну что за странные они существа, эти мои люди.

 

Мои друзья

Один мой друг называется Марти. Он то ли котик, то ли собачка, то ли ежик. Не знаю, я его еще не нюхал. Он за окном. Я сижу на подокотнике и его вижу. И ему машу лапой. А он улыбается. И лает. Точно не ежик! Точно – собака. Марти желтенький. Как солнце.

У Марти есть друг. Он – курочка. Белая. Маленькая. У курочки болят ножки. Марти все время дежурит рядом с курочкиным домом. В курочкином доме есть сетка, и я вижу курочку и Марти. Они лежат и разговаривают.

А я думаю, что надо курочке дать капли. И все пройдет. Когда Маруся дает мне капли, у меня не болит живот. А живот у курочки ведь близко к ногам.

А еще один друг есть у Марти. Называется резиновая лошадь Клавдия. Марти носит этого друга в зубах. Все время носит. Правда, люди, что живут у них в доме, иногда забирают резиновую лошадь Клавдию и моют! Я же говорил! Говорил, что лошадей обязательно моют! 

Ох, эти люди, эти люди… Какие непонятливые. И дрессировке совсем не поддаются.

Еще друзья

Ну не совсем друзья. Они просто не знают, что они мои друзья. Я с ними подружился в андастаро… адна… одностороннем (бабуля мне напечатала это сложное слово) порядке.

Мы с бабулей читали фисзбук. Фейсбук (бабуля напечатала). И там мы прочитали, как группа пингвинов сделала подкоп и сбежала из зоопарка. Но это еще не всё. Они прибежали в супермаркет, там попрошайничали, щипали покупателей и угнали тележку. С рыбой.

Конечно, их арестовали. При задержании пингвины оказали сорпа… сорподив… сопротивление (бабуля напечатала). Дрались. Полицейские (это такие люди) брали показания. Но пингвины молчали, потому что знали: всё, что они скажут, может быть использовано против них на суде.

Их вернули в зоопарк. Вот какие у меня героические друзья.

Бабуля, а мы не можем взять их к нам домой? У нас есть большая кастрюля. Они будут в ней жить. Я отказываюсь от рыбы. В их пользу.  Мы бы с ними сидели на подокотнике. И спали бы...

 

 

Бабулин знакомый

У моей бабули есть знакомый кот. Он охраняет подвал. И его зовут просто Кот. Когда-то давным-давно, даже не вчера! а еще давнее, когда Кот был почти такой маленький, как я, бабуля хотела его пригласить к нам домой, но он сказал, спасибо большое, но нет, ни за что, и что свобода ему дороже…

– Очень жаль, – сказала бабуля, и каждое утро теперь выносит Коту поесть.

Кот живет воровством. Он к тому же – пьяница. Я никогда не буду пьяница. Это плохо. Кот ест специальную кошачью мяту. Накушается и валяется на лужайке, раскинув все лапы и хвосты. Подходит дворник. Тыкает в него палочкой или метлой. Легонько. Проверяет, жив или как. Кот переворачивается, глядит одним глазом, громко орёт песни, выгибает спину и нападает на метлу.

И когда он в таком состоянии, он не боится ни собак, ни людей, ни полицейских, ни даже метлы.

Однажды он залез высоко-высоко на наше большое дерево. Называется дуб. На самую-самую верхнюю верхушку. И там стал плакать. Такой большой, а такой глупый. И все мои люди совещались, что делать. А я следил в окно, чтобы Кот не упал. Очень я нервничал. И тоже плакал. Мне было жалко Кота. Маруся пошла к дереву и помазала внизу из пузырька, называется валерьяна. Тогда Кот быстро спустился. Облизал дерево внизу. И опять был пьяный. Как от мяты. И опять влез на дуб! Кричал всякие песни и угрожал всем собакам.

Я смотрю на это все с подокотника и очень осуждаю Кота. А бабуля говорит, что его нельзя осуждать. У него нет образования, воспитания, и у него сложная жизнь. Он таким образом расслабляется. И никакие капли ему уже не помогут.

Я никогда-никогда не буду есть кошачью мяту. И валерьяну тоже никогда не буду лизать. Наверно…

 

Задумчивое время 

Я сижу на подокотнике. Там, за окном, эти большие высокие, называются деревья, линяют. Их шерсть становится желтой, красной, коричневой и падает на землю. Деревья становятся голыми. Они машут мне своими большими черными лапами. Я машу им своей большой белой лапой. Мы дружим. Я печальный.

Бабуля говорит:

– Не грусти, Мышкин. Это просто осень.

Я хочу спросить бабулю, а если дать им капли, осень пройдет?

Но бабуля гладит меня по спинке, чешет за ушами и говорит:

– Не волнуйся, котик, это хорошее время. Задумчивое.

