«Улица Розье», повесть

Канторович курит сигарету и, когда Баська на кухне, с пафосом цитирует Аполлинера: "Взгляд предавшей любовницы нежный и пылкий, словно странный снаряд. Знала б ты, как зовут верховую кобылку, у которой, похоже, твой взгляд". Тут он рисует на салфетке роскошную кобылку, передние ноги у неё приподняты, а потом, посмеиваясь, дорисовывает ей крылья, а совсем рядом презерватив - он лежит почти вплотную к заднему правому копыту. Потом он сворачивает салфетку вдвое и протягивает мне, чтобы я её побыстрее спрятал в карман, что я и делаю.

Я рад новой встрече с Дронниковым и Канторовичем. Я знаю, что Серж - словесный дуэлянт, ему только бы поскорее найти повод для словесных баталий, но я обиделся на его лошадку- Баську и угрюмо храню молчание.

Дронников идёт на кухню к Баське, прошептав мне, что он поможет справиться с Канторовичем - по-русски, а Серж улыбается ему, не догадываясь, что мы успели составить заговор против него.

Я выхожу на балкон; подо мною улица Розье с её кривыми зигзагами, маленькими магазинчиками и лавчонками, множеством фонарей, рекламными плакатами на иврите и идише, евреями бородатыми и безбородыми, старыми и юными, еврейскими женщинами - страстными и нет, бойкими и тихими, умными и глупыми, но я их всех люблю, а они любят меня, потому что наши предки были сообща гонимы отовсюду, а наши потомки будут радоваться, попадая на улицу Розье, стоять на балконах и впитывать в себя чужие жизни жадными глазами.

Потом я возвращаюсь к Канторовичу и рассказываю ему, что в Одессе есть улица Еврейская (Канторович совсем не удивляется), на этой улице, так получилось, находятся и милиция - полиция, и служба безопасности (Канторович даже присвистнул от удивления). А потом он меня спросил, что ещё достопримечательного есть на этой улице? Я сказал:

- Газета "Слово".

- И всё? - последовал новый вопрос.

Я пожал плечами, что означало: больше ничего примечательного припомнить не могу.
- Ладно, - сказал Канторович, - службы безопасности и полиции-милиции вполне достаточно для Еврейской улицы в Одессе. Газета - как бесплатное приложение. Туда могут устраиваться сотрудники этих организаций, когда они выходят на пенсию. А в свободное время писать мемуары, но хватит о них. Давай лучше поговорим о твоей бабушке Рахили; она приходила ко мне в мастерскую и я несколько дней подряд пытался нарисовать её портрет: лицо с неувядающей молодостью и тело, достойное кисти Рубенса, притягивающее мужчин, но всегда сохраняющее верность супругу. Женщин, готовых изменить своим мужьям, великое множество, чувство риска придаёт им уверенности, к тому же женская красота всегда подвергается соблазнам, порой трудно устоять перед нашим мужским напором, но я заметил, что её не интересуют мужчины. Понимаешь, когда она мне позировала, в мастерскую зашёл актёр Савантье, знаменитый сердцеед, Казанова парижского разлива, хоть порок ещё не отпечатался на его строгом выразительном лице; при его виде любая моя натурщица как-то сразу бы напрягалась, но твоя бабушка Рахиль осталась безучастной к его вторжению - никакого на него внимания...

 Тут Дронников принёс две бутылки из Бургундии и спросил:

- Начали беседовать о Рахили?

- Да, - признался я, - как оказалось, бабушка, позировала Сержу.

- Она и ко мне заходила. - У Дронникова лицо посветлело, морщины разгладились и он словно помолодел на несколько десятков лет. - У нас была замечательная беседа.

- О ком? - спросил я. - Мне интересно.

- О тебе, - сказал Дронников. - Был сплошной монолог.

Он достал из папки рисунок, на нём была изображена моя бабушка Рахиль, а вокруг неё были парижские домики Утрилло, покачивающиеся, словно лодчонки в волнах Сены, и на солнце наплывала луна, что на самом деле никогда не случается.

Рисунок был замечательный, от него исходило доброе медленное сияние, а я неожиданно представил бабушку Рахиль, разговаривающую одновременно с Канторовичем и Дронниковым.