«Луч прошивает все», повесть

— Меня зовут Георгий. Это хорошее имя, но с плохими уменьшительными. Мне пришлось приложить некоторые усилия, но меня никто более одного раза не называл ни Егором, ни Жорой, ни Гошей. Возможно, если бы я был котом, я согласился бы на Гошу. А так — друзья постепенно приучились произносить моё полное имя быстро, умещая его в секунду.
Если мне удастся выбраться отсюда и прожить ещё два месяца, мне исполнится тридцать лет. Ну, может быть, я отмечу своё тридцатилетие здесь, тушёнкой. К чему я это говорю — я уже достаточно отошёл от подросткового возраста, накопил дистанцию, и могу говорить о себе-подростке как о третьем лице. Так вот — я рос болезненно спортивным пареньком. Не в том отношении, что у меня были какие-то особенно толстые мышцы или крепкие сухожилия, а в том, что везде я видел соревнование и стремился быть первым. В игре, в учёбе, в мелком хулиганстве, в ухаживании за девчонками. Особенно смешно это выглядело там, где я от природы скорее отставал. Ну не давались мне, например, шахматы, я играл чуть ли не хуже всех в классе, разве что исключая тех, кто вообще не играл. Но так хотел стать первым, что занимал второе место из девяти участников — и, разумеется, дико огорчался. Я вспоминаю об этом, потому что дальше это обстоятельство окажется важным.
Спортивный азарт и желание побеждать заразительны. Думаю, вас не удивит, что те или иные мои одноклассники время от времени и избирательно принимали вызов. Но по-настоящему и всесторонне зажёгся один, Дмитрий. Это был ближайший мой друг — понимаю, что тут возникает вопрос: что первично, а что вторично. Не скажу однозначно. Наверное, в основе было глубокое родство; оно привело и к дружбе, и к общей тяге к соревнованиям. Ну, скажем, мы с Дмитрием далеко не лучше всех в классе играли в футбол, но если попадали в одну команду, то выиграть у неё было невозможно. И нас как-то естественно стали разделять — ставить в разные команды.
Мы хотели стать первыми в учёбе — и получили каждый по золотой медали. Если бы на нашу параллель государство отпустило одну золотую медаль, вышло бы интереснее. Мы боролись за внимание красивейшей девочки в классе — началось это как очередное соревнование, но уже к выпускному маю я понял, что по-настоящему люблю её. Нет нужды говорить, что то же самое произошло с Дмитрием. А звали её, конечно же, Елена. У неё была мать нечеловеческой красоты и отец — совладелец в разных долях фабрик, заводов, гостиниц, морских портов и Бог знает чего ещё.
В назначенный срок из школьников мы превратились в студентов. Я предпочёл экономику с уклоном в нефть, Дмитрий — нефть и газ с уклоном в экономику. Елену отправили в Париж постигать изящные искусства: её поколению в семье не требовалось зарабатывать деньги. Началась университетская пора. Думаю, большинство из присутствующих здесь были студентами, а большинству из остальных это предстоит. Поэтому пропущу пару страниц, отмечу только две вещи.
Моя любовь к Елене — она словно легла в сейф. То есть эта любовь, с одной стороны, никак не влияла на мою повседневную жизнь, разве что исключала другую огромную любовь — но не лёгкие увлечения. С другой стороны, она — любовь — оставалась нетронутой, то есть ни на грамм меньше, ни на градус прохладнее. Я как бы открывал сейф, удостоверял наличие, запирал — и жил себе дальше.
Не знаю, кстати, как протекала любовь в разлуке у Дмитрия, то есть — каким именно образом он её сохранил. Мы с ним виделись довольно часто, но эта тема как-то сама собой оказалась табуирована. Мы с Еленой изредка переписывались, но эта переписка относилась к повседневной жизни, а не к сейфу — надеюсь, вы меня понимаете.
Это первое, а вот второе: довольно быстро я понял, что многоборье, в каждом виде которого я остро желал быть первым, надо как-то ограничить — не ввиду недостатка моих амбиций или сил, а просто из-за устройства мира. То есть очень утомительно больше всех пить и прогуливать — и в то же время лучше всех учиться. Это уже цирк, а не спорт. И, думаю, невозможно лучше всех учиться — и иметь больше всех хвостов. И в один прекрасный день я принял историческое решение — играть только в позитивные игры. То есть я бросил пить, курить, играть в карты, очень ограничил всё, связанное с флиртом, — а то, что оставил как теоретически допустимое, наши девушки довольно быстро исключили в ответ как бесперспективное. В итоге я заслужил кличку Монах — меня она вполне устраивала: главное — не Егор, не Жора и не Гоша.
Мои добровольные ограничения никак меня не беспокоили. Я чувствовал себя ракетой, прошивающей атмосферу. На защиту моего диплома пришли проректор по науке и академик со стороны. Я устроился в прекрасное место на хорошие деньги. А уже потом выяснил, что в какой-то доле этим прекрасным местом владел Виктор Александрович, отец Елены. Дмитрий оказался в другом месте — но и тем местом в какой-то доле владел Виктор Александрович. А дальше всё пошло довольно предсказуемо. Мы — и Виктор Александрович — были одной крови, то есть исступлённо играли на победу. В итоге — мы с Дмитрием год от года росли внутри этих мест, и доли В. А. тоже росли. Елена сменила Париж на Лондон, а изящные искусства — на семиотику. Она ненадолго вышла замуж за барона в отставке и обзавелась дочуркой, такой же красавицей, как бабушка и мать. Всё это стягивалось в точку. Эй, малый, — прервался вдруг Георгий, — у тебя будет закурить?
— Вы же не курите.
— Не курил. Спасибо, — Георгий затянулся, немного помолчал и продолжил:
— Время шло. Дмитрий женился, у него родился сын. Я… ну, скажем так, не был вполне монахом, но всё же держал Елену в поле зрения.
— А вы, — не утерпел кто-то из задних рядов, — не смотались к ней в Лондон?