Мы с бабулей смотрим в окно. Я задумался. Я засыпаю.

                         

Куда исчезают тапочки

Не знаю!.. Ну не знаю, и все!...

Им жалко. У них у каждого по две. По два. Всего у них по два. По два носка. По два тапочка. По две… эти… такие… на лапки… Когтяшки. Нет. А! Перчатки, да. А у меня ничего нет, ни одного, ничего. Только кастрюля. И дом.

Они жалеют бедному котику один старый тапочек. Одну старую тапочку. Поиграть.

Нет. Я не знаю, куда он уходит. Наверное, вдаль. Если его нельзя найти дома с фонариком, если все ползают, ищут, зовут, аукают, тогда я не знаю, куда тапочек девается.

Какие они… Приж… Прижимистые.  Если бы они меня так искали, звали, когда я в шкафу был закрытый. Если бы они так с фонариком ползали, когда я в диване уснул… Если бы они меня так аукали, когда я на балконе остался. Один. Совсем один без никого. Только с фикусом и яблоками.

Не дождешься от них. Да нате ваш тапочек! Нате вам! Берите. Пользуйтесь. Жадные такие.

Соня-царица

 

Кошка Соня – царица. Ей надели царский воротник. Бабуля говорит, это потому, что Соня болеет. Но Соня думает наоборот, потому что она – царица. И когда закрыта дверь, Соня сидит возле нее и даже не пытается прыгнуть на ручку, как все мы – люди, коты, собаки. Не-ет. Она сидит и командует:

– Мау! Мау! Мау!

Это переводится как:

– Дверь! Дверь! Дверь! Кому сказано, открыть царице дверь!

И кто-то бежит и открывает. Слушается приказов царицы.

Только не я. Я ее царицей не выбирал. Я за нее не голосовал.  Она же моя мама. Мой близкий ро… роствиник. Родственник.

Когда царица хочет почесать себе шею, я помогаю ей снять воротник. Соня чешется вволю. И тогда она совсем не царица, а моя мама.

 

Я хороший

 

– Ах ты гадкий котенок! – закричала девочка, потому что я сел в её сумку и поехал с ней в университет. Но, правда, не очень далеко. Только до входной двери. А там девочка меня заметила, схватила под пузичко и вытащила позорно. Все смеялись.

Я побежал к бабуле плакать, что девочка назвала меня гадким котенком.

– Ну что ты, малыш, девочка сказала любя. Мы все тебя любим. А те, кого любят, не бывают гадкими. Ты хороший. Ты очень хороший.

Я гордился. И пошел поразмышлять в кастрюле над этими словами.

 

Любимое

 

У всех есть любимое. У кошки Скрябин любимое – фетровый красный краб. Кошка Скрябин любит этого краба. Носит в зубах на кухню кормить, потом в лоток копать, потом спать укладывает. И мне не дает с ним поиграть. У кошки Сони любимое – горшки с цветами. Она любит их трогать и кусать. Еще ее любимое – лежать в сумках. Забираться туда и лежать. Мое любимое – мячики и разные мягкие предметы, чтобы их кусать и чтобы, когда их бросают, я догонял и приносил. Да, и пакеты, чтоб шуршать. И еще мое любимое – есть разную еду.

Любимое собаки Амура – лай-ай-лаять на велиса… ласипидистов. И бегать и прыгать еще его любимое.

Марусино любимое – компьютер. Девочки любимое – один мальчик. И его, мальчика, любимое – собачка Марти и курочка.

А бабулино любимое – я.

 

Мысль

Мы, кошки и люди нашей семьи, не ловим мышей. У нас их нет. И мух не ловим. У нас их тоже нет. У нас никого нет, чтобы ловить. Зато сегодня я поймал мысль. Она с утра поселилась в моей голове и жужжала. Я её поймал и стал её думать. А бабуля всегда огорчается, что я грустный, что я не бегаю и не гоняю мячик. Чтобы её утешить,  я полез к бабуле на колени и принялся мурлыкать громко, как она любит. И стал подставлять свою голову, чтобы бабуля гладила и улыбалась. И уши тоже. И животик тоже.

– А что это ты сегодня не спишь целое утро? – спросила вдруг она.

Я прямо опешил. Вот лежал-лежал у бабули на коленях и хлоп – сел на хвост! Это же моя мысль! Моя! Я так с утра и подумал: что-то мне спать не очень хочется! Может, я заболел? И мне надо сесть лицом к стене? И бабуля пусть вызовет ветер-р-ринара?

– Нет, малыш, – обняла меня бабуля, – просто ты вырос. Стал большой…

– Ах вот оно что, – сказал я. – Ну тогда пойду еще поем…

***

На этом Дневник Мышкина прерывается… Может быть, на время?...

Словом, если он решит его продолжать, я вам обязательно сообщу.

М. Г.

октябрь 2015