«Венера Урбинская», повесть

Интересно, каким он меня видит?

Сквозь толщу воды лицо, склонившееся над бассейном, скорее всего кажется ему размытым. Если смотреть со стороны, можно подумать, что двое, разделенные бесстрастной гладью воды, внимательно вглядываются друг в друга. Но кто из нас мертв, а кто жив? Как всегда, ответ зависит от точки зрения. Если бы некто, раскинувший руки на кафельном дне, превратился в рыбу, то верхний мир, главной деталью которого стало мое неровно подсвеченное лицо, представлялся бы ему миром теней. А тень не существует сама по себе и, следовательно, не может быть живой. Но хватит умничать! Сидя на корточках, безрезультатно пытаюсь разглядеть выражение глаз утопленника. Его черный пиджак выглядит стильно, а бабочка на шее свидетельствует о некоторой претенциозности. Сорок, сорок пять, кто знает, в любом случае этот человек намного старше меня. И что существенно, я никогда не видел его раньше. Внимательно разглядываю незнакомое лицо, но при таком слабом освещении детали остаются неразличимыми.

Лежащий на дне человек создает проблему столь острую, что сложно не впасть в отчаяние. Уже само его пребывание в бассейне – сюрприз, сравнимый с красным сигналом светофора. Но если дальнейшее движение запрещено, оставаться на месте – бессмысленно. Лишенный света, дом за бассейном кажется зловещим. Где-то среди его комнат находится то, ради чего я и проник на эту территорию, внезапно ставшую враждебной. К счастью, самообладание никогда меня не покидает.

Логика подсказывает, что спешить некуда. Более того, если изученное заранее место вдруг превращается в ловушку, поспешное отступление может только усугубить положение. Вопрос: человек, лежащий на дне бассейна, оказался здесь случайно? И как это связано с моим визитом, подготовка к которому заняла столько времени? Очевидно, никак, что, к сожалению, не меняет ситуацию к лучшему. Покойник, с любопытством рассматривающий меня из-под воды, вряд ли оказался в бассейне по своей воле, но к дому явился сам. Был ли он один? И зачем пришел? Не за тем ли, что и я?

Ответить на последний вопрос проще простого.

Не спеша обхожу бассейн, трогаю дверную ручку, и она легко поддается, что подтверждает мои подозрения. Не снимая перчаток, вхожу в дом. Почти весь первый этаж занимает гостиная. На стенах и на мебели, завешанной светлой тканью, пересекаются квадраты света от уличных фонарей. Идти дальше нет необходимости: то, что я ищу, находится в центре одного из таких квадратов. Итак, утопленник приходил не за ней – картиной, истинную ценность которой знаю, по-видимому, только я. Красть такую бессмысленно, если только она уже не украдена. Как, например, эта, неожиданно ставшая парией, – любое прикосновение к ней сулит одни неприятности. Месяц труда впустую, и удача превращается в свою противоположность. Аккуратно прикрываю за собой дверь и, обогнув бассейн, бросаю прощальный взгляд на мертвеца, помешавшего мне сегодня сорвать банк.

Но прощаться, собственно, не с кем.

Бассейн пуст. Лесенка, ведущая в воду, находится в дальнем его углу, и в свете фонарей можно разглядеть череду мокрых пятен на плитке – следы шагов, теряющиеся за углом дома. Человек, озадачивший меня десять минут назад, сумел сделать это снова, что было уже чересчур. Подойдя вплотную, я заметил, что отпечатки подошв перекрываются набрызганной водой, явно натекшей с утопленника. Таким образом, вопрос, кто из нас двоих на самом деле более живой, по-прежнему оставался открытым. Должен ли я следовать за тем, кто, вероятнее всего, уже умер?

Скрыться вовремя – лучший выход из ситуации, не сулящей ничего, кроме неприятностей. Но в какие времена инстинкт самосохранения мог перебороть любопытство? Поинтересуйтесь хотя бы у Лота, что ли, об Орфее уж и не говорю. Оглядываясь по сторонам, крадусь за тем, кто вопиющим образом нарушил мое душевное равновесие. За домом освещения нет, включаю фонарик. Мокрая дорожка ведет к навесу, под которым прячется машина. Следы обрываются у багажника. Что ж, законы природы не нарушены, и между миром живых и миром мертвых все еще существует непреодолимая граница. Крышка багажника приспущена, но не защелкнута намертво, о чем свидетельствует узкая темная щель. Нет нужды заглядывать внутрь: тот, кто принес покойника к машине, прячется неподалеку. И, вымокший, наверняка трясется от холода.

Собирается ли он убить меня так же, как того, неизвестного?

И как он расправился с ним? Следов крови нет, значит, утопленника сначала задушили или оглушили. Убийца прячется, скорее всего, в темном пространстве за машиной, он должен обладать недюжинной силой. Мы оба заинтересованы в том, чтобы разрядить ситуацию, только я это понимаю, а он, скорее всего, нет. Кричу, пусть и не очень громко, что мы друг другу не враги. И что выпутаться поодиночке не удастся. Молчание, за которым следует едва заметное движение. Выключаю фонарик, чтобы успокоить незнакомца.

– Поверьте, вам нечего меня опасаться! – обращаюсь к пустоте. – Мы просто должны обсудить, что делать дальше.

– Ничего я вам не должна.

Кажется, что голос звучит над самым ухом, хотя нас разделяет не меньше пяти метров открытого пространства. Итак, убийца оказался женщиной, что еще больше все усложняет. Объясняю, что у нас просто нет выбора. Мы либо вместе выберемся отсюда, уничтожив за собой следы, либо вместе загремим на приличный срок.

– Вам-то что грозит?

Вероятно, она принимает меня за сторожа или случайного прохожего. Приходится сознаться, что я собирался ограбить этот дом – утащить картину. И поскольку попасть в руки правосудия мне хочется не больше, чем ей, наша общая задача – обставить дело так, чтобы остаться вне подозрений. Вряд ли я смог ее убедить, но и спорить со мной она не стала. И хотя из-за машины все-таки вышла, глаза мои, еще не привыкшие к темноте, различили лишь силуэт женщины. Эта бабища, способная запросто унести на плече мужика, оказалась на удивление щуплой, что, возможно, тоже было обманом, но уже оптическим. Подойдя ближе, она начала чихать, что казалось несколько странным. Спустя секунду я понял, в чем заключалась моя ошибка. Сквозь чихание, насквозь фальшивое и искусственное, пробились еле слышные чужеродные звуки, но я не сразу догадался, что слышу шлепанье мокрой обуви по асфальту и тяжелое дыхание. Такого рода нерасторопность обходится дорого. Небо неожиданно прорвалось, словно треснуло, и бесчисленные звезды осыпались на мою голову, наполняя ее холодным сиянием…

К тому времени, когда я очнулся, большая их часть успела вернуться на небесный свод, но некоторые так и остались плясать перед глазами. Голова настолько отяжелела, что не хватало сил ее приподнять. Даже веки удалось разлепить с большим трудом. Светало. Оставаться на месте означало нажить большие неприятности, поэтому пришлось напрячь волю и подняться. Пошатываясь, я побрел в направлении бассейна. Человек в черном костюме, вновь занявший привычное место на дне, смотрел на меня с прежним интересом, переставшим быть взаимным. Заглянув на всякий случай в дом, я убедился, что все предметы находятся на своих местах, в том числе и картина. Трогать ее по-прежнему не имело смысла, оставалось только незаметно исчезнуть. В этот раз Фортуна ко мне благоволила: выбраться со двора и добрести до машины, оставленной в километре от злополучного дома, удалось без помех. Обратная дорога стала сущим наказанием, но завершилась без происшествий, а до̀ма, приняв таблетку анальгетика, я даже сумел утишить головную боль. Настолько, что попробовал осмыслить положение, в котором оказался. Как работает наше следствие, известно: в отсутствие свидетельских показаний полиция вряд ли выйдет на меня по горячим следам. А с каждым последующим днем шансов у нее будет все меньше и меньше, так что можно не впадать в панику. По-настоящему раздражало лишь то, что я умудрился облажаться в деле, казавшемся поначалу едва ли не рутинным. Хорошо еще, что жив остался, – запросто могли и убить, пара явно непрофессиональная. Из дома ничего не вынесли, значит, причина убийства была личной. Ревность, что же еще? Сколько все-таки неприятностей из-за женщин! К счастью, еще в студенческие годы у меня выработался иммунитет к их очарованию, что существенно упрощает жизнь. Или даже сохраняет ее, если вспомнить о счастливчике, коротавшем время на дне бассейна, владелец которого уже месяц находится во Франции. В его отсутствие задуманная мной экспроприация должна была стать легкой прогулкой, но что ни говори, а в реальной жизни всегда найдется место сюрпризу! Дотронувшись до головы, я поморщился от боли и, твердо решив вычеркнуть ночное происшествие из памяти, отправился спать. А весь следующий день просматривал новостные порталы, но зря – труп в бассейне никто пока не обнаружил.

Случилось это на третьи сутки. Утопленник оказался известным адвокатом, наткнулась на него женщина, пришедшая убирать двор. Пару дней я находился в напряжении, но спустя неделю, успокоившись, вернулся к привычной жизни. В моем случае, если не считать времени на сон, она состоит на восемьдесят процентов из работы. Оставшиеся двадцать приходятся на чтение и игру в шахматы против компьютера. Назвав меня мизантропом, вы едва ли ошибетесь, но время от времени случается, что мне надоедает такая жизнь. Тогда, назначив себе отпуск, я отправляюсь куда глаза глядят. Зарабатываю неплохо, и это позволяет повидать мир, в котором, как выяснилось, есть много интересного. Например, мировые музеи, шедеврами которых поневоле заболеваешь, причем лекарства от этой болезни не существует. Так же, как и от любой другой наркозависимости, заставляющей тебя постоянно приобретать новую дозу. Но не перебираться же в музей жить! Вот так я и стал коллекционером, нелегальным, конечно, потому что легально приобрести картину настоящего мастера могут позволить себе разве что нувориши. В зарубежных поездках меня, как правило, сопровождают симпатичные молодые женщины, легкий характер которых позволяет это маленькое безрассудство. А поскольку вне работы я доброжелателен и остроумен, все они здорово обманываются на мой счет. И после поездки пытаются продолжить отношения. К их удивлению, по возвращении мое поведение резко меняется, так что разрыв происходит сам собой, причем в сжатые сроки. Таким образом, во мне мирно уживаются два разных человека с диаметрально противоположными наклонностями, что делает жизнь только интереснее.

История с утопленником выбила эти две личности из привычного ритма: настроиться на работу по-настоящему не удавалось, а работать вполсилы – себя не уважать. Но отправиться в отпуск, когда тебя разыскивает правосудие, было бы верхом беспечности, я же – человек осмотрительный. Правда, осмотрительные люди обычно не попадают в ситуацию, когда их разыскивает закон. С этим нужно было что-то делать, но ни одной здравой мысли в голову не приходило. А в отсутствие здравых мыслей рождаются сомнительные идеи. Например, попробовать самому разыскать убийц. В отличие от правоохранителей, я знал, что их двое, а голос женщины запомнил на всю жизнь. Оставалось выяснить ее личность, что было задачей трудной, но не невыполнимой. Начинать следовало с версии «служебный роман». Уже вечером я сидел в кафе с одноклассницей, выбравшей юридическую карьеру. Убитого она знала неплохо, но, главное, была вхожа в адвокатскую контору, владельцем которой он являлся. Моя гипотеза показалась ей притянутой за уши.

– Не замечала, чтобы он был падок на женщин. Ты бы видел его сотрудниц – страшнее атомной войны. Нет, скорее всего, причина убийства – профессиональная деятельность, – сказала она задумчиво.

Здравое предположение, но в таком случае все мои умозаключения не стоили и ломаного гроша. И хотя одноклассница уверила меня, что в полиции в первую очередь разрабатывают именно эту версию, мне все же удалось уговорить ее наведаться следующим утром в контору убитого. Дама заурядной внешности ждала нас внутри. Но разговора не получилось, откровенничать она не стала, продемонстрировав профессиональную выучку. Визит наш был бы совершенно бесполезным, не обрати я внимание на фотографии, украшавшие письменный стол хозяина конторы. На одной он стоял рядом с могучим бородачом на фоне леса, причем оба держали в руках двустволки. Вторая была сделана прямо в кабинете: адвокат за рабочим столом в окружении двух женщин. Одна из них – ныне работающая, а вот вторая… Что-то в ее лице казалось знакомым, но что именно? Сотрудница неохотно сообщила, что зовут незнакомку Лиза, три года назад она пару-тройку месяцев выполняла обязанности секретарши. Понятно, что стать причиной гибели бывшего шефа она не могла за давностью лет, но я все равно не мог отвести глаз от ее лица. К расследованию это отношения не имело, дело было в самой Лизе.

Наконец-то я вспомнил, где видел ее. Вернее, не ее, а юную нагую женщину, возлежащую на смятой постели с букетом роз в правой руке. Запечатленная Тицианом, она поразила меня, когда я бродил по Галерее Уффици во Флоренции. Сходство Лизы с Венерой Урбинской было несомненным, хотя и не абсолютным. Русоволосая, на фотографии она выглядела трогательно-беззащитной, в то время как та, обнаженная, смотрела на мир иначе – с почти бесстыдным любопытством, словно интересуясь, насколько впечатляет вас ее совершенное тело. И лишь ладонь, прикрывающая лобок, свидетельствовала о целомудрии. Но какими бы разными или похожими они ни были, заинтересовавшись в свое время одной из них, я не мог теперь не заинтересоваться и второй. И страстно желал увидеть ее воочию. Разумеется, за три года Лиза могла измениться – подурнеть, растолстеть, родить ребятишек или пристраститься к алкоголю, но отказавшись от поиска, я бы убил в своей душе то, чего в ней никогда раньше не было, – интереса, выходящего за рамки ни к чему не обязывающих отношений.

Фамилию Лизы конторская дама мне сообщила, но номер ее телефона не дала. Сказала, что не знает, во что верилось с трудом. Думаю, покойный ее начальник был не менее скользким, так что всеобщая нелюбовь к адвокатам оправданна. Дома я попытался разыскать Лизу самым простым и доступным способом – через социальные сети, и, начав с Фэйсбука, сразу же на нее наткнулся. Фотографии на ее страничке не были откровенными, за исключением одной – в купальнике. Собственные тексты встречались редко, все больше перепосты, и почти все они касались изделий из толстой пряжи. Похоже, этим Лиза зарабатывала на жизнь. Интересно, что время от времени она размещала в Фэйсбуке еще и поэзию, довольно мутную, на мой взгляд. На всех фото Лиза была либо одна, либо с подругами, причем в одном из последних сообщений известила их, что собирается в консерваторию на концерт. Явившись туда в назначенный час, я сразу ее увидел. Расположившись в предпоследнем ряду концертного зала, где не было никого, кроме парочки скучающих студенток, она сосредоточенно смотрела на сцену, словно там происходило не зачетное выступление первокурсников кафедры народных инструментов, а нечто из ряда вон выходящее. Пересев в соседнее кресло, я привлек ее внимание. Наши глаза встретились лишь на мгновение, но мне хватило и этого, чтобы убедиться в своей правоте. Сходство реальной Лизы с тициановской Венерой было даже полнее, чем казалось первоначально. Придвинувшись ближе, я спросил шепотом:

– Вам никто не говорил, что вы похожи на Венеру?

– На Венеру Урбинскую, – равнодушно уточнила она, не поворачивая головы.

Какой удар по моему самомнению! Итак, кто-то успел просветить Лизу раньше! Но чему удивляться, в нашем городе я не единственный ценитель живописи!

– Мне приходилось видеть подлинник, – вновь шепотом сообщил я. – А вам?

К сожалению, и эта попытка произвести впечатление провалилась. Тем же меланхолически тихим голосом Лиза сообщила, что да, картину она видела. Во Флоренции. Взгляд ее при этом не отрывался от сцены. Настойчивость в таких случаях приносит больше вреда, чем пользы, оставалось лишь терпеливо ждать, ведь женское настроение, слава богу, не является константой. Спустя несколько минут Лиза неожиданно поднялась и направилась к выходу, а я обреченно побрел следом, хотя такие вещи не в моем характере. В коридоре она резко остановилась и спросила:

– Вы меня преследуете?

Что тут скажешь? Если разговор для тебя важен, а для собеседника нет, подобрать нужные слова почти невозможно. Пока я собирался с духом, Лиза развернулась и решительно продолжила движение, чему я не мог помешать и с чем не мог смириться. Мой выкрик ей вдогонку, по сути, был актом отчаяния:

– Поверьте, вам нечего меня опасаться!

Паника, возникшая буквально из ничего, заставила Лизу сначала остолбенеть, а потом со всех ног броситься прочь. Озадаченный, я остался стоять на месте. Не воспитывалась ли она в мусульманской семье, где за разговор с незнакомым мужчиной полагалось наказание? Тогда ей следовало ходить в хиджабе, а лучше в парандже. Разозленный, я спустился в фойе и проследовал на улицу, где вновь столкнулся с Лизой. В этот раз она сама шагнула навстречу, собрав, по-видимому, всю свою решительность.

– Почему вы вернулись? – удивился я.

– От судьбы не убежишь, – безнадежно ответила она.

Оказывается, даже безнадежность имеет порой свое очарование! Помноженное на очарование беспомощности во взгляде, оно способно на многое. Например, парализовать волю так, что ты стоишь дурак дураком и ни слова не можешь произнести. А еще вчера не сумел бы в такое поверить.

Но терпкий, как эстрагон, флер ничем не оправданной покорности, явно и тайно присутствовавший в ее признании, исчез сам собой со следующим вопросом:

– Как вам удалось меня найти?

Вот уж сюрприз из сюрпризов! Фортуна улыбается счастливчикам, но кто назовет счастливчиком человека, которому она улыбается издевательски? И дело даже не в том, что вопрос Лизы был одновременно и лучшим на него ответом. На самом деле я наконец узнал ее голос. Голос, запомнившийся на всю жизнь. И все вернулось: бассейн, пустой дом, багажник с утопленником.

– Идемте! – произнес я устало.

Так оно, как правило, и бывает: ищешь одно, а находишь другое. Лиза послушно пошла рядом, но возле машины замерла, и внутрь я ее буквально впихнул. Всю дорогу мы молчали, погруженные каждый в свои мысли. Неприязнь к Лизе, существенно осложнившей мне жизнь, по мере приближения к дому спонтанно возрастала, притом что и колдовское очарование Венеры никуда не делось. Хотелось и задушить, и обнять ее – женщину, чья эстетическая ценность уравновешивала то зло, что она несла.

Ворота в мой двор открываются от радиосигнала, и в течение тридцати секунд Лиза завороженно наблюдала за тем, как возникшая на белом фоне узкая щель постепенно превращается в черный прямоугольник. А затем сказала сама себе:

– Вот и вход в чистилище.

Эта фраза, на удивление точная, оказалась тем крохотным разновесом, что позволил симпатии взять верх над неприязнью. Действуя импульсивно, я сделал то, чего делать не собирался, – потащил незнакомку в подвал. Тянул ее за руку, а она упиралась, но обреченно. Возбужденный этой борьбой, я неожиданно для себя обнял Лизу.

– Вы что, перед тем как убить, собираетесь меня еще и изнасиловать?! – возмущенно выкрикнула она.

Убить?! На миг я даже опешил. Бог мой, да ведь Лиза, оказывается, приехала ко мне умереть, заплатив таким образом долг чести. Око за око, зуб за зуб! Потребовалось немалое усилие, чтобы не рассмеяться.

– Так вы, оказывается, противница насилия. – Голос мой был полон сарказма. – Довольно неожиданная позиция для соучастницы преступления.

– Буду царапаться! – предупредила она решительно.

– Вот даже как? Спасибо, что предупредили, не выношу, когда меня царапают. Ладно, раз вы настаиваете, обойдемся без насилия.

– Вы это серьезно? – недоверчиво спросила она.

– А почему нет? – цинично отозвался я. – Можно ограничиться самым что ни на есть обычным убийством, хотя удовольствие, конечно, уже не то. Какой смертью предпочитаете умереть?

Лиза затравленно молчала, и я вновь почувствовал себя тем, кем и был на самом деле, – творцом собственной судьбы, не пасующим ни перед каким вызовом. Иначе говоря, авантюристом до мозга костей, который добровольно втиснул себя в рамки будничной жизни, но не прочь иногда из них выйти. Да вы, наверное, уже и сами все поняли.

Интересно, что охватившая меня любовь к себе распространилась и на Лизу, чье ведьмино очарование, в отличие от росы под солнцем, испаряться не желало. Но перестав быть загадкой, она не перестала оставаться опасностью. Включив свет, я наткнулся на угрюмый взгляд. Лиза по-прежнему панически меня боялась. Нужно было это как-то исправлять.

– Если вам непременно хочется сегодня умереть, на мою помощь лучше не рассчитывать, – задушевно произнес я.

– Откуда мне знать, что вы говорите правду? – с вызовом спросила она.

– Посудите сами, – хмуро заметил я, – зачем мне вам врать? Не пора ли научиться верить людям на слово?

– Верить вору?!

Что поражало, так это искреннее негодование в ее голосе. Да кто бы говорил! Пришлось напомнить, кто она сама, – убийца! По мне, так уж лучше быть вором.

– Никакая я не убийца! – негодующе воскликнула Лиза.

– Разумеется, нет, – согласился я.– А тот мужик с бабочкой на шее прыгнул в бассейн по собственной инициативе. Так следствию и расскажете.

Как бы ни раздражал ее мой тон, Лиза понимала, что смерть адвоката на ее совести, хотя вряд ли была непосредственным исполнителем.

– Это все мой парень. У него крыша от ревности съехала, – нехотя призналась она.

Парень, кто же еще? Едва уловимый шарм, заставляющий мужчин терять голову, в Лизе присутствовал сполна. К счастью, мой рассудок оставался ясным, что давало шанс выйти сухим из воды. Отворив двери, я сделал приглашающий жест. Но Лиза войти в темное помещение отказалась категорически. Боялась меня она уже меньше, но не настолько, чтобы шагнуть в неизвестность. И потому несмело предложила:

– Можно ведь и наверху поговорить.

– Здесь есть то, что мне хочется вам показать. Без этого нам будет трудно друг друга понять, – спокойно произнес я. – И учтите: не пойдете сами – втолкну силой.

Пожав плечами, Лиза шагнула вперед. В тот же миг сенсор включил разбросанные по всему помещению лампы, в теплом свете которых просматривалось во всех деталях главное мое богатство – дюжина картин, каждая из которых числилась в международном розыске. Здесь же разместились угловой диван черной кожи, стеклянный столик, а на отдельной стойке возле стены – кофе-машина, чашки, фужеры, несколько бутылок вина и небольшой музыкальный центр с далеко разнесенными колонками. В общем, ничего лишнего, но много ли нужно истинному ценителю живописи, чтобы наслаждаться по окончании тяжелого рабочего дня полотнами великих мастеров?

Лиза, к сожалению, в живописи смыслила мало. Во всяком случае, картины ее не зацепили, равно как и вино. Но она выросла в моих глазах, когда попросила поставить Вагнера, что якобы идеально соответствовало ее настроению.

– Что вы хотите обсудить?

Вопрос правильный, но, к сожалению, у меня не было на него однозначного ответа. Нельзя оставаться благодушным, если над тобой завис дамоклов меч правосудия. Пришлось напомнить Лизе, что Фемида хорошим зрением не отличается, и потому наше знакомство, отчасти курьезное, может иметь трагические последствия. За убийство, как известно, полагается немалый срок.

– Только грозит он мне, а не вам! – горячо возразила Лиза. – Вы – всего лишь свидетель.

– Ну да, – согласился я, – в этом-то и проблема, даже две. Во-первых, вас двое против меня одного. Кто мешает свалить все на свидетеля? Дескать, он это и сделал. А вы вроде и ни при чем. Так, случайно мимо проходили. Во-вторых, свидетель – лицо неудобное, чего б от него не избавиться при первой возможности?

– Да не собираюсь я этого делать! – возмущенно воскликнула Лиза. – Живите себе спокойно, никто вас пальцем не тронет.

– Спасибо большое, но речь не о вас, а о вашем сообщнике! – ядовито воскликнул я. – Ручаетесь, что сумеете его контролировать?

– Конечно, – не колеблясь, заявила она.

Да, с логикой у Лизы, как, впрочем, и у большинства других женщин, были проблемы. Пришлось сердечно ей напомнить, что несколько дней назад ее парень совершил тягчайшее преступление, причем с ней в сговоре, поскольку она его полностью контролирует. А в таком случае у меня нет другого пути, как только выполнить свой гражданский долг.

– Нет, – перепугалась Лиза.

Перепугалась, кстати, совершенно напрасно, потому что стукачество не в моем характере. Да и донос мой оказался бы, в конечном счете, доносом на самого себя. Следствие без труда вышло бы на мою картинную галерею. Но сама Лиза этого не сообразила, а я, естественно, помогать ей не стал. Подумав, она призналась, что на сто процентов поручиться за своего друга не может. Потому что временами он абсолютно невменяемый. Как я понял, она и любила его, и одновременно осуждала. Хотя насколько можно верить женщине в таком отчаянном положении? Вполне возможно, что в их тандеме лидером была она.

Лиза, естественно, с этим не согласилась:

– Что за ерунду вы несете!

По ее словам, все получилось случайно. Конечно, было ошибкой просить Олега – так звали ее парня – поговорить с адвокатом, чтобы он оставил ее, наконец, в покое. Но собственная попытка Лизы выяснить отношения закончилась полным провалом. Адвокат ее просто высмеял, заявив, что такой здоровой девушки с лихвой хватит на двоих.

– Так послали бы его подальше! – удивился я.

– Он был человеком очень умным, – вздохнула она. – Мог убедить кого угодно в чем угодно.

Да, девушкой с характером Лизу не назовешь, что существенно облегчало мою задачу. Знать бы еще, в чем задача заключалась.

– Надеюсь, вы Олегу об этом разговоре не рассказали?

– Конечно, нет, дура я, что ли? Просто попросила его убедить адвоката расстаться со мной по-хорошему. На встречу мы отправились вдвоем. Но когда Олег начал угрожать, адвокат рассмеялся ему в лицо и сказал, что в состоянии упечь надолго любого, кто в его дела вмешивается. Ну, Олег вспылил и ударил его по голове.

– Чем? – спросил я требовательно. – Следов удара не было.

Оказалось, что Олег воспользовался весьма специфическим оружием – мешочком с песком. В драке такой бесполезен, что делало версию ссоры с последующим неумышленным убийством несостоятельной. Очевидно, парень не исключал его изначально, за что полагаются совсем другие сроки.

Выводы мои произвели впечатление, Лиза прикусила губу. А может, ломала комедию, поди знай.

– Что вы хотите? – спросила тихо. – Чтобы я сдала человека, которого люблю? Это невозможно.

– Жаль. Для вас так было бы лучше.

– А вот это не вам решать! – заявила она твердо.

Оказывается, характер у нее все-таки имеется.

– Похоже, ваш друг – психопат. За себя не боитесь?

– Не боюсь, – не колеблясь, ответила Лиза. – Меня он и пальцем не тронет.

Может, и не тронет.  Имея дело с неуравновешенным типом, трудно чувствовать себя в безопасности, но женщин, которых привлекает экстрим, неисчислимое множество. Возможно, к ним относится и Лиза. Ее верность неадекватному Олегу существенно осложняла мою жизнь, что скорее возбуждало, чем угнетало, заставляя быть собранным. И потому я видел Лизу не нормальным, а расщепленным зрением, в двойной проекции которого мягкие черты флорентийской Венеры искажались проступающим сквозь них холодным ликом смерти. Возможно, Лиза заслуживала большей искренности, чем я мог себе позволить. Раскрасневшаяся, она смотрела на меня с вызовом, что делало ее чрезвычайно привлекательной. Зачастую в присутствии таких женщин в голову приходят странные идеи, и моя голова не стала исключением. Хотя странной идея казалась только на первый взгляд. Неуравновешенный друг Лизы был угрозой куда большей, чем она сама, поэтому требовалось их на какое-то время разъединить. Лучше на длительное, в идеале – навсегда.

Предложение вызвало решительный протест. Расставаться с Олегом Лиза не собиралась. Даже на время.

– Зря, – разочарованно сказал я. – Вы могли бы таким образом проверить свои чувства.

– Мне не нужно ничего проверять! – гордо сообщила она.

– Вам – нет, – согласился я, – но речь о вашем друге. Любит ли он вас так, как вы его? Чужая душа – потемки!

– Давайте будем искать другой путь!

– Какой? Других вариантов просто нет, – хладнокровно возразил я. – Вместе вы слишком опасны.

– Чем? – В ее голосе вновь слышался вызов.

– Вопрос не ко мне. Задайте его человеку, которого вы отправили на тот свет, – любезно пояснил я. – Только, боюсь, он не сможет вам ответить, а мне – такая, представьте, блажь! – не хочется повторить его участь. Так что звоните своему дорогому Олегу, объясните, что вам следует ненадолго расстаться. Или надолго, тут уж как карта ляжет.

Но, как выяснилось, звонить было некуда. Лиза неохотно призналась, что связи с Олегом у нее сейчас нет, потому что он скрывается.

– Даже от вас? – поинтересовался я, не скрывая сарказма. – И как долго собирается прятаться?

Этого Лиза не знала. После убийства Олег объявил, что исчезает на неопределенное время. Вернется, когда прекратится розыск, который может и затянуться. Лизу с собой он не взял, сказав, что в такой ситуации лучше разделиться.

– Мне он посоветовал тоже где-нибудь укрыться, – сообщила она смущенно, – но я так и не собралась.

– Замечательно! – насмешливо заметил я. – Зря только время на уговоры потратил.  Оказывается, ваш безупречный друг уже успел сам с вами расстаться.

Истинно мужское благородство – бросить любимую женщину и сорваться в бега! Что удивительно, Лиза не возмущалась, хотя и призналась, что не ожидала столкнуться со столь откровенным эгоизмом. Отлично, тем меньше у нее перед ним обязательств! Бессмысленно держаться за мужика, сначала тебя подставившего, а потом еще и бросившего. Оставалось убедить в этом Лизу – непростая задача, что ни говори, поскольку женская привязанность генетически сильнее мужской.

– Поймите, все случилось неожиданно, вот он с перепугу и потерял голову, – сказала она виновато. – Как вы сейчас.

– По-вашему, мной руководит страх? – холодно спросил я.

– А разве нет? – хмыкнула она. – Вы же меня боитесь, правда?

– Должен вас разочаровать: нет, не боюсь.

– Тогда отчего здесь удерживаете?

Хороший вопрос, задать который, в первую очередь, следует себе самому. Причем без надежды на вразумительный ответ. Стараясь быть убедительным, я ответил:

– Поймите, все очень серьезно. Если ничего не предпринимать, можно здорово влипнуть.

Но она не понимала. И для полной ясности добавила, что, как человек верующий, брать на душу грех и клеветать на меня никогда бы себе не позволила. И Олегу тоже. Так что я могу спать спокойно.

– Если бы все было так просто! – вздохнул я. – Не позволить Олегу лжесвидетельствовать против меня в ваших силах. Но если, вернувшись, он вдруг захочет избавиться от свидетеля, кто сможет ему помешать?

– Зачем ему это делать? – мягко поинтересовалась Лиза.

– По той же причине, по которой он убил адвоката. Потому что он психопат.

– Но ведь то была случайность.

Уверенности в ее голосе стало меньше, значит, я на правильном пути. Теперь главное – с него не сбиться.

– А что, жертве от этого легче? – спросил я едко. – Вы можете ручаться, что ваш друг ко мне и близко не подойдет?

Маленькая победа: Лиза всерьез задумалась. И пусть не сразу, но признала, что полностью поручиться за Олега не сможет.

– Теперь вы меня понимаете? – спросил я. – Хотите взять на душу грех за второе убийство?

– Нет, не хочу, – чуть слышно ответила она.

По сути, это уже было победой, вернее, той ее частью, которую можно одержать логикой. Требовалось идти дальше, но куда? В голове – никаких идей, только острое желание с Лизой ни в коем случае не расставаться. Но подчиняясь желаниям, ты ступаешь на скользкую дорожку, что, как правило, ничем хорошим не заканчивается. Хрупкое равновесие, когда ты не можешь решиться ни на что, нарушила сама Лиза, спросившая растерянно, а каким мне видится выход из этой щекотливой ситуации? Не задумываясь, я признался, что ответа пока не знаю. Наверное, единственное, что можно сделать, – на некоторое время исчезнуть.

Лиза только грустно улыбнулась. Куда ехать-то? Если к родственникам, то они живут на соседней улице. А скрываться у подруг, ставя их под удар, она не станет.

– Вообще-то лучше отправиться за границу. Там точно не найдут.

– На какие деньги? – грустно улыбнулась Лиза.

– Тратиться вам не придется. Мы уедем вместе, – пояснил я.

– Так вот, оказывается, к чему все шло! – язвительно воскликнула она. – А я-то, бедная, все никак не могла понять, куда вы клоните.

– Думаю, вы и сейчас не понимаете, – сухо произнес я. – Мое предложение основано на необходимости, а не на вожделении. Я должен видеть воочию, что у вас с Олегом нет возможности сговориться. Спать мы будем раздельно.

– Ха-ха! – язвительно заметила она. – Бесплатный сыр бывает только в мышеловке! Чего ради тратить на меня деньги, если вы не надеетесь ничего получить взамен? Так что извините, но лучше я останусь дома.

– Когда же до вас наконец дойдет, что я оплачиваю не вашу, а свою жизнь? – хмуро заметил я. – А она, представьте, настолько мне дорога, что не жалко немного потратиться. Так что соглашайтесь, это в ваших интересах.

– Какое благородство – заботиться о моих интересах! – с вызовом воскликнула Лиза. – Да вы же просто не оставляете мне выбора! Правильно ли я понимаю, что в случае отказа вы уже завтра отправитесь в полицию с доносом?

– Нет, – спокойно ответил я. – Неправильно.

– И что же вас остановит?

– Повода не будет, – самоуверенно пояснил я. – Думаю, в конце концов вы согласитесь с моими доводами.

– С чего вдруг? – гневно спросила она.

– С того, что они разумные, хотя вы и не хотите этого признавать. А что касается расходов, то деньги за питание можете мне потом вернуть. Не думаю, что вы много едите, так что сумма выйдет небольшая. За гостиницу же вообще доплачивать не надо, потому что двухместный номер стоит не намного дороже одноместного.

Похоже, что я нашел наконец правильный тон. Лиза задумалась, а затем поинтересовалась, но уже не столь уверенно:

– Вы и вправду не будете ко мне приставать?

– Если только первой не начнете.

– И не надейтесь! – отчеканила она, что можно было расценить как согласие. Но если успех не развивать, он рано или поздно превратится в поражение. Не давая Лизе передумать, я быстро спросил:

– Загранпаспорт у вас есть? Иначе, кроме Турции, никуда не улетим.

Он у нее, как ни странно, был. И даже с действующей мультивизой. За границу бедная Лиза выезжала регулярно, а с кем именно – догадайтесь сами. Думаю, хватит одной попытки. Чтобы окончательно убедить ее в чистоте намерений, я пообещал Лизе одолжить ей на время поездки электрошокер, благо таковой у меня имелся. Уложив его в сумочку, она успокоилась настолько, что позволила отвезти себя домой. Рюкзачок с вещами собрала за двадцать минут, а через час такси уже примчало нас в аэропорт. В дороге возник естественный вопрос: куда, собственно, брать билеты? Первым, о чем я подумал, был вояж на историческую родину Венеры Урбинской. Но лететь во Флоренцию Лиза отказалась категорически, сообщив, что была там дважды. И в третий раз томиться в очереди за билетами в Галерею Уффици не собирается. Без сомнения, покойный адвокат возил ее туда специально, чтобы сравнить с оригиналом. Жилка коллекционера в нем, несомненно, присутствовала, как и профессиональная выучка, недаром все эти годы ему удавалось идеально скрывать связь с бывшей секретаршей.

Вылететь в Европу так и не удалось, регистрация на последний рейс закончилась за час до нашего прибытия. В отсутствие других вариантов пришлось-таки отправиться в Турцию. За время, оставшееся до посадки, я успел заказать гостиницу и трансфер.

Таким образом, познакомившись с Лизой ранним вечером, ближе к ночи я уже оказался с ней в Стамбуле. А в пути долго ломал голову, пытаясь оправдать причину собственного безумия. Похоже, что вся моя логика, все «убедительные» доводы, позволившие уговорить Лизу, имели лишь второстепенное значение. На самом же деле никаких разумных оснований отправиться в бега с незнакомой молодой женщиной, представляющей скрытую опасность, просто не существовало. Но когда разум спит, ты оказываешься во власти эмоций. Как Лизе удалось, самой того не подозревая, произвести на меня столь сильное впечатление? Ответ очевидный: иметь перед глазами живую копию Венеры Урбинской – мечта любого коллекционера. Но существовала и вторая сторона медали, ничуть не менее привлекательная, – идеальная гармония тициановской красоты и удивительной целостности внутреннего мира Лизы. Если ты настоящий гурман, то не можешь этому противостоять. Не чувствуя себя влюбленным, я понимал, что увлечен ею – состояние, которое, очевидно, придется маскировать. По сути, сдержанность и невозмутимость были главными элементами той единственной стратегии, что могла помочь мне добиться доверия Лизы, явные знаки внимания ее лишь насторожили бы. Но существовала и еще одна причина для сдержанности: мое собственное доверие к ней не было безграничным. Не разыгрывала ли она свою собственную партию с целью заставить меня расслабиться? Чувствовала ли себя спокойной в присутствии свидетеля их с Олегом преступления? Необходимость держать ухо востро, к сожалению, оставалась по-прежнему актуальной.

Придерживаясь выбранной линии поведения, остаток вечера я провел за чтением, поскольку без книги – электронной, разумеется, – никуда не езжу. Лиза некоторое время слонялась по номеру, не зная, куда себя приткнуть, затем устроилась в соседнем кресле и притихла. Казалось, задремала, но, закончив чтение, я поймал на себе ее взгляд. Без сомнения, она пыталась меня пересидеть, опасаясь укладываться в постель в присутствии постороннего мужчины. Чтобы облегчить ей жизнь, я отправился в душ, после чего сразу же нырнул в кровать. Все это время Лиза деликатно смотрела в окно. Сколько она так простояла, неизвестно, потому что сон сразил меня почти мгновенно. Не удивительно, день выдался тяжелым.

Когда утром на моем смартфоне зазвонил будильник, Лиза была уже на ногах. Может, вообще не спала? Во всяком случае, вид у нее был слегка помятый. В буфет, расположенный на нижнем этаже, мы прошли молча, да и за завтраком не проронили ни слова. И только в номере Лиза стеснительно поинтересовалась, каковы наши дальнейшие планы.

– Хочу понять, какое платье надеть, – пояснила она. – Правда, выбор у меня небогатый.

– Можно отправиться на осмотр местных достопримечательностей, – предложил я. – У портье наверняка есть проспекты экскурсионных бюро, хотя мне больше нравится брести, куда глаза глядят. Так лучше чувствуешь дух города.

– Тогда будем бродить, – сказала Лиза. – А вы раньше бывали в Стамбуле?

– Бывал. В исторической части есть что посмотреть. Только не одевайтесь вызывающе. Турция – страна хотя и светская, но в глубине души глубоко исламская.

– У меня нет вызывающих платьев, – заметила Лиза и, захватив рюкзак, отправилась в ванную комнату.

Когда она вернулась, стало ясно, что в понятие «вызывающее платье» мы вкладывали совершенно разный смысл. Хмыкнув, я поинтересовался:

– Вы что, в этом собираетесь идти?

– Но оно же нормальное, – удивилась Лиза. – Без вырезов и совсем не короткое. Ноги наполовину скрыты.

Что касается фасона, она была абсолютно права: легкое светло-серое платье в едва заметный глазу горошек не имело ни декольте, ни вырезов. Но обтягивая тело, как змеиная кожа, все равно выглядело откровенным, в чем, видимо, и заключалась идея модельера. Вызывающим было не платье, а фигура Лизы, где все казалось соразмерным и соблазнительным.

– Хорошо, – согласился я, – оставайтесь в этом платье, раз вам так хочется, но будьте предельно внимательны. Ни при каких обстоятельствах не отходите от меня дальше, чем на метр, максимум полтора.

Надо отдать Лизе должное, предупреждение она восприняла всерьез и во время прогулки тщательно следила за реакцией идущих навстречу мужчин. В Турции она уже побывала, но в Анталии – туристической Мекке, где нравы намного свободнее. В Стамбуле национальные черты проявляются резче, да и народ здесь более разношерстный. Подмечая неодобрительные взгляды прохожих, Лиза непроизвольно сокращала дистанцию между нами, пока не приблизилась вплотную. Догадавшись взять меня под руку, она тут же решила проблему: какой воспитанный турок, а их здесь подавляющее большинство, рискнет засматриваться на чужую жену? Так мы с той поры и ходили, что, на мой взгляд, делало прогулки только приятнее. Если Лиза считала иначе, то никак этого не показывала. К середине дня ее настроение улучшилось, и пару раз она даже улыбнулась – разительный контраст со вчерашним днем. На набережной нам предложили совершить морскую прогулку, причем с истинно турецкой настойчивостью. Отказаться было невозможно, да и зачем? Потрепанный прогулочный катер не спеша выбрался из Золотого Рога и, влившись в поток таких же катеров и кораблей побольше, направился к крепости в горловине Босфора. Стамбул, раскинувшийся с двух сторон пролива, выглядел величественно. Сопровождавшие нас чайки подлетали вплотную к борту, выспрашивая угощенье. Спустившись в буфет, я купил печенье, и у Лизы на четверть часа появилось занятие, которое и она, и чайки посчитали слишком важным, чтобы от него отвлекаться. Вернувшись на берег, мы уловили запах жареной рыбы. Здесь все было предусмотрено: самодельная плита стояла прямо возле причала, рядом продавали чай и колу. За мизерную плату мы получили по немалому куску батона с хрустящей барабулькой, которые и съели, примостившись на скамейке возле парапета. Огромный баклан, паривший неподалеку, тут же пристроился рядом.

– Шиш ты у нас получишь! – сказал я.

– Сами все съедим! – подтвердила Лиза, откусывая хвост очередной рыбке.

Но баклан, понимавший только по-турецки, плевать хотел на нашу русскую речь. И осторожно переступая перепончатыми лапами, придвинулся ближе к Лизе. Правда, когда я погрозил ему кулаком, замер на месте, делая вид, что просто любуется пейзажем. Так он и просидел до окончания нашей трапезы, и лишь когда, сытые и довольные, мы отправились восвояси, крикнул вслед какое-то нехорошее слово. Но какой с баклана спрос, птица он жадная и глупая.

Прогуливаясь по набережной, мы забрели на рынок – более шумный и многолюдный, чем рынки в других странах, – а оттуда поднялись вверх по узким улочкам до знаменитой мечети Сулеймани, чья строгая красота свидетельствовала о гениальности архитектора. Уже возвращаясь обратно кривыми и невзрачными переулками старого Стамбула, Лиза вдруг вспомнила про вчерашний уговор:

– Сколько я должна за обед и за прогулку на катере?

– За прогулку нисколько, а за рыбку – доллар.

– Так дешево? – озадаченно переспросила она. – Я дома на еду больше трачу.

– Мы же в Турции, – пояснил я.

На самом деле булка с рыбой обошлась в два доллара, но не буду же я грабить бедную девушку.

– А почему за прогулку нисколько? – с подозрением спросила Лиза.

– Мне кажется, – подумав, ответил я, – что некорректно брать деньги за экскурсию со спутницы, если она сопровождает тебя вынужденно.

Не найдя контраргументов, Лиза промолчала. Зато достала из сумки листик бумаги с гербом гостиницы и вписала в него тот самый доллар за обед. Такая щепетильность впечатляла, домой я шел, пряча улыбку. А уже в гостинице пригласил Лизу на ужин в ресторан. За мой счет, поскольку я отмечаю день рождения сестры. К сожалению, вдали от нее самой.

– Нет, это уже слишком! – решительно отказалась Лиза.

– Так что, мне в одиночестве праздновать? – желчно спросил я.

Есть люди, для которых испортить праздник ближнему – удовольствие. Лиза к ним не относилась.

– Хорошо, но спиртного я пить не буду, – поколебавшись, согласилась она.

– А тут вам и не нальют, – успокоил ее я. – Страна-то исламская.

Тем вечером мы отлично провели время, возможно, еще и потому, что сухой закон в ресторане строго не соблюдался. Уговорить Лизу отведать наряду с местными блюдами еще и шампанского оказалось делом нелегким, но я нашел компромиссный вариант – только пригубить, чтобы мне не пришлось пить в одиночестве. Коварный план сработал на все сто процентов: делая по маленькому глотку, моя очаровательная спутница незаметно для себя осушала бокал, уровень вина в котором, тем не менее, оставался постоянным. А все потому, что официант прекрасно знал свое дело. Пили мы и за здоровье сестры, и за счастливое будущее самой Лизы, и даже, когда я не нашел более подходящего тоста, за мир во всем мире. Ели опять рыбу, что вполне могло стать традицией. Раскрасневшаяся, Лиза все более походила на Венеру Урбинскую с ее неповторимым очарованием. Раскрепостившись, она сама рассказала мне историю непростых отношений с адвокатом. Лиза, устроившаяся в контору секретарем, так понравилась боссу, что он не удержался и, изменив привычкам, приударил за новой сотрудницей. В ту пору сердце ее было свободно, и она не без колебаний, но все же позволила себя обольстить. Конечно, это было ошибкой, хотя первое время она даже чувствовала себя влюбленной, потому что новый друг разительно отличался от прежних ее поклонников. Будучи человеком небедным, денег на любовницу он не жалел, к чему Лиза, выросшая в семье со скромным достатком, не привыкла. Раз в полгода они выезжали за границу на неделю-другую, но связь старались не афишировать. Из конторы ей пришлось уволиться, о чем она, кстати, не сожалела, поскольку секретарская работа оказалась неинтересной. Но в деньгах Лиза не нуждалась: адвокат ежемесячно пополнял ее счет на приличную сумму, при том что пылким влюбленным не был. Встречались они не часто – раз в месяц в лучшем случае. Не удивительно, что привязанность Лизы быстро угасла, а со временем вялые любовные отношения начали ее тяготить. Пару месяцев назад она познакомилась с Олегом и поняла, что влюблена. Новый друг казался таким мужественным, решительным.

– Имей он решительности чуть меньше, – заметил я, – всем было бы лучше. Особенно адвокату.

– Это все война, – пояснила Лиза. – Там, где он служил, человеческая жизнь ценится меньше.

Под влиянием ли шампанского или по другой причине, но разговор стал настолько откровенным, что я даже осмелился спросить, собирается ли Лиза оставаться с Олегом и дальше.

– Не знаю. Как получится.

Не самый определенный ответ, но, с другой стороны, много ли узнаешь о человеке за два месяца? Чтобы не показаться излишне заинтересованным, я собрался было сменить тему разговора, но не успел.

– А вы как думаете? Стоит ли нам продолжать? – поинтересовалась Лиза.

Да, неожиданный поворот. И что хуже всего, я не мог сказать ей правду. Хотя нужна ли правда женщине, если она влюблена в идиота? Но даже и в этом я не был уверен: может статься, что она вообще никого, кроме себя, не любила.

– Не знаю. Думаю, за вас никто этого не решит. Все зависит от того, что вы к нему чувствуете, – уклончиво ответил я.

– В этом и вся проблема, – вздохнула она. – Теперь все выглядит по-другому. Возможно, я себя просто обманывала. Но Олег меня хотя бы не унижал.

– А кто унижал? Адвокат?

– Да, он, – подтвердила она, потом бросила на меня виноватый взгляд. – Но и вы тоже. Неизвестно, кто больше.

Все правильно, поводов для обиды у Лизы было более чем достаточно. Телефон я у нее отобрал, к компьютерам не подпускал, да еще и поселил в один номер с собой, пусть и с раздельными кроватями. Правда, всегда можно сказать, что все это вынужденно. И даже не очень покривить при этом душой.

– Вы же знаете, почему все складывается именно так, – как можно сердечнее сказал я. – При других обстоятельствах все было бы иначе.

– Да я понимаю, – неожиданно легко согласилась она. – И все равно чувствую себя мерзко.

Досада в ее голосе относилась больше к себе, чем ко мне. Выглядело это трогательно, и я, не удержавшись, ободряюще пожал ее руку, точнее, тыльную сторону лежащей на столешнице ладони.

– Да мне и самому не особенно комфортно. Давайте попробуем это все перетерпеть.

Ладонь Лиза аккуратно высвободила, но против перетерпеть, похоже, ничего не имела. И правда, почему нет, если терпеть приходится в ресторане на берегу Золотого Рога, запивая обиды французским шампанским?

Интересно, что, вернувшись в номер, Лиза на глазах переменилась. Видно, догадалась, что я ее специально спаивал, да и в самом существовании моей сестры начала сомневаться. Даже спросила, почему я ей не позвонил, не поздравил? А кого поздравлять, если у моих родителей кроме меня – никого!

– Звонить бессмысленно, – страдальчески произнес я. – Все равно трубку не возьмет.

– Почему? – удивилась Лиза.

– Да ведь мы с ней десять лет уж не разговариваем. После того, как она перебралась жить к одному бандиту. Тоже, кстати, Олегом звали.

– Звали? Его что, убили? – всполошилась Лиза.

– А то! Голову вдребезги доской разбили на зоне.

Понимая, что сейчас последуют новые вопросы, я поспешил завершить историю, причем радикально:

– А сестра на наркоту присела, потеряла человеческий облик. Кому теперь звонить? Да у нее и телефона-то, наверное, нет. На дозу променяла.

Глаза Лизы немедленно увлажнились, видно, шампанское полностью еще не выветрилось. Не скрывая сочувствия, она спросила:

– Но ведь ты ее все равно любишь, правда?

– Как не любить, – мужественно признался я, – младшая сестра все-таки. Но ты не переживай, я справляюсь.

Вот так незаметно мы и перешли на «ты». После душа я вновь прошествовал прямо к кровати, пока Лиза, как и накануне, деликатно любовалась видом за окном. Но – существенное отличие! – в этот раз она пожелала мне спокойной ночи.

Весь следующий день шел дождь, и после завтрака из номера мы не выходили. Напавшая на Лизу хандра придала ей глубоко несчастный вид. Разговаривать со мной она отказалась, объяснив, что слишком о многом нужно подумать. Чтение книги никакого удовольствия не приносило, и я еле дождался обеденного времени. Вымокнув, мы добежали до забегаловки на углу квартала, где за бесценок нам приготовили все ту же рыбу. Стоимость своей порции Лиза опять записала.

К вечеру небо прояснилось. Осмотрев ипподром, мы направились к Голубой мечети, но завести Лизу внутрь в очередном облегающем платье я не рискнул. Стоит ли оскорблять чувства верующих? Зато мы послушали соревнование муэдзинов всех трех мечетей, прилегающих к площади Султанахмет. Лиза, завороженная замысловатыми руладами, не сдвинулась с места, пока вечерний призыв к намазу не завершился. По ее словам, пели муэдзины такими голосами, какие бывают только у оперных солистов. Возможно, они ими и были, а в мечети только подрабатывали.

Заманить Лизу в ресторан после прогулки не удалось, так что ужинали мы в номере купленным по дороге кебабом, половину стоимости которого она, как всегда, внесла в свой реестр расходов. Спать легли рано, соблюдая все тот же ритуал: я – в душ, Лиза – к окну.

Третий день ознаменовался посещением Айя Софии. Вот уж куда Лиза, как истинная христианка, стремилась всей душой. Но увидев ценник в кассе, пала духом. Сумма, которую следовало заплатить, многократно превышала расходы на питание, а о том, чтобы не возвращать мне деньги за билет, она и слышать не хотела. Допустить, чтобы верующая Лиза не попала в одну из самых величественных церквей мира, я не мог, поэтому предложил ей рассрочку на самых выгодных условиях. Или пусть Олег вернет мне потом ее долг, все равно.

– Тогда он тебя точно убьет! – уверенно сказала Лиза.

При этом она улыбнулась, значит, пошутила. Да, что-то новое в наших отношениях! Но не зря говорится, что в каждой шутке есть доля правды. Лиза пояснила, что с деньгами у Олега туговато, он потерял работу, а новую пока не нашел, поэтому они жили больше за ее счет. Но после смерти адвоката она на мели, потому что пряжа больших доходов не дает.

К счастью, чем сложнее ситуация, тем больше у меня рождается идей, и как провести Лизу внутрь храма я сообразил. Отведя ее в сторонку, попросил подождать, а сам, свернув за угол, рванул к кассе. На покупку двух билетов ушло десять секунд, после чего я помчался к входу в церковь, но, попав в зону видимости Лизы, замедлил шаг до неторопливого. Охранник, оторвав корешки, вернул мне билеты и только после этого сообразил, что один из них лишний. Словно спохватившись, я хлопнул себя по лбу, после чего объяснил на английском, что жена моя вот-вот будет. Из всего спича охранник понял только слово «жена». Пока он обшаривал глазами дворик, я приглашающе махнул Лизе. Когда она подошла, охранник широко улыбнулся и пропустил нас внутрь. На прощание я протянул ему для рукопожатия руку, в которой было зажато несколько лир, якобы за беспокойство. Быстро оглянувшись, охранник с удовлетворением сунул деньги в карман, после чего, выразительно взглянув на Лизу, поднял большой палец. Таким образом, расстались мы весьма довольные друг другом.

– Как тебе это удалось? – спросила Лиза.

– Коррупция, – скромно пояснил я.

– Сколько ты дал?

– Стоимость одного билета. Здесь все как у нас: если не через кассу, а напрямую, то платишь вдвое меньше. Так что ты мне ничего не должна.

– Должна. За полбилета, – возразила Лиза. – Давай считать по-честному.

– Давай, – легко согласился я. – Сколько билетов я купил бы в кассе, если бы пришел сюда без тебя?

– Один, – осторожно ответила Лиза, чувствуя подвох.

– Вот я за него и заплатил, но только охраннику, а прошли мы вдвоем. Так что твой билет – это бонус, а бонус по определению ничего не стоит.

Лиза смешно закусила губу, пытаясь найти брешь в моей логике, но я, бросив выразительный взгляд на высоченные порфировые и нефритовые колонны у дальнего нефа, предложил не тратить время впустую и начать осмотр. Делать нечего, пришлось ей покориться. Высоко задирая головы, мы побрели по выщербленным каменным плитам, возраст каждой из которых превышал полторы тысячи лет. И хотя в церкви Лиза не держала меня под руку, я удивительным образом чувствовал ее близость.

А спустя день мы вдруг ощутили, что суетливая Турция с ее кебабом, жареными каштанами и рахат-лукумом изрядно нам прискучила. И потому расставались со Стамбулом с легким сердцем, хотя и сознавали, что проведенное здесь время было прекрасным. Следующим пунктом назначения после недолгого спора стала Румыния. Мне она никогда не нравилась, зато гостиницы там недорогие, да и еда тоже, что очень впечатлило Лизу. Бухарест – далеко не самый интересный город, поэтому, приземлившись в Отопени, мы прямо из аэропорта направились на автобусе в Брашов, а оттуда в горную деревеньку с труднопроизносимым названием, где нас ждал первоклассный номер в небольшом отеле. Вид с балкона оказался шикарным, деревню окружали покрытые лесами горы, поэтому два дня пешеходных прогулок по туристическим тропам пролетели незаметно. Со стороны нас можно было принять за молодоженов, поскольку Лиза, привыкшая ходить со мной в Турции под руку, и здесь следовала этой традиции. Общаясь друг с другом большую часть суток, любые мужчина и женщина сближаются, невзирая на обстоятельства. Мы не были исключением, и громкий смех Лизы, разносившийся по окрестностям во время наших гуляний, был лучшим тому подтверждением. И хотя она по-прежнему записывала все расходы, а спать укладывалась, только убедившись, что я уже уснул, прежней напряженности уже не чувствовалось. К сожалению, на третий день эта идиллия завершилась, причем на первый взгляд беспричинно. Возвращаясь с очередной вылазки, мы остановились возле цветочницы, облюбовавшей место у гостиницы. Розы, выставленные на лотке, были того же оттенка, что и цветы в руке Венеры Урбинской на полотне Тициана. Это показалось мне забавным, и я приобрел букетик за смешную плату, заметив при этом:

– Вот штрих, превращающий реальную женщину в символ.

На мой взгляд, ничего обидного в моих словах не было, но Лиза посчитала иначе.

– Зря вы так, – раздраженно произнесла она, опять переходя на «вы».

Ничего хорошего это не предвещало. Весь вечер Лиза выглядела подавленной, на вопросы отвечала односложно. А ближе к полуночи, нарушая традицию, первой отправилась в душ. Дальше – еще пикантней. Завернутая в полотенце, Лиза вышла из ванной комнаты и гордо проследовала к своей кровати. Попросила отвернуться, что я и сделал. Вернее, просто развернул кресло, в котором сидел с книгой. Зачитавшись, я не сразу сообразил, что свет мешает Лизе уснуть. А когда спохватился, обернувшись, столкнулся с ее внимательно-изучающим взглядом. Не знаю, что он выражал, но только не одобрение.

– Извини, – мягко произнес я. – Сейчас выключу свет.

Роман я дочитывал на кухне, но когда вернулся в комнату, готов поклясться, Лиза еще не спала. Зато сам я уснул, едва коснувшись головой подушки.

Следующее утро началось с того, что будильника я не услышал, и поэтому возвращение из царства снов в реальный мир обошлось без раздражающего слух зуммера. Но было и еще что-то, совсем уж необычное. Раздразненный ароматом свежеприготовленного кофе, я безуспешно пытался понять, в чем дело. А когда наконец понял, сон как рукой сняло, потому что кофе попасть в наш номер не мог никак, разве что по воздуху через окно. Открыв глаза, я заметил Лизу, пристроившуюся в кресле напротив моей кровати с подносом на коленях. На нем – треугольником тарелки с красиво разложенной снедью. Завершенность экспозиции придавала чашка с американо в центре.

Несмотря на изысканность, созданный Лизой натюрморт меня не порадовал. Шарить под подушкой, где должен был лежать ключ от номера, я не стал, чтобы не терять достоинства. Ясно, что Лиза сумела им завладеть, но этого уже не исправить. Вот она – классическая потеря бдительности со всеми вытекающими последствиями. Неясным, правда, оставалось главное: сумела Лиза связаться с Олегом или нет?

– Вставай, соня, я завтрак принесла!

Мажорная тональность подчеркивала, что никаких угрызений совести она не испытывала. Было это игрой или нет – кто знает? Настроение мое испортилось, но в чем я мог ее упрекнуть? В том, что проявила заботу – принесла завтрак? В конце концов, обещания не выходить из комнаты Лиза не давала! Не будь я таким самоуверенным, с самого начала понимал бы, что попытка ее изолировать с треском провалится. Так оно и случилось. Удивляло лишь то, что она опять перешла на «ты», да и явная ее безмятежность являла поразительный контраст со вчерашней хандрой. Объяснение этому было, к сожалению, только одно: сумев наладить связь с сообщником, Лиза почувствовала уверенность. Таким образом, положение моих фигур на доске существенно ухудшилось, хотя пространство для игры еще сохранялось. Но только до тех пор, пока Лиза остается со мной.

Понимая все это, я вел себя подчеркнуто корректно, но сдержанно. Лиза же, напротив, излучала радушие, причем приветливость ее не выглядела искусственной. Не чувствуя с моей стороны ответной реакции, во время прогулки она удвоила усилия: нежно улыбалась, смеялась по любому поводу, а на прогулке после ужина, любуясь закатом, даже склонила голову на мое плечо. Все эти выпады я выдержал стоически, пусть видит, что голыми руками меня не возьмешь. Ближе к ночи Лиза вновь оккупировала ванную комнату первой, устанавливая, таким образом, новую традицию. Читать она мне не дала. Уже лежа в постели, поинтересовалась как бы невзначай:

– Каковы твои дальнейшие планы?

– Еще не знаю, – признался я. – Все зависит от обстоятельств.

– У тебя всегда все зависит от обстоятельств. И ничего не зависит от тебя самого, – с упреком заметила она.

– Ерунда! – огрызнулся я. – Поклеп!

Лиза победно улыбнулась – видимо, на такую реакцию и рассчитывала. Роли наши поменялись: ей, без сомнения, нравилось чувствовать себя хозяйкой положения.

 – А все потому, что тебе никто не нужен, – снисходительно заметила она. – Ты даже сам себе не нужен, что уж тогда говорить о других.

– Еще один поклеп, – отозвался я миролюбиво.

Миролюбиво – не потому, что ее слова меня нисколько не задевали, напротив. Просто не хотелось с Лизой пререкаться, не то настроение. Да и в чем-то она была права. В эгоцентрической вселенной действует особая геометрия, в пространстве которой есть место только для одного человека. Понятно, что, подчиняя жизнь логике этого пространства, ты оказываешься в полной изоляции. Вот почему, считая себя творцом собственной судьбы, на самом деле я ошибался, хотя и не чувствовал себя обманутым. Ведь обманщиком был я сам. Но такого рода открытия не особенно приятны, и я поспешил перевести разговор на другую тему:

– Скажи лучше, почему утром не разбудила?

– Жалко было, ты спал, как младенец. У меня так не получается.

– Хорошо сплю, потому что совесть чиста, – буркнул я.

Лиза бросила на меня скептический взгляд, но от комментариев предпочла воздержаться.

– Спасибо, что завтрак принесла! – запоздало поблагодарил я.

– Так за него же уплачено! Не оставлять же!

Рационально, ничего не скажешь! А я-то, глупец, надеялся, что ею двигала забота о ближнем. Но Лиза возразила, что забота тоже имела место, и даже в первую очередь. Очень уж ей хочется наладить наши отношения, чтобы я наконец перестал ее ненавидеть.

– С чего ты взяла, что я тебя ненавижу?

– А что, разве нет причин? – смущенно спросила она. – Из-за меня ты чуть не погиб.

– Не из-за тебя, а из-за собственной дурости, – возразил я. – Нечего было лезть, куда не надо. Но при этом, заметь, я себя не ненавижу. А значит, и тебя тоже.

Доля правды в моих словах, несомненно, присутствовала, вот только Лизу они не убедили. Ни на миг не задумавшись, она с горячностью воскликнула:

– Я же вижу, с какой холодностью ты ко мне относишься!

– Вот уж попала пальцем в небо! Отношусь я к тебе ничуть не хуже, чем к себе, хотя и с долей скепсиса. Но в отсутствие взаимного доверия такая линия поведения – единственно приемлемая.

Лиза изумленно на меня взглянула.

– В отсутствие доверия? А разве то, что я добровольно с тобой поехала, ничего не доказывает?

– Добровольно? Да у тебя просто выбора не было!

– Выбор есть всегда, – горячо возразила она. – Даже если его нет.

Парадоксальность этого утверждения была более бесспорной, чем его истинность. Диалог с Лизой постепенно приобретал все более туманный и непредсказуемый характер, но при этом становился эмоциональным, что, возможно, соответствовало духу наших ожиданий.

– Если ты хочешь наладить отношения, то кто я такой, чтобы этому противиться? – Мой тон вновь стал благодушным. – Просто мне казалось, что они и так неплохо устроены.

Лиза только фыркнула.

– Может, объяснишь, чего вчера обозлилась?

– Нет, раз ты сам не понимаешь! – гордо ответила она, но, сообразив, что этот путь ведет в тупик, тут же сменила гнев на милость.

– И все-таки ты хороший человек, – сказала душевно. – Даже жалко тебя.

– Мне и самому себя жалко, – согласился я. – Мог бы сейчас заняться чем-то полезным. Книгу почитать, что ли.

– Не мог бы! – убежденно сообщила Лиза. – Нет для тебя ничего более полезного, чем разговор с человеком, искренне желающим тебе помочь.

На мою реплику, что помогать надо тем, кто в этом нуждается, Лиза горячо возразила, что моя главная беда – непонимание собственных проблем.

И что я должен знать: она не собирается ничего предпринимать мне во вред. И вообще, относится ко мне лучше, чем я к ней, несмотря на мои криминальные наклонности. А вот ей воровать картины не пришло бы в голову. И вообще воровать. Но шанс исправиться еще не потерян, надо лишь вернуть все полотна законным владельцам.

– А у тебя есть шанс признаться в том, что ты отключила будильник на моем телефоне, стащила ключ и отправила письмо Олегу, – бросил я наугад, раздраженный ее морализаторством.

Вопрос, разумеется, был риторическим: кто ж добровольно признается, что нарушил табу! Но с Лизой нормальная логика не работала.

– Предположим, отправила, – неожиданно легко созналась она. – Ну и что?

Честно говоря, столь откровенный цинизм меня даже впечатлил. Как и ее высокомерное пояснение:

– Главное – что в письме написано, а не то, что оно отправлено.

Раскрыть содержание письма она, понятное дело, отказалась. Но даже проверив компьютер в холле и найдя следы ее деятельности, я не смог бы ни в чем Лизу обвинить. Войти в почтовый сервер без пароля невозможно, поэтому, раскрывая факт переписки, она ничем не рисковала, зато получала шанс обезоружить меня своей откровенностью. Умно, ничего не скажешь. К несчастью, ее ум создавал куда больше проблем, чем представлялось поначалу. Но что странно: никакой неприязни к Лизе я не испытывал, скорее наоборот. Сходство ее с Венерой Урбинской в эти минуты проявлялось даже отчетливей, чем раньше. И действовало умиротворяюще. Успокоившись, я вдруг осознал, что это злосчастное письмо не особенно меня и волнует. Что такого существенного она могла в нем сообщить, если мои планы оставались неизвестными даже мне самому? Ситуация оставалась под контролем, причем я вовсе не хотел, чтобы Лиза возвращалась к любовнику. Побороться за женщину, которая тебя волнует, не зазорно даже в том случае, когда сама она борется против тебя. Вот почему я дружелюбно подтвердил, что ее письмо криминалом, конечно же, не является. Важно только, чтобы в тексте не было ничего, что могло бы мне навредить.

– О тебе там вообще ни слова! – В ее голосе ощущался утонченно-горький привкус обиды. – Если письмо и может кому-то навредить, то только мне самой.

Признаться, я безоговорочно Лизе поверил, но главным образом потому, что меня это устраивало. Принимать слова на веру, когда тебе этого хочется, – позиция на редкость удобная. Расслабившись, я приготовился слушать дальше, а Лиза, правильно оценив мой нестандартный подход к делу, с воодушевлением продолжила:

– Знаешь, я на тебя даже не обижаюсь, хотя ты подозреваешь меня во всех грехах! Слышал когда-нибудь про презумпцию невиновности? Так вот, постарайся относиться ко мне так, будто я ни в чем не виновата, тем более что так оно и есть. Это очень унизительно, когда ты запираешь дверь и прячешь ключ под подушку. А ведь мы с тобой в одной лодке.

Лиза шла в наступление с высоко поднятой головой, не сомневаясь в успехе. Обаяние вкупе с уверенностью в себе – грозное оружие в руках любой женщины, но особенно той, которая тебе нравится. Пришлось согласиться, что прятать ключ под подушкой было и вправду плохой идеей, причем плохой во всех смыслах: Лиза в любой момент может безболезненно его оттуда извлечь. Что сделано один раз, всегда можно повторить.

– Ты не мог бы на время оставить иронию? – строго сказала Лиза. – Я говорю серьезно.

– Хорошо, поговорим серьезно, – согласился я. – Но тогда будь добра, объясни наконец, чем был вызван вчерашний приступ гнева? – спросил я.

– Прости, с моей стороны это было большой глупостью. – Лиза смутилась, но от дальнейших объяснений отказалась, пообещав, правда, что позже все расскажет сама. Когда мы больше сблизимся.

– Насколько больше? – не без ехидства поинтересовался я.

Она вспыхнула так ярко, что пунцовыми стали даже руки. И сказала, что я совсем не стремлюсь ее понять. Собственно, на этом разговор и закончился. Отвернувшись к стене, Лиза притихла, а я, выключив свет, устроился в кресле у ночника с электронной книгой в руках. Вот только читать получалось плохо: буквы прыгали перед глазами, не желая соединяться в слова. А если и соединялись, то смысл их в мою голову не проникал. За час я ухитрился прочесть меньше страницы, но спросите о ее содержании, и я не отвечу. Лиза лежала не шевелясь, но, скорее всего, не спала. Не выдержав, я спросил шепотом:

– Как можно сблизиться, если всё друг от друга утаивать?

– Мне стыдно рассказывать, – откликнулась она тоже шепотом.

– Стыдно чего?

– Своей тупости.

– Брось, тупость – это не про тебя, – великодушно произнес я.

– Ты просто мало меня знаешь, – вздохнула она. – Вся моя жизнь – одна сплошная ошибка.

– Да ладно тебе! Без ошибок никто не обходится. Так уж в этой вселенной все устроено, – успокоил ее я.

И словно в подтверждение собственных слов, я встал и пересел к ней на кровать, что, безусловно, тоже было ошибкой. Теперь инициатива оказалась полностью в ее руках, причем в самом прямом смысле. Накрыв мою ладонь своей, Лиза начала ее нежно гладить – лучший способ налаживать отношения с женской точки зрения. Только слабое воспоминание о ее возлюбленном – да существовал ли он вообще? – позволило мне оставаться сдержанным.

– Хорошо, я расскажу, – неожиданно решилась она. – Когда ты купил цветы, я истолковала это абсолютно неправильно.

– Интересно, как можно неправильно истолковать намерение сделать приятное? – едко поинтересовался я. – И чтобы ты знала на будущее, этот букет тебя ни к чему не обязывал.

– Теперь знаю. А тогда подумала, что ты хочешь, чтобы я разделась и изображала в постели эту вашу Венеру.

– Любопытная мысль! – холодно заметил я.

– Ну, – замялась Лиза, – адвокат всегда так делал.

Как я и подозревал, его чувство к ней имело не столько любовное, сколько эстетическое начало. Даря Лизе цветы, зрелый поклонник видел перед собой скорее редкостный артефакт, чем живую женщину с собственным сложным характером. Не удивительно, что спустя недолгое время он перестал вызывать у нее симпатию. А последние полгода близость с ним стала вообще неприятной.

– Почему же вы так долго встречались? – удивился я.

– Сама не понимаю. Он умел убедить меня в чем угодно. Часто не донимал, делал такие подарки, что я не могла отказаться… Ты меня осуждаешь?

– Не имею такой привычки, – сухо произнес я. – В судьи никому не нанимался.

– Правильно, ведь тогда пришлось бы начать с себя, – простодушно согласилась она.

Может, это юмор такой? Но, как ни странно, я не обиделся. В чем-то Лиза была права: если хочешь кого-то осудить, начни с себя. И желание сразу пропадет.

– Когда в моей жизни появился Олег, я решила сразу же порвать с адвокатом, – продолжила Лиза. – Но ничего хорошего из этого не получилось. Он просто рассмеялся. Сказал, что ему плевать на моих любовников. И что он поговорит с Олегом, да так, что тот сам меня бросит.

– К нашему общему несчастью, ты успела поговорить с Олегом первой, – философски заметил я.

– Да, – грустно согласилась она. – Откуда я могла знать, что он так распсихуется?

– Ты его все еще любишь? – спросил я сочувственно.

Но сочувствие было насквозь фальшивым, потому что на самом деле меня устраивал только отрицательный ответ. Похоже, пришло время задать себе честный вопрос: так кто же мне Лиза? И дать на него такой же честный ответ: из всех знакомых мне женщин она оказалась единственной, имевшей шанс оставаться со мной дольше, чем на время отпуска.

– Нет, теперь уж точно не люблю, – вздохнула Лиза.

– Ничего. Никого не любить – нормальное состояние. Больше времени остается на работу, – в утешение ей заметил я. А может, в утешение себе.

– Наверное, я не так люблю работу, как ты, – неуверенно призналась Лиза.

– Это означает, что ты хороший человек. Все хорошие люди, которых я знаю, стараются увильнуть от работы. Не всегда, правда, удается.

– Ты тоже хороший человек, – сказала она. – Вот только не считаешь воровство картин грехом.

– Может быть, ты забыла, но благодаря вам с Олегом красть картину мне не пришлось, – возразил я.

– А те, что у тебя в подвале?

– Куплены.

– У законных владельцев? – ехидно спросила Лиза.

– Какая разница! – с некоторым раздражением ответил я.

С картинами мне повезло. Девушка-волонтер, с которой пару лет назад у меня случился недолгий роман, знала о моей страсти коллекционера и, вернувшись из «серой» зоны, предложила познакомить с ребятами, реквизировавшими несколько картин на дачах у местных богатеев. В живописи они не разбирались, истинной стоимости украденного не знали. Она показала мне фото полотен, и я без труда установил, что на дачи они попали отнюдь не честным путем. Когда я предложил по сто баксов за штуку, ребята подняли меня на смех и потребовали по триста. Сойтись удалось на двухстах пятидесяти, так что последним смеялся я.

– Знаешь, скупка краденого ничуть не лучше воровства, –назидательно сообщила Лиза.

– В любом случае, возвращать я ничего не буду!

Боюсь, моя решительная отповедь не была принята во внимание: Лиза продолжала поглаживать мою руку, а спустя минуту пробормотала как бы про себя:

– Посмотрим.

– Не надейся! – гордо изрек я.

– Ты просто себя не знаешь, – мягко сказала Лиза.

– А ты, получается, знаешь.

Попытка поставить Лизу на место не сработала: она усмехнулась, затем уверенно сообщила, что, слава богу, научилась разбираться в мужчинах.

– Заметно. Мужчины твои один краше другого, – съязвил я.

– Потому и научилась, – заметила она резонно. – На негативном опыте учишься быстрее.

Похоже, я проигрывал по всем статьям, но когда тебя пытаются дрессировать с таким тщанием, проигрывать приятно.

– В результате я очень хорошо вижу разницу между ними и тобой, – продолжила Лиза. – Даже не разницу, а настоящую пропасть.

– Будь аккуратнее! – рассмеялся я. – В пропасть свалиться легко, а выбраться трудно!

– Да, – согласилась она, – но я не боюсь.

– Пропасти?

– Не боюсь тебя, – спокойно уточнила Лиза. – Первые дни опасалась, а узнав лучше, перестала.

– Заметно, – согласился я. – Выходит, зря старался. Может, ты вообще никого не боишься?

– Женщин, они опаснее. – Лиза задумалась. – А из мужчин после смерти адвоката бояться уже и некого.

– А Олега?

– Он меня никогда не тронет, – уверенно сказала Лиза. – На самом деле Олег слабохарактерный, да и война его поломала изрядно. Но с ним было легко, он относился ко мне с уважением.

Возможно, потому, что жил за ее счет. Или по сотне других причин, не знаю. Парень, убивший раз, вполне может сорваться снова, я бы такому не доверял. Хотя, возможно, во мне говорила ревность.

– Мне, наверное, тоже характера не хватает, – шутливо предположил я. – Не могу найти управу на одну говорливую женщину.

– Тебе ничего искать не надо! – подчеркнуто серьезно сказала она. – Неужели ты сам этого не видишь?

Если ввергнуть меня в состояние нирваны, полностью лишив воли, было тщательно разработанным планом, то Лиза блестяще претворяла его в жизнь. И все же крохотный участок моего успешно одурманенного мозга продолжал критически осмысливать каждое ее слово. Но, боюсь, это была работа впустую, все остальное сознание осталось к ней глухо.

Лиза тем временем нанесла на почти завершенное полотно последний штрих, сообщив, что до вчерашнего дня не понимала значения слова «джентльмен». Таковые ей никогда не попадались. И вот оказалось, что они все-таки существуют.

– Надеюсь, ты не обо мне, – учтиво сказал я. – Джентльмены, что ни говори, краденое не скупают.

– Некоторые, оказывается, скупают, – подумав, возразила она.

Следующим утром будильник я услышал, а пока чистил зубы, Лиза как раз вернулась с завтрака. И конечно же, вновь с подносом. Выглядела она свежей, что казалось удивительным, если помнить, в котором часу мы с ней угомонились. В этот раз ключ от номера я не прятал. День промелькнул в одно мгновение, но в памяти не осталось никаких подробностей, разве что устойчиво хорошее настроение. А вот вечер запомнится на всю жизнь. Держась за руки, мы сидели на веранде гостиничного ресторана и говорили о музыке, в чем Лиза неплохо разбиралась. В юности даже занималась в музыкальной школе, жаль, что на этом все и закончилось. Не исключено, что вышла бы из нее знаменитая скрипачка. Вот тогда-то в моей голове и возникла идея – почему бы нам не смотаться завтра в Италию? Надо только найти в Интернете репертуар миланского оперного театра. Говорят, он лучший в мире. Реакция Лизы оказалась неожиданной: она испугалась.

– Никуда я с тобой не поеду, – сказала глухо. – И вообще мне пора возвращаться домой.

Не вызывало сомнения, что домой – это не в гостиничный номер.

– Почему? – спросил я строго, хотя ответ в силу своей очевидности был не нужен: Лиза знала, что я больше не могу ее удерживать. Слишком уж размягчился, дать обратный ход не получится. Целей своих она достигла, могла теперь смело отправляться к любовнику, а меня послать подальше. Но я не угадал.

– Не хочу привыкать к хорошему, – с горечью произнесла она.

Поди пойми, как такой ответ расценить, и потому я лишь пожал плечами. Домой, так домой, – дело житейское. Интересно только, на какие деньги она собирается купить билет?

Словно прочитав мои мысли, Лиза попросила:

– Одолжишь мне на обратную дорогу? Я потом верну.

Вернет, конечно! Подкараулят вместе с Олегом, и конец – делу венец! Мой откровенно саркастический взгляд Лиза истолковала правильно. И с горячностью воскликнула:

– Я, правда, верну!

Судя по всему, собралась продолжать игру, ставшую абсолютно бессмысленной. Странно, но впервые за последние дни я почувствовал усталость. Затея с совместной поездкой с самого начала была обречена на провал. Впрочем, Лиза полагала иначе.

– А хочешь – вернемся вместе? – предложила с надеждой.

– В лапы закона? Или твоего друга?

– Его больше не существует, ты же знаешь, – с упреком ответила она. – У меня остался только один друг – ты.

– Зачем же тогда возвращаться? Оставайся.

– Не получится. Хотела бы, но ничего не могу с собой поделать.

Есть пояснения, которые только больше запутывают. В голосе Лизы слышалась настоящая мука, такое не сыграешь, и озноб, пробежавший по моей спине, стал естественной на то реакцией. До чего же непривычно, когда тебя колотит от осознания, что некая женщина начинает значить в твоей жизни больше, чем свобода!

– Давай-ка ты попробуешь мне все объяснить, – мягко предложил я.

Но она только помотала головой, не отводя от меня страдальческого взгляда.

– Лиза, мне нужны объяснения! – настойчиво повторил я.

– В таком случае ты меня точно никуда не отпустишь! – безнадежно сообщила она.

 Хмыкнув, я потащил Лизу в холл и через Интернет оформил ей билет на самолет. Даже распечатал его. В общем, постарался произвести впечатление. К сожалению, эффект от моего благородного жеста оказался нулевым: Лиза все равно ничего не стала объяснять. Обозленный, я направился в номер, а она поплелась следом.

Приняв душ, я улегся спать, но это похвальное намерение оказалось, мягко говоря, трудновыполнимым. Лиза, погасив свет, устроилась в кресле и сидела там тихо, как мышка. Что с ней творится, я не понимал, зато начал понимать, что происходит со мной. Вечер, проведенный как на качелях, каждый мах которых заставляет тебя то радоваться, то разочаровываться, завершился тем, чем и должен был завершиться. То есть ничем. И это было уже немало, потому что Лиза, похоже, раскачивалась на тех же качелях, что и я. И злиться на нее за это было так же глупо, как злиться, например, на раскат грома. Для того, чтобы она выложила все начистоту, необходимо терпение. Рывком сев на краю кровати, я требовательно произнес:

– Иди-ка ты сюда!

Вообще-то я хотел просто продолжить разговор, но в такой двусмысленной ситуации любую мысль следует выражать с максимальной точностью! Мое намерение Лиза поняла по-своему.

– Сейчас, только платье сниму! – торопливо отозвалась она, после чего послышалось характерное шуршание.

Спустя секунду она так же торопливо покрывала поцелуями мою шею, плечи, в общем, все, до чего могла дотянуться. К чести моей, я не оплошал и ответил тем же. А когда добрался до ее сосков, она еле слышно застонала. Руки мои, без устали гладившие упругое тело Лизы, очень скоро обнаружили, что, скинув платье, трусики она все же оставила на законном месте, предоставив мне, таким образом, почетное право стянуть их с нее самому…

Здорово все-таки просыпаться с ощущением абсолютного счастья. Иногда, если отбросить сомнения и подозрения, в сухом остатке остается нечто большее, чем то, на что надеешься первоначально.  Лиза, заметив, что я открыл глаза, немедленно переместилась из кресла на мою кровать, где, кстати, и так провела большую часть ночи. Завернутая в полотенце, с мокрыми волосами – она явно только что вышла из душа. В этот раз в ее поцелуях торопливости было меньше, зато они стали более чувственными. Как и прикосновения пальцев, осваивавших новые для себя пространства. Полотенце Лиза откинула в сторону, что не могло остаться без последствий. Припечатав ее к кровати, я легко получил то, что хотел. Или то, что хотела она, решайте сами.

Следующие пять минут, когда я, недвижимый, лежал на спине, прислушиваясь к постепенно успокаивающемуся дыханию Лизы, были лучшим временем в моей жизни. Да, иногда ты просыпаешься с ощущением абсолютного счастья, а потом исхитряешься стать еще счастливее. Впечатляющая динамика, что ни говори! Но с Лизой просто не бывает, о чем она мне и напомнила, спросив прямодушно:

– Скажи, я тебе нравлюсь?

– Больше, чем можно представить, – честно ответил я.

Разумеется, она преподнесла мне очередной сюрприз. Просияла, как ребенок, и тут же заплакала. Только не похоже это было на слезы радости, больше того, всхлипывания ее очень быстро перешли в настоящий рев, словно она не нашла близкого человека, а потеряла.

– Ну, и что это означает? – спросил я озадаченно.

– Не могу я без тебя! – воскликнула Лиза.

Замечательно, но рыдать-то из-за чего? Оказалось, из-за того, что она должна после обеда лететь домой. Черт, про купленный накануне билет я совсем забыл! Вот только кому он теперь нужен?!

– Никуда ты не поедешь! – твердо сказал я. – Мне без тебя тоже никак!

И вновь Лиза просияла, после чего зарыдала пуще прежнего. Изобрази такое актриса в кинофильме, Оскар был бы обеспечен.

– Ты же знаешь, что мне обязательно нужно вернуться! – произнесла она с отчаянием.

Никакие мои аргументы Лиза не воспринимала. Нужно, и все тут! Но отпустить ее одну было бы неправильно. Судя по всему, необходимость выбора между мной и Олегом разрывала хрупкое сознание Лизы напополам, и пустить этот процесс на самотек я просто не имел права. Единственным выходом было возвращаться вместе, что Лизу полностью устроило. Собрались мы быстро и к вечеру уже летели домой. Все происходило настолько стремительно, что расслабиться и подумать о будущем мне удалось только в кресле самолета. Выводы оказались чем-то вроде холодного душа. Если Лиза с Олегом планировали избавиться от свидетеля, то ее поведение идеально в эту схему вписывалось. И теперь вместе с соучастницей убийства я возвращаюсь домой, где меня можно брать тепленьким! Но сердце мое верить в это категорически отказывалось, так что, заглушив сомнения, я позволил событиям развиваться своим чередом.

Таким образом, катание на качелях продолжилось, что превращало нашу жизнь в некий экстремальный вид спорта. В аэропорту, перед тем, как заказать такси, я без особой надежды предложил Лизе пожить какое-то время у меня. Там ее никто искать не будет. Но это было только частью правды. На самом деле мне просто не хотелось с ней расставаться.

– Как долго? – осторожно поинтересовалась Лиза.

– Сколько захочешь, – улыбнулся я. – Хоть всю жизнь.

Ответной улыбки я не дождался, Лиза, напротив, стала очень серьезной, даже губу закусила. А потом сказала, что согласна. В смысле – на всю жизнь. Только мне придется какое-то время подождать. Пусть это будет проверкой чувства.

– Так что, везти тебя домой? – разочарованно спросил я.

– Да, но там мы не задержимся, только заберем кое-какие вещи, – ответила она. – Один ты сегодня спать не будешь, даже не надейся! И чтобы ты не считал меня истеричкой, я все-все объясню. Уверена, ты сумеешь меня понять.

Ничего лучшего сказать она не могла, так что качели опять понеслись ввысь. Когда мы подъехали к ее дому, в подъезд я заходил спокойным, потому что, будучи все время на виду, Лиза никак не могла предупредить Олега о нашем появлении. Но сделав в темноте – свет горел только на верхних этажах! – несколько шагов, успел в своей беспечности раскаяться. Узнал тяжелое дыхание, которое слышал сквозь покашливание Лизы в ночь убийства. Вот почему последовавший через секунду удар по затылку не стал для меня неожиданностью.

 

Удивительно, но я остался жив. Очнулся в карете скорой помощи от саднящей боли в груди, хотя болеть должна была голова. Но ее я вообще не ощущал, будто меня успели гильотинировать. Мчались мы быстро, но в приемном покое застряли. После сделанного укола я походил на пьяного, на вопросы дежурного врача отвечал бессвязно. Пока она записывала мои имя, фамилию и адрес, успел рассмотреть свои руки. Правая была в крови. Кровь растеклась и на одежде, она явно была моя. Похоже, ножевое ранение. Мысли ворочались вяло, но общая картина понемногу прояснялась. В том, что я позволил себя одурачить, винить было некого, только себя. Не будь ротозеем! Испытывая мрачное удовлетворение, я подвел итог тому, что еще недавно казалось увлекательной мистерией. Итог оказался мрачным. Таким образом, качели переместились, причем окончательно, в самую нижнюю точку, где им, согласно законам природы, и положено было остановиться.

Из приемного покоя повезли прямо в операционную. По дороге – еще один укол, после чего я сразу отключился. А потом так же неожиданно пришел в себя, но уже на операционном столе. Кто-то бил меня по щекам, глаза слепила бестеневая лампа, но какое я имел ко всему этому отношение, оставалось загадкой. Хотелось смеяться, что, видимо, было побочным эффектом анестезии. Убедившись, что я очнулся, один из обступивших меня врачей отдал распоряжение отправить больного в реанимацию. Стопудово, в этой компании он был главным. Еще несколько часов я не чувствовал боли, потом начали ныть и голова, и грудь. Но с этим я как-то справлялся, хуже всего были муки душевные. С предательством Лизы было трудно смириться, хотя можно ли назвать предательством ее верность Олегу? Вот только зачем было морочить мне голову, прикидываясь влюбленной? Хотя иначе ее план, наверное, не сработал бы.

Спустя два дня стало чуть легче. Но это если говорить о боли физической. С душевной все было с точностью до наоборот. Оставаясь наедине с самим собой, я все время вел виртуальный диалог, второй стороной которого была Лиза. И чем больше думал о ней, тем больше беспокоился. Что-то во всей этой истории было не так, концы не сходились с концами. Почему мной не интересовались ни полиция, ни прокуратура? Бесспорное покушение на убийство, а жертву никто даже не допросил! И препятствовали этому не врачи, самочувствие мое улучшалось. В палату периодически заглядывала медсестра, но выяснить у нее хоть что-то было невозможно, она делала вид, что не понимает, о чем речь.

На третий день следователь наконец явился. Был он, правда, больше похож на уголовника, судя по количеству тату на видимых глазу частях тела.

– Ну что, больной, как себя чувствуем? – спросил он фамильярно, что для следователя, надо полагать, в порядке вещей.

– Поймали их? – перебил его я.

Не понравился мне его взгляд. Издевательский, иначе и не скажешь, на жертву так не смотрят. Может, что-то раскопал про мою подпольную галерею?

– Давайте вопросы буду задавать я, а вы на них чистосердечно отвечать, – с подчеркнутой иронией заметил следователь.

Сталкиваться с этой категорией людей мне никогда не приходилось, о чем я никогда не сожалел. Следователь оказался эдаким весельчаком, что никак не радовало.

– Так кого, по вашему мнению, мы должны были поймать? – поинтересовался он, продолжая улыбаться.

Но глаза сощурил недоверчиво, что ни о чем хорошем не говорило.

– Ну, тех, кто на меня напал, – осторожно ответил я.

– А много их было?

Невинный такой вопрос, на который невозможно ответить прямо. Сомнения, мучившие меня последние дни, вновь напомнили о себе. Разве не могло случиться так, что Олег подстерегал не меня, а нас обоих? Если Лиза была честна со мной, то и с ним, наверное, тоже. Прочитав ее письмо, он из ревности мог решиться на что угодно. Только теперь я осознал настоящую причину своего беспокойства – судьба Лизы, вот что подсознательно меня волновало. Но спрашивать о ней следователя бессмысленно, все равно не ответит.

– Скорее всего, один, – ответил я уклончиво. – Там темно было.

– А ведь как уверенно вы спросили, поймали ли их? – подчеркнул следователь.

– Оговорился, – любезно пояснил я. – Утверждать ничего не могу, никого не видел, потому что после удара по голове отключился.

– Удобная позиция, – не менее любезно произнес следователь. – Жаль, что полиция не нашла никаких следов этого удара. А отключились вы, по мнению врачей, от потери крови. Вас ранили ножом. Кстати, в подъезд вы зашли один?

– С Лизой.

Он мрачно улыбнулся. Похоже, собирался затянуть на моей шее удавку, тем более что все козыри были у него на руках, а меня в этот момент вообще ничего не волновало, кроме судьбы Лизы. Не стерпев неизвестности, я спросил:

– С ней все в порядке?

Не думаю, что он был садистом. Но отвечать не торопился, глядя куда-то мимо меня. И лишь спустя минуту отстраненно сообщил:

– Она умерла.

Что-то во мне оборвалось. Все происходящее, весь этот допрос со всеми вытекающими последствиями, все, абсолютно все не имело теперь ни малейшего значения. Апатия, овладевшая мной, привела к тому, что следующего вопроса я просто не услышал, и следователю пришлось его повторить:

– Это вы ее убили?

Спрашивал он мягко, почти доверительно, что окончательно выбило меня из колеи. Сейчас я мог бы признаться в чем угодно, мне было все равно.

– Отчасти да, – сказал я. – Мне не следовало привозить ее домой.

По какой-то причине этот туманный ответ его устроил, он даже кивнул понимающе. Возможно, почувствовал, что я не собираюсь ничего скрывать. По сути, это было полной победой правосудия над криминалом.

– Вас нашли лежащим в подъезде с ножом в руках рядом с исколотой им же молодой женщиной, вашей любовницей, – сообщил он небрежно. – На вас же была только одна рана, причем других режущих предметов на месте преступления не оказалось. Версия очевидная: вы поссорились, и в порыве гнева женщина ударила вас ножом, вы его у нее вырвали и в ярости стали наносить удары. Пока не потеряли сознание от потери крови. Соседи услышали крики и вызвали полицию.

– Вот оно как, – равнодушно сказал я. – Значит, пришли меня арестовать?

– Арестовать за что?

В голосе его слышалась плохо скрываемая заинтересованность. Заинтересованность в чем? Какой подвох он готовил?

– Ну, за убийство, понятно, – неуверенно ответил я.

– А вы убивали? – быстро спросил следователь.

– Нет.

– Тогда за что же я должен вас арестовать? – деланно удивился он.

Что-то важное произошло в работе наших органов за то время, пока мы с Лизой отсутствовали. Оказывается, улики теперь ничего не значат, все решает слово подозреваемого. Но следователь со мной не согласился:

– Улики по-прежнему важны. К сожалению, не все умеют с ними работать.

Судя по выражению лица, никакого сожаления на самом деле он не испытывал. Вид у него был скорее самодовольный.

– Набрали молодежь без опыта, вот и возникают разные парадоксы. Наподобие того, что убийство вашей любовницы произошло на бытовой почве. И что вы единственный и бесспорный подозреваемый.

Складывалось впечатление, что сам он в мою виновность не верил. Этот человек, на первый взгляд поверхностный, похоже, был далеко не прост.

– На ваше счастье, информация об убийстве Лизы попала ко мне уже на следующий день. Она разыскивалась как свидетель в деле о смерти известного адвоката. Там было много неясного, но смерть, как показала экспертиза, носила насильственный характер.

– Вы что, Лизу подозревали? – спросил я.

– Поначалу нет. Убийство резонансное, вылавливали все, что можно, даже мелкой рыбешкой не брезговали. Но на нее ничего не было, кроме связи трехлетней давности. Всплыла у нас такая информация, хотя и не особенно надежная. Настораживало лишь то, что спустя несколько дней после убийства Лиза исчезла. Этот факт приходилось держать в голове.

– А тут она вернулась, и ее тоже убили, – сказал я. – Очевидно, вы сразу затребовали это дело.

Следователь, взглянув с одобрением, подтвердил, что так все и было. Затребовал, ознакомился и понял, что шито оно белыми нитками. Пришлось тем салагам, что его вели, устроить мастер-класс по криминалистике, потому что в суде любой мало-мальски толковый адвокат не оставил бы от их версии камня на камне.

– Почему? – угрюмо поинтересовался я. – На первый взгляд они логично мыслили. И вполне могли меня упечь за убийство.

– Если бы они меньше мыслили, толку было бы больше, – желчно заметил следователь. – Не забыли бы проверить, что̀ у убитой под ногтями. А там был эпителий. Ваша самоотверженная подруга перед смертью успела на убийцу напасть.

– А на мне ни царапинки, – с горечью произнес я.

С горечью, потому что на душе кошки скребли. Бросившись на Олега, Лиза не могла защитить себя, но меня от правосудия спасла. Как же я, сволочь, мог в ней сомневаться?!

– Не вините себя, – неожиданно мягко сказал следователь. – Убийца оказался хитрецом. Знаете, кто он?

– Конечно. – Голос мой звучал устало. О чем бы мы ни говорили, Лизу все равно не вернуть. – Но ведь и вы, наверное, знаете, да?

Следователь кивнул. Оказывается, первым делом он проверил электронную переписку Лизы, чего не сделало предварительное следствие. И нашел то злополучное письмо к Олегу. В нем она сообщала, что рвет с ним отношения, потому что любит другого. И что не может жить с грехом на душе, и потому по возвращении собирается добровольно сдаться полиции. А он пусть решает сам, что делать, но самое правильное – явиться с повинной. Много, наверное, не дадут.

Так вот почему Лиза плакала перед тем как отправиться домой. И просила меня подождать немного, видимо, пока не отбудет положенный срок. Хотя вряд ли она его получила бы, в самом худшем случае – условное наказание. Что же я за идиот, если не смог ее понять?!

– Этим письмом она подписала себе приговор, – угрюмо сказал я.

– И вам тоже, – заметил следователь. – Убийцу устраивал любой вариант: либо вы истечете кровью и умрете, либо сядете надолго. Но в таких делах всего не предусмотришь. Даже если ты хитрец.

– Нашли его?

– Ищем. Дело двух-трех дней, он, скорее всего, прячется у друзей в зоне боевых действий. Там, кстати, за ним тоже кое-что числится. Война ломает людей. Кого делает героем, а кого изгоем. В общем, в квартире убийцы мы изъяли волосы, проверили ДНК. Совпадает с тем, что нашли под ногтями Лизы. Дело, считай, закрыто.

– А как вы догадались, что мы с Лизой были близки?

– Ну, это и без меня установили, – ответил следователь. – У вас же при себе загранпаспорта были с отметками о выезде и въезде. Даты одинаковые, пункты назначения тоже.

– Наверное, я должен вас поблагодарить, – неуверенно сказал я.

– Да ничего вы никому не должны, – отмахнулся он, – кроме вашей девушки, но ей долг уже не вернуть. А я два убийства раскрыл, наверное, награду получу. Казалось бы, повод для радости, но почему-то ее не испытываю. Видел я фотографии вашей Лизы. Вы много потеряли.

Но это я знал и сам. Расстались мы сдержанно, он отправился по делам, а я остался в палате, где до глубокой ночи тупо просидел на кровати, пугая безучастностью медсестру. И все же она отважилась сообщить мне, что полицейского, дежурившего у двери, уже отозвали. Так что я теперь вне подозрений. Как жена Цезаря. Утром, несмотря на уговоры врача, я покинул больницу. А дома весь день просидел в кресле, проживая минута за минутой время, что провел вместе с Лизой. Оказывается, я тоже умею чувствовать. И, в частности, любить. А поскольку второй Лизы нет и никогда не будет, любовь и боль останутся во мне навсегда, что, может быть, не так уж и плохо. Если ты их ощущаешь, значит, пока остаешься живым.

Вечером я спустился в подвал. В искусственном свете моя картинная галерея выглядела жалко. Полотна, еще недавно вызывавшие восторг, теперь казались отстраненно сумрачными, не имеющими души. Но бездушные, они были мне не нужны. Отделив холсты от рам, я скатал их в рулон и запаковал. А следующим утром, найдя первого попавшегося бомжа, посадил его в машину и отправился в соседний городок, где без труда отыскал почтовое отделение. За скромное вознаграждение бомж переслал картины в голландское посольство – пусть ими любуются те, кому они принадлежат. И это все, что я мог сделать для Лизы. Но, если вдуматься, и для себя тоже.

Спустя несколько дней ко мне явился следователь. Принес повестку на допрос, что в его обязанности уж точно не входило. На мой иронический вопрос, не разжаловали ли его, ответной улыбки не последовало, следователь был сосредоточен. Взглянув на монитор, увидел таблицы с расчетными данными и удовлетворенно заметил, что я уже в состоянии работать. А что мне еще оставалось? Согласно Паркинсону, работа занимает все отведенное на нее время. Поэтому сколько его остается для всего остального, зависит только от тебя самого. У меня оставалось мало, но зато эти минуты были самыми мучительными. Мог ли я сделать все иначе? – вопрос чрезвычайно важный, но ответ на него имел теперь только символическое значение.

 – Доставили нам этого парня, – сообщил следователь. – Раскололся сразу, улики-то неопровержимые. Так что дает признательные показания, знает, мерзавец, что другого выхода нет.

– Поздравляю, – сухо сказал я, – но его судьба меня мало интересует.

– Понимаю, – поспешил заверить следователь, пытливо глядя мне в глаза. – Но вот что странно. Он утверждает, что вы присутствовали на месте убийства адвоката.

– Присутствовал, – легко согласился я, – но уже после убийства.

– Еще подследственный сообщил, что вы собирались ограбить дом, в котором адвокат назначил свидание Лизе. Это правда?

– Да, правда. Хотел утянуть одну из картин, кстати говоря, уже украденную. Это что-то меняет?

– Как что? – ошеломленно ответил следователь. – Но ведь кража – это преступление.

– Кража? Разве в доме что-то пропало? – с упреком спросил я.

– И все-таки вы собирались украсть! – произнес он назидательно.

– Да, собирался. А потом раскаялся и решил жить честно. Какой за это полагается срок? – не моргнув глазом, ответил я.

Будучи человеком умным, следователь согласился, что намерение преступлением не является. Но поскольку он все равно здесь, то хотел бы осмотреть дом. А вдруг я не удержался и, несмотря на муки совести, обзавелся каким-нибудь другим шедевром. Если нужно, он может даже за ордером быстренько смотаться.

– Да осматривайте, ради бога! – буркнул я. – Какие у меня могут быть от вас секреты!

Думаю, он догадался, что поиск будет безнадежным, но, как человек дотошный, отказаться от рутинной работы не решился. Минут десять мы слонялись по комнатам, потом спустились в подвал. Увидев развешанные на стенах паспорту с репродукциями известных пейзажей, которыми я заменил возвращенные голландцам холсты, следователь хмыкнул, но ничего не сказал. Удивительно, но настроение его сразу переменилось.

– Завтра на допросе так все и расскажете. Вижу, вас учить не надо, – прощаясь, удовлетворенно сказал он.

И уже за порогом сообщил любопытный, с его точки зрения, факт. Оказывается, в ходе следственных мероприятий выяснилось, что Лиза была, как две капли воды, похожа на знаменитую Венеру Тициана.

– На Венеру Урбинскую, – уточнил я. – Если б не это, все было бы по-другому.

Проявив такт, следователь расспрашивать подробнее не стал. Но я бы ничего и не рассказал, потому что это касалось только нас двоих – меня и Лизы, а в нашу с ней отдельную вселенную посторонним вход воспрещен.

В этой вселенной она жива, любима и счастлива.