«Аленький цветочек или с Новым лифтом», повесть

***

31 декабря... Порой кажется, что люди придумали последний день года для кратковременного побега от обыденной жизни. 31-му декабря присущи свои собственные события и страсти, вполне возможно, создаваемые и управляемые неведомой силой. Назовем ее Демоном 31 декабря, смеющимся над теми, кто всерьез думает, что по своему усмотрению распоряжается этим сумасшедшим днем. Мне давно кажется, что на самом деле никто не властен над течением времени в конце года. Один Демон в силах его ускорить или замедлить.

 Возьмем консьержку многоквартирного дома. Ее жизнь чересчур  однообразна. Время для нее тянется медленно, но к Новому году замедляется еще больше. Даже поломка лифта становится для нее значительным событием. Она с досадой наблюдает, как люди ускоряют свой бег по мере приближения заветного часа. В сущности, она не ощущает смены года.

– Новый год никогда не влиял на мою жизнь. Условность, да и только, – говорит она черному коту Рошфору, разлегшемуся под батареей отопления. Рошфор никогда не спорит с консьержкой. Но если он придерживается противоположного мнения, его хвост виляет из стороны в сторону наподобие маятника.

И консьержка, и кот день 31 декабря явно недооценивают.

А вот врач, работающий на карете скорой психиатрической помощи, глубоко понимает опасности, скрываемые Демоном. Врачу знакомы все подвохи 31 декабря и последующей ночи. Врач много лет назад открыл Синдром Новогодней ночи. В эпикризы, сопроводительные листы или истории болезней он этот диагноз не пишет. Он произносит название этого диагноза про себя, не разжимая губ. Даже санитар его не слышит. Санитар иногда спорит с врачом, считая, что он не хуже его разбирается в симптоматике психозов и психиатрической фармакологии. К тому же никто так, как он,  не владеет техникой виртуозной фиксации больного или методикой надевания «рукавов» – смирительной рубашки. Санитар всегда знает, что нужно сказать больному для его спокойствия. Порой санитару кажется, что он вполне мог бы обойтись без врача. Но в одиночку младшему медперсоналу оказывать помощь не положено, да, признаться, и скучновато.

«Скоро Новый год, коллега, и наше дежурство», – напоминают врач и санитар друг другу. Они терпеливо ждут 31 декабря.

Жильцы дома со старым лифтом тоже ждут. Каждый по-своему. А вот  консьержку интересуют далеко не все жильцы. Среди них, считает она, есть такие, к которым не подберешь и двух слов для характеристики. Они живут, ходят, здороваются, таскают пакеты с провиантом, исчезают надолго или всего на полчаса. И в это время ни одна живая душа о них не вспоминает, словно они постоянно носят шапки-невидимки. А есть люди интересные. К примеру, Женька Кувыркин. Он часто меняет своих «зазноб», как выражается консьержка. Иногда он, не успев как следует распрощаться с прежней зазнобой, приводит домой новую. Случаются скандалы, громкие и не слишком, в зависимости от темперамента девушек.

Соседки судачат, делятся соображениями с консьержкой, обсуждают инциденты. Одни  с восторгом, другие – с раздражением. Консьержка в гуще событий. Как же ей не симпатизировать Кувыркину? Он обеспечивает жизненный тонус всему пенсионерскому контингенту дома. А если он долгое время не приводит новую даму, расставшись с предыдущей, всем становится ясно – важную птицу пасет, силки расставляет. О его мечте выгодно жениться всем давно стало известно. Кувыркин в пылу спора с очередной пассией о своих планах на жизнь громогласно заявил. А у стен, как мы знаем, есть уши.

Консьержка по секрету рассказала об этом тете Бете по прозвищу «Радио Свобода». И пошло, и поехало… Какое-то время в доме обсуждали двух Кувыркиных: альфонса и будущего прекрасного семьянина. Двойников, одинаковых только внешне.

Заметьте, Демон 31 декабря позаботился о консьержке и Кувыркине. Консьержка ранним утром беседовала со старым лифтом, благоразумно об этом никому не рассказав. А Женька Кувыркин опять-таки утром получил долгожданное согласие Зои на совместное празднование Нового года. Его глаза светились радостью, когда он пробегал мимо консьержки, поверившей, что чудеса в предновогодний день таки да случаются. Она была так  ошарашена разговаривающим лифтом, что забыла сосчитать, сколько пакетов со снедью принес Кувыркин из соседнего супермаркета.

Не привело ее в изумление и появление расфуфыренной дамы в шубе из неведомого голубого меха.

– К Кувыркину, – вскользь бросила дама.

– Угу, – кивнула консьержка. – Одна уже там. С полчаса назад пришла, аккурат перед тем, как лифт опять остановился.

– У вас лифт не работает, – раздраженно заметила дама, тыкая  обтянутым белой лайкой пальцем в искореженную кнопку вызова.

– С ним такое часто случается.

– Сделайте что-нибудь!

– Придется прогуляться. 31 декабря. Десять вечера. Все уже празднуют. Монтера, дай бог, через сутки дождаться.  Лестница налево, мадам.

Дама хмыкнула  и скрылась на лестнице. В парадном от нее остался только густой шлейф дорогих и, наверное, очень модных духов. Консьержка потерла нос и задумчиво буркнула, обращаясь к коту:

– В прежние годы я таким одеколоном даже в туалете не стала бы брызгать.

Она предчувствовала скандал, ведь у Кувыркина в гостях одновременно оказались две женщины.

Пришедшая первой была поскромнее дамы в шубе. Блондинка в черном пальто несла увесистый горшок с растением «Рождественская звезда». Красивый алый цветок на минуту вывел консьержку из задумчивости, и она  помогла женщине вызвать лифт. И почти сразу же лифт застрял. Правда, из-за своей сегодняшней рассеянности консьержка не заметила, застрял лифт пустым или с пассажиркой.

Консьержка бродила по парадному, осторожно прикладывая ухо к двери лифта. Отпрянув, она крестилась и размышляла, не позвонить ли знакомому психиатру, приятелю покойного мужа. Ведь ненормально, когда человек слышит голоса, но из шахты лифта они явственно доносились – мужской и женский. Мерещится. «Если бы там кто-то застрял, стоял бы ор и грохот. Никто не станет встречать Новый год в застрявшем лифте и спокойно беседовать», – думала консьержка. При этом она принимала валидол и шептала «Отче наш».

 

Психиатр внимательно выслушал по телефону жалобы старой знакомой и, посоветовав выпить зеленого чаю и дышать как можно глубже, пообещал заехать к ней через полтора часа, прихватив для нее таблетку, которая «все как рукой снимет». Закончив разговор, он подумал: «Началось!» и  значительно посмотрел на санитара. Санитар понимающе кивнул и подтвердил наличие в чемоданчике обещанного консьержке препарата.

– Не забудьте сказать о возможном снотворном эффекте, – предостерег санитар.

– Вот и не забудь, – ответил врач.

Они тряслись в старенькой газели с облезлым красным крестом на борту. Наступил чудесный новогодний вечер. С легкой поземкой и морозцем. На небе сверкали улыбчивые звезды. Близилась полночь.  

Санитар переложил таблетки в карман.

 

***

Когда позвонили в дверь, Женька Кувыркин вздрогнул, словно никого не ждал. Он бросился к двери, на ходу снимая фартук. Только что он вынул из духовки приготовленную в ресторане и разогретую дома курицу. Он распахнул дверь и увидел улыбающуюся Зою.  Улыбка была победной.  Кувыркин был счастлив ее долгожданной капитуляцией. Но окончательна ли она? Возможно, ей стало совсем тоскливо от крутых корпоративных пати, и она решила провести эту ночь в домашней обстановке, вдали от пустых слов и холодных объятий. Может, и так. Но главное – она пришла.

И тут произошло маленькое новогоднее чудо. Зоя, сбросив шубу прямо на пол, обвила его шею руками и крепко поцеловала в губы. По его вспотевшей спине пробежали ласковые мурашки.

– Проходи, – выдохнул он, когда смог обрести дыхание.

В этом «проходи» прозвучало «не торопись!». Наверняка Зоя поняла это. Или она следовала своей тактике поддразнивания, потому что послушно отодвинулась от Евгения и  пошла осматривать квартиру.

С первого взгляда ей бросилась в глаза дизайнерская роскошь интерьера. «Вложил в свое гнездышко все, что сумел скопить, – подумала она. – Правильный ход. Силки для такой птицы, как я, должны быть и шикарны, и надежны. К тому же мне определенно нравится, что он –  домашний парень. Не будет таскаться где попало».

Зоя с Кувыркиным уселись за праздничный стол.

 

Полночь неумолимо приближалась. Ничто не омрачало ожидания Нового года для нашей парочки. А вот консьержке было не до праздника. В голове  гулко звучал голос лифта. Она даже с котом Рошфором не беседовала, а только напряженно всматривалась в сизую мглу за окном и время от времени осеняла себя крестным знамением. Консьержка терпеливо ждала врача.

Тем временем в лифте…

Здесь начинается самое интригующее в нашем повествовании.

Итак, старый лифт действительно сломался в очередной раз. Он завис между этажами. Большой неприятностью остановка лифта стала для поднимавшейся  в нем Алевтины.

В первое мгновение она не поверила, что это случилось именно с ней. «И почему я всегда попадаю в неприятные истории?» – пронеслось в голове. С каждой секундой сердце Алевтины билось все быстрее, дыхание прерывалось все чаще.  Гнев, обида и отчаяние подступили к горлу. Предвкушая приступ клаустрофобии, Алевтина была близка к истерике. Она закричала: «Караул, я застряла!», сникла и заплакала. Нажимала на кнопки с номерами этажей по очереди, потом на все одновременно, потом бесконечно жала на кнопку вызова диспетчерской. Неожиданно откуда-то сверху послышалось тихое покашливание и чей-то голос  произнес:

 – Осмелюсь вас попросить не всхлипывать так громко. Я едва оправился от мигрени.

Алевтина, прижавшись спиной к стене кабины, испуганно спросила:

– Это диспетчер? Лифт застрял на полпути и не открывается!

– Мне придется вас огорчить – я не диспетчер. Совсем не диспетчер.

– Не шутите со мной, – попросила Алевтина. – Даже если вы министр финансов, пришлите как можно быстрее монтера!

– Я вам уже объяснил, что я не диспетчер.

– Значит, вы монтер? Вытащите меня отсюда. Я страдаю клаустрофобией. Правда, в легкой форме. Я чувствую, что панический приступ уже начинается.

– Я не монтер и не диспетчер.

– Кто же вы, черт вас побери?! – Алевтина почувствовала, что окончательно теряет терпение. – Голос из преисподней?

– Я – лифт, и вы застряли вместе со мной. Я знаю, что вы нервничаете перед важным  свиданием, но прошу вас причитать потише. Я, понимаете ли, лифт, у которого периодически начинается жестокая мигрень.

– Вы надо мной издеваетесь или это новогодний розыгрыш? Ладно, я посмеюсь над вашей шуткой. Ха-ха-ха! Очень остроумный прикол! Теперь, пожалуйста, включите лифт. Мне безразлично, диспетчер вы или монтер.

– Повторяю, я не диспетчер и не монтер, – ровно повторил голос. – Я – лифт. И включиться я не могу. Что-то во мне сломалось.

– Что сломалось?

– Ума не приложу, – доверительно ответил голос. – Я всегда работал, как часы. И вот… Разрешите уточнить, как вас зовут?

– Алевтина.

– Прелестное имя. Значит, ошибки нет. Хотел бы и я иметь человеческое имя. Например, Леонид. Красивое имя, звучное. Но я всего лишь старый, скрипучий, зажатый навечно в узкой шахте и измученный пытками неквалифицированных ремонтов лифт. Говорите, у вас клаустрофобия? Мне ли не знать об этом тяжком недуге!

– Прекратите свои шуточки! Я спешу. Уже половина двенадцатого. Я задержалась на целый час. Меня ждут!

–  На девятом этаже?

– Откуда вам это известно? – Алевтина даже не попыталась скрыть своего удивления.

– Вспомните, какую вы нажали кнопку, войдя в меня.

– Войдя в вас? Что за чушь вы несете?

– Интересно, какие у вас при этом были ощущения? Мне было хорошо. Только немного волнительно сначала. Я боялся, что вы слишком быстро меня покинете. Хорошо, что этого не произошло. Правда?

– Здесь душно! Мне дурно!

– Ради бога, поставьте ваш горшок на пол и присядьте на ведро. Давно известно, что в ногах правды нет.

Алевтина послушно поставила горшок и опустилась на перевернутое ведро.

– И сколько мне здесь сидеть? – спросила она. – Минуту, десять, час? Вы должны включить вентиляцию. Но я все равно напишу жалобу вашему начальству.

– Жалобы в моих жизнях были. И много.  Жалуйтесь. Жалобы – это забавно.

– Что значит «в жизнях»? Не говорите загадками.

– Вы, конечно, знаете, что такое переселение душ, реинкарнация?

– Безусловно, знаю.

– Я был в этом уверен.

– Мне не понятен ход ваших мыслей.

– В одной из своих прежних жизней я руководил рестораном. У нас была толстая книга жалоб и предложений. Я любил почитать ее на сон грядущий вместо романа. Для начальства у нас имелась другая книга, куда мои сотрудники собственноручно писали оды нашему ресторану.

– Не морочьте мне голову. Лучше скорее отремонтируйте лифт. Опять становится душно.

– Простите! – попросил лифт.

– Не понимаю, почему бы вам просто не объяснить мне, когда будет монтер.

– Потому что я понятия не имею, когда этот алкоголик проспится в новогоднюю ночь.

– Спасибо за честный ответ. Но что мне делать?

– Думать о тех, кому еще хуже, чем вам. Такие мысли успокаивают.

– Ценный совет! – Она не ожидала, что еще способна иронизировать.

– Я никогда не бросаю слов на ветер. Когда-то я был грубым воякой –  римским легионером, но потом стал утонченным поэтом Серебряного века. Самым известным. Моя голова звенела от рифм.

– Кем же вы были? – насмешливо спросила она.

– Я был Александром Александровичем Блоком, – ответил лифт. – Всегда гордился этой инкарнацией. Пожалуй, больше, чем девятью жизнями в качестве любимой кошки египетских фараонов. Вот это были жизни! Упоительные!

– Неужели вам понравилось быть кошкой?

Лифт объяснил:

– Во-первых, у кошек никогда ничего не болит. Во-вторых, от кошки ровным счетом ничего не требуется, кроме регулярного принятия грациозных поз. В-третьих, их боятся демоны из параллельных миров и для этого им ничего не нужно предпринимать. Вы не можете себе представить, как это приятно! От одного твоего взгляда разбегаются могущественные сущности, способные в мгновение ока уничтожить большой город.

– Следовательно, кошкой быть приятнее, чем великим поэтом?

– Совершенно верно. Сан Саныч, то есть я, был гениальным поэтом и странным человеком. Он любил и боялся женщин. Вот и сейчас я…

– Кошкой быть прекрасно, а поэтом – плохо! С вами, наверное, будут солидарны современные издатели, но не я.

– Почему я только и делаю, что оправдываюсь перед вами за собственную жизнь?

– Собственную? – Алевтина с удивлением обнаружила, что разговор с лифтом ее успокаивает.

– Не забывайте, что я – Александр Блок, – продолжал настаивать лифт. – Нет необходимости защищать меня от меня. Но, если честно, мне приятна ваша забота.

– Опять становится душно…

– Простите, ради Бога!

– Мне кажется, что «Рождественская звезда» начала увядать.

– Неужели, – испугался лифт, – аленький цветочек может погибнуть?

– Откуда вы знаете, что он аленький? Неужели здесь есть скрытые  видеокамеры? – она оглянулась по сторонам.

– Нет, я – старый ухайдаканный лифт. Меня даже чинить нерентабельно, не то что камеры ставить. Но я всегда в курсе происходящего внутри меня. Правда, я не всегда рад этому. Особенно раздражает, когда подростки пишут бранные надписи на стенках. Вам не мешает здешний аммиачный запах? Тут недавно одна женщина…

 Алевтина брезгливо отодвинулась вместе с ведром на середину кабины.

– Боюсь, что вскоре мне придется последовать ее примеру. Сначала я буду вынуждена пописать в углу. А потом напишу на стене, что провела здесь новогоднюю ночь, самую неожиданную  в своей жизни. Волшебную. И тогда вы перестанете говорить всякие глупости и пришлете монтера.

– Делайте, что хотите. Сегодня старый лифт счастлив.  Причину моего хорошего настроения я раскрывать не стану.

Алевтина взяла телефон, но быстро спрятала обратно в сумку.

– Предчувствия меня не обманули. Связи нет.

– Пребывание в шахте –  полная изоляция от внешнего мира.

– Так откройте дверь!

– Если бы это было так просто. Существует множество причин не делать этого.

– Поймите, меня ждут! – напомнила она. – Вполне возможно, уже и не ждут. Вы испортили праздник не только мне, но еще одному прекрасному человеку.

– Это вы о Кувыркине с девятого этажа? Ему эпитет «прекрасный» явно не подходит.

– Так это вы из-за него лифт остановили! – догадалась Алевтина. – Чем он вам не угодил? Или вы заботитесь о моей нравственности?

– Душа моя, вы его совершенно не знаете! – предостерег вкрадчиво лифт. – Опрометчивые поступки не проходят безнаказанно. За все нужно расплачиваться.

– Что вы имеете в виду?

– Помню, когда я был запорожским казаком, мне пришлось…

– Мне надоело слушать ваш бред, –  занервничала Алевтина.

– Это не бред, а чистая правда, – возразил лифт.

– Я не верю в реинкарнацию. Я верю только в то, чему есть доказательства, и, желательно, статистически подтвержденные.

– Вы – редкий человек. Я вами восхищен! В реинкарнацию верят восемьдесят девять процентов человечества. Статистика, кстати.

– Ладно, допустим, я поверила. Но позвольте спросить: почему никто не помнит, кем был в прошлых жизнях, а вы, великий мудрый лифт, помните?

– Отменный вопрос! Я долго не мог понять этого, а потом прозрел. Когда душа вселяется в механизм, память проявляется, как в компьютере. Проще, чем у людей.

– Почему?

– Не нужно выполнять функцию продолжения рода.

– Понятно, а в свободное от этой обременительной функции время можно предаваться воспоминаниям.

– Зря вы иронизируете. Продолжение рода у людей - на самом деле довольно хлопотное занятие.

– А у других видов?

– Они не превратили эту функцию в утомительный каждодневный ритуал. Поверьте, мне есть с чем сравнивать.

– И это говорит бывшая египетская кошка! – припомнила Алевтина.

– Вы, как и многие другие, пребываете в плену стереотипов. Кошки, к вашему сведению, одни из самых целомудренных созданий. Но и у них есть обязательства перед природой. Таков удел всех биологических организмов. А вот тараканы устроены несколько иначе. Совокупляются единственный раз в жизни. Колоссальная экономия времени. Но никогда не завидуйте самке таракана. Она – бегающий конвейер по производству яиц. Вспомню – вздрогну.

– Тараканшей, значит, быть трудно. Неужели машиной быть легче? И времени для самоидентификации больше? Уразумела. Теперь мне есть к чему стремиться. 

– Вы сделали абсолютно точный вывод, – похвалил ее лифт. – Приятно сознавать, что я в вас не ошибся. Мой выбор, как всегда, идеален!

– Так эта остановка все-таки подстроена? – возмутилась она.

– Рано или поздно вы бы все равно догадались.

– Вы пугаете меня!  – предупредила Алевтина. – То, что вы делаете, мало похоже на заигрывание. Учтите, я для экспериментов не гожусь. Мне страшно! Выпустите меня отсюда!

– Не бойтесь! Я очень добрый лифт. И еще ни разу не упал. Я умею держать жесткую позицию. Где-то между пятым и шестым этажами. У меня для этого достаточно мастерства. Недаром я в разные времена руководил городами и странами. Менеджмент – моя стихия. После, разумеется, поэзии.

– Я догадалась. Вы сумасшедший. Психотик, свихнувшийся на почве неудовлетворенных амбиций.

– Не стоит так горячиться. Я вас понимаю. Попробуйте посмотреть на сложившуюся ситуацию с другой стороны. Всем известно, что судьба – цепь взаимосвязанных событий. Итак, вы спешили на свидание с визави, который не слишком вас привлекает, не так ли?

– Откуда вы это узнали? От него или соседей? Вы сами из этого подъезда?

– Конечно. Куда деваться лифту из своей шахты?

– Бросьте ваши шуточки! Так вы знакомы с Кувыркиным или нет?

– Открою вам один секрет: многие из тех, кто едет в моей кабине, думают о нем.

– А вы и мысли читать умеете?

– Иногда получается, если я этого очень захочу, – невозмутимо подтвердил лифт. – Особенно хорошо поддаются сканированию те, чьи души уже не молоды и побывали в разных инкарнациях. К примеру, живет в нашем подъезде на втором этаже женщина. В прежних жизнях она была отважным  пиратом с брига, исчезнувшего в Бермудском треугольнике, а до того  – стражником из Атлантиды. У нее весьма здравые суждения обо всем. Иногда излишне категоричны. Понятно, почему: она раньше жила в жестоких веках. Она считает вашего Кувыркина бабником и законченным альфонсом. Но держит свое мнение при себе.

– Пусть держит при себе и дальше, – отрезала Алевтина.

– Вы не правы, если думаете, что ее мысли о Кувыркине лишены оснований,  – настаивал на своем лифт. – Понимаете, они и раньше были знакомы. У Кувыркина уже в юности была идея – найти богатую вдовушку, влюбить в себя и жениться на ее капитале. Согласитесь, не очень возвышенная мечта, антиблоковская.

– О чем только не мечтают подростки. Мне надоели ваши сплетни! – отмахнулась Алевтина.

– Я не сплетничаю, – обиделся лифт. – Больно надо!

– Хорошо! – пошла она на попятную. – Допустим, я поверила, что вы… хм… что вы – лифт и говорите со мной…  Кстати, вы со всеми вступаете в пререкания?

– Упаси, Боже! Если бы я заговорил с кем-то, сюда бы набежала свора  журналистов и специалистов по паранормальным явлениям. Мне не нужна огласка. Правда, я что-то брякнул консьержке, но, думаю, она ничего не поняла.

– Почему тогда вы решили заговорить со мной?

– Я давно знаю, что женщина с алым цветком и подходящим именем и есть моя половина в этой жизни, – загадочно проговорил лифт.

– Что вы несете? Какая половина? Какое  имя?

– Ваше имя идеально подходит. Аля… Аленька… Аленький цветочек…

– Так меня в детстве папа называл. Он был самым лучшим мужчиной в моей жизни. О других вспоминать не имеет смысла.

– Он придумал вам имя? – вкрадчиво поинтересовался лифт. – И сказку об аленьком цветочке часто перед сном читал? С тех пор у вас слабость к красному цвету?

– Как вы узнали? Я всегда ношу черное пальто и ботинки.

– Слишком прост ваш секрет. Я активный пользователь сети коллективного бессознательного, если так можно выразиться. К тому же цветочек у вас все-таки аленький.

Алевтина опустилась около растения на колени и ласково погладила его листья:

– Не увядай, мой цветочек аленький.

– Просьба правильная, – одобрил лифт. – Терпеть не могу мертвых цветов, особенно алых. У меня от их вида случается нечто, похожее на  длительный обморок. Последний раз я впадал в такой транс в Одессе, на Молдаванке, будучи Мишкой Япончиком. Слыхали о  таком?

Алевтина достала из сумки бутылку с водой и полила растение.

 – Что-то слышала, – рассеянно проронила она.

– Я был легендарным и благородным налетчиком. Как Робин Гуд. Но вида мертвых алых цветов совершенно не выносил. Как увижу – падаю в обморок. Даже неудобно как-то было – матерый бандит, а чувств лишается, как кисейная барышня.

– Извините.

– За что?

– За аленький цветочек.

– Вы здесь ни при чем. Алый цветок – роковой знак во всех моих жизнях. Я уже давно с этим фактом смирился. Однако благодаря этому знаку я могу безошибочно определить родственную душу. А это, согласитесь, самое важное.

– Совсем вы мне зубы заговорили. Вот-вот Новый год наступит. Похоже, монтера сегодня я не дождусь. Может, мне на крышу кабины влезть, посмотреть, далеко ли ближайший этаж?

– Даже не думайте! Это опасно! – испугался лифт.

– Согласна – плохой план. Я не спортсменка, не комсомолка и не красавица.

– Так и должно быть…

– Почему?

– Занятия спортом и общественная работа не вписываются в ваш образ.

– Опять прикалываетесь? Не надоело?

– Даже и не думал.

– А еще я трусиха, – вздохнула Алевтина. – Всего на свете боюсь.

– Неправда, – решительно возразил лифт. – Вы пугаетесь, а не боитесь. Это разные вещи.

– Вы не можете этого знать.

– Разве в серьезных ситуациях страх не перестает для вас существовать? Вы очень отважно спасали от бандитов своего бывшего мужа-неудачника.

– Откуда вам известно, что я была замужем?

– Смиритесь с тем, что мне о вас известно абсолютно все!

– Кувыркин разболтал?

– Кувыркин сейчас с вашей директоршей шампанское лакает у себя в гнездышке. Охмуряет.

– Он меня ждет! Понятно? Меня!

– А вот и нет! После того, как он договорился с вами, ему выпала возможность пригласить к себе Лебедкину. Она-то добыча пожирнее. Вы только бухгалтер, а она –  директор. Денег у нее больше и возможностей.

– Пожалуй, я больше никогда не стану ездить в лифте. Мне все время будет казаться, что лифт в курсе даже того, какое на мне белье.

– Вполне вероятно. Впрочем, большинство лифтов –  неодушевленные механизмы.

– Это правда, что Зоя сейчас с ним? Лучше мне услышать отрицательный ответ.

– Увы, моя дорогая, я не стану грешить против истины.

– Этого следовало ожидать. Я и сама чувствовала подвох. Интуиция подсказывала мне: что-то не так. Долго колебалась, но подумала: не прощу себе, если не использую свой шанс. Надоело быть одной.

– Но одиночество предпочтительней жизни неизвестно с кем.

– Вы все время оказываетесь правы, – удрученно заметила Алевтина. – Я готова поверить, что со мной разговаривает лифт с человеческим голосом.

– Маленькое уточнение – всего лишь с памятью прошедших веков.

– Как все-таки трагично, что можно помнить все о себе, только когда становишься бездушным механизмом.

– Ну почему же бездушным?

– Простите, если я невольно обидела вас. Но в моем представлении вы скорее человек, а не компьютер.

– Отчасти это верно. В компьютере нет потоков слез и взрывов смеха. Но с другой стороны, подумайте, разве живое сердце смогло бы выдержать драмы всех моих жизней? Думаю, разбилось бы вдребезги!

– Неужели у вас нет сердца?

– С точки зрения динамики, сердце имеется – двигатель. Иногда он побаливает или вовсе останавливается. Как сегодня. Это не фатальные остановки. И случаются они редко. Когда происходит что-то из ряда вон выходящее. При появлении алого цветка я схожу с ума. Вот и сейчас мой разум помутился! О, как же я устал от своего раздвоения!

– Вам плохо? Что с вами? – встревожилась она.

– Раздвоение личности, я ведь вам об этом уже сказал. Безумие преследует меня сквозь века. Видите ли, на самом деле никакого времени не существует. Есть только границы памяти. Иногда, нарушая эти незыблемые границы, две инкарнации одной сущности могут сходиться вместе. И тогда начинается чехарда под названием психоз. Это, скажу я вам, настоящая пытка – не знать, кто ты есть на самом деле. Словно лететь в черную бездну без надежды вернуться.

– Бедняжка! Какое счастье, что мы не помним себя другими.

– Так что, моя дорогая, будьте милосердны, когда встретитесь с безумцем, разрываемым двумя инкарнациями. Нет! Не слушайте меня! И не смейте жалеть никого, кроме меня! Смотрите, кажется, аленький цветочек посылает мне знак. Он – мой якорь в периоды раздвоения.

– Что же нам делать с вашим безумием?

– Существует единственное средство. Не уверен, что оно универсально, но мне помогает.

– Какое? – в голосе Алевтины послышалось нетерпение, но лифт резко перевел разговор на другую тему:

– У вас потрясающе прекрасное имя. Оно действует магически. Вы побеседовали со мной, и мне сразу же полегчало.

– Я вынуждена была разговаривать с вами.

– Мне показалось, что вы искренне мне сострадаете. Или я ошибся?

– Мне жаль вас, кем бы вы ни были, даже лифтом с заглохшим мотором.

– Кажется, силы возвращаются ко мне понемногу. И скоро я смогу доставить вас на  девятый этаж. Вы по-прежнему хотите туда?

– Не очень.

– А что вы хотите? – продолжал допытываться лифт.

– Больше всего я хотела бы оказаться дома на своем диване с хорошей книгой.

– Что вы любите читать? Не говорите! Я знаю. Вы читаете сказки или фантастические истории.

– Вам действительно все обо мне известно.

– Не все. Я не знаю, как вы поступите, выбравшись на свободу. Пойдете выяснять отношения с Кувыркиным? Или сбежите домой?

– Пожалуй, я никогда себе не прощу, если не поставлю точки над «і». Зачем мне гадать, правду вы сказали или нет?

– Идет! – согласился лифт. – Вы отправитесь туда. Но если я был прав, вернетесь  под мою защиту. Договорились?

– Вы отпускаете меня? – оживилась Алевтина.

– Мне ничего другого не остается. Кажется, если вздохнуть поглубже, у меня получится включиться и довезти вас до ближайшего этажа. До девятого я, пожалуй, не дотяну, простите меня.

– Так вздохните! Почему вы медлите? – ее нетерпение было вполне оправданно.

– Вам не терпится со мной расстаться? – опечалился лифт. – Я не верю, что вы так жестоки, чтобы бросить меня навсегда.

– Я и не думала вас бросать. Но не могу же я всю жизнь  торчать в лифте. Мне в туалет нужно. И здесь душно.

– Обещайте время от времени навещать меня. Иначе я  брошусь на дно шахты!

– Не смейте! – воскликнула она. – Я обязательно вернусь. Я даже оставлю вам свой цветок. Хотите?

– Хочу. Аленький цветочек вместо Аленьки. Не Бог весть что, но все-таки…

– Ну, вздохните же! И начинайте движение! Помните, после расставания будет встреча. Поверьте мне! Я уже начинаю к вам возвращаться!

Лифт громко и тяжело вздохнул и, вздрогнув несколько раз, медленно начал двигаться. Алевтина напряженно смотрела на зажигающуюся и гаснущую лампу. Лифт со скрежетом остановился и медленно раздвинул створки дверей.

– Не забывайте о вашем обещании. Я буду ждать!

– Конечно, не забуду, – поспешно пообещала Алевтина. – Я нигде больше не найду такого интересного собеседника. Ах да, с Новым годом!

Сквозь разомкнувшиеся створки двери хлынул поток света. Алевтина выскочила из кабины лифта и исчезла. Дверь лифта осталась приоткрытой.  Если бы Алевтина не убежала так поспешно, она бы услышