«Только не рыженькая», повесть

Максим Матковский

Повесть

1

 

У деда день рождения.

Все семейство в сборе. Круглая дата. Девяносто лет. Что тут сказать? Дед есть дед, он, как дуб, как гора и молния за горою. Руки деда вечно пахнут машинным маслом, пылью и дождем. В свои девяносто он и сплясать может, и анекдот забористый рассказать, и послать кого надо крепко может, если понадобится. Одним словом – дед наша гордость. Стержень семейства.

Дед знает всё. Он и войну прошел, и писарем в секретном штабе был, и инженером, и электриком, и на турбазе трудился, и таксистом в девяностые приходилось подрабатывать, и в парке аттракционов он работал, и почтальоном, и даже диктором на телевидении. Чего он только не знает, где он только не был. И землю купил, и дом построил, и за машиной до сих пор собственноручно ухаживает, и скотину в чистоте держит, и сам огородом занимается, и по дому хлопочет: все у него чинно, ладно. Крепкий хозяйственник, а слово скажет, хоть бери да записывай за ним. Афоризмами говорит.

Бабка от деда не отстает. Стол от еды ломится. Учтены все гастрономические предпочтения, приборы разложены в лучших традициях: и салфетки белые под каждой тарелкой, и фужеры, и баранина, и курица, и свинина, свежие овощи с огорода, и картофель в мундирах, и картофель жареный, и икра из баклажанов, хлеб черный бородинский, и хлеб кукурузный домашний, и фасоль с луком, и вино у нее на столе.

Семейка наша собралась полным составом. Шумная веселая компания. Старики дают молодым жару. Кричат громче всех. Даже тетка из Парижа приехала – она замуж за престарелого француза выскочила. Вот и он сидит - нос крючковатый, лысый, попивает домашнее сухое из стаканчика и удивленно на родственников своих новых глазеет. Но громче всех, конечно, дед кричит. И не только потому, что он презирает слуховые аппараты. Счастлив он.

Я среди наших самый молодой, и так уж получилось, что еще и единственный наследник семейства. Род Матковских может прерваться на мне, а может и не прерваться, как знать, господи прости. Так что все внимание приковано не к деду, и не к тетке, прибывшей прямиком из Парижа, а ко мне. Так сказать, огромная ответственность.

Все переживают из-за меня.

Понять можно. Ведь женщины у меня как не было, так и нет.

Не знаю, как так получилось.

Давайте, сейчас смейтесь надо мной и кидайте тухлые яйца.

К тридцати годам я девственник.

В наше время стремительных перемен это все равно, как две головы иметь, или хвост, или рога, черт его знает. Черт меня знает, однако всю свою сознательную жизнь женщин я стеснялся. Сторонился.

Что сказать о моих отношениях с женщинами? Так, невинные поцелуи, разговоры ни о чем.

Я мог подставить плечо, чтобы женщина вдоволь выплакалась.

Я мог подставить уши, чтобы женщина вдоволь выговорилась.  

Я мог разинуть рот и похохотать с женщиной над ее не очень смешными шутками.

А если же дело доходило до чего-то более серьезного, я дико смущался и убегал.

Естественно, когда мы собирались с друзьями и обсуждали любовные похождения, я выдумывал красочные истории, врал с три короба про своих несуществующих бывших, призрачных настоящих и фантомных будущих.

Теперь об этом уже можно говорить: я довольствовался порнографией. И порнография меня удовлетворяла. Точнее, я сам себя удовлетворял. Кидайте уже ваши камни, я вижу – вам не терпится.

Меня пугала ответственность и время, предположительно потраченное мною на отношения. Это же надо каждый день с женщиной куда-то ходить – в кино, в боулинг, слушать ее истории, засыпать и просыпаться вместе. А быт? В быту я никчемен и ужасен! Кому такой нужен? Я даже розетку не могу починить. А вдруг стиральная машина сломается, или женщина, упаси бог, захочет какой-нибудь дорогостоящий подарок?

Мне и с самим собой жить душно, чего уж говорить про другого человека. Нет, рядом с собой никого вообразить даже и близко я не мог.

Страницы