«Собачий тупик», повесть

После полного обследования себя нареченный Жоржем вынул из кармана галифе пачку писем и бумажку с адресом дальнейшего следования.

– Нинель Германовна, свет очей. Письма, как песни. Регулярно летят с  Пересыпи на кичман. Одесса-мама. Грамотно меня забросило. Ну, хоть в этом карма не подкачала. Повеселимся, Жоржик! Красавѐц!

Он нежно потрепал себя по небритой щеке и, запрограммированно полюбив собственное отражение, вразвалочку пошел по Дерибасовской мимо Горсада.

***

– Вот досада! Карабинчик сломался! Новенький! Сплошной брак подсовывают, гады! – обиделся Моисей и закатил глазки.

Он переминался с ножки на ножку, стараясь пристегнуть себя латунной цепочкой к батарее.

– Выброси из головы эту блажь, Мося! – бросила Ниночка, выйдя на кухню в поисках пепельницы. Ее папильотки возмущенно дрожали и перешептывались. – Не надоело строить из себя идиота? Вместо того, чтобы сидеть часами прикованным к мебели, лучше бы кости для собак отварил. Чего только не придумает лодырь, лишь бы не работать.

– Вы хотите, чтобы раб, принадлежащий вам, сбежал? – спросил Мосичка.

– Да куда ты денешься!

– Я неоднократно сообщал вам, хозяйка, что верные рабы иногда превращаются в беглых рабов. Не переживу своего бегства!

Он манерно коснулся своего лба, изображая отчаянье.

***

– Папочка! Почему ты снова в одном тапке? – всплеснула руками Ниночка. – Ты опять выпил? Тебе нельзя! Врач говорит… Скажи, что просто не успел надеть!

Ниночка чуть не плакала.

– Растерялся… Надевать… Не надевать… Дайте мне… Дайте скорее!

Герман Валентинович вращал воспаленными глазами, словно хотел доискаться до самых глубинных экзистенций и не мог.

– Выбирайте – аспиринчик или рассольчик, – предложил Мосичка, а сам украдкой за хозяйкиной спиной плеснул водки в чайную чашку. – И мятного чайку глоточек.

С опаской поглядывая на пригорюнившуюся Ниночку, он засеменил к страдальцу и вложил чашку в его трясущуюся руку.

Герман Валентинович жадно заглотил предложенное, смачно крякнул, занюхал рукавом, и сунув тапок в карман халата, плюхнулся в кресло-качалку.

По гостиной гулял сквознячок, шевеля и без того всклокоченную реденькую седую шевелюру Германа Валентиновича. Мосичка торжествующе напевал «Тореадора», а Ниночка принялась задумчиво раскручивать папильотки и бросать их прямо под ноги.

***

Пожалуй, следует немного живописать бытовой уклад этого во всех отношениях удивительного дома. Справедливости ради замечу, что раб почтенного семейства патрициев Мося вовсе не был пустозвоном, как могло показаться из предыдущего повествования. Отнюдь. Он действительно очень сносно стряпал и был аккуратен до скрупулезности. На кухне его можно было увидеть в нежно абрикосовом поварском колпаке и накрахмаленном до хруста фартуке. А его странности… Кажется, любой сноб немедленно простит их за аромат борща и таянье во рту жареной глоськи.

Кроме того, Нинель Германовна неусыпно блюла заведенный порядок, для чего использовала различные орудия насилия над распоясавшимся рабом. К примеру, хлестала колючим полотенцем. Оно, ощетинив каждую ворсинку, театрально охало вместе с невозмутимым Мосей. Щипала прищепками, кровожадно щелкающими пластиковыми челюстями. Но самым эффективным методом считала битье большой зеленой мухобойкой. Мухобойка крякала и клевалась как дикая общипанная утка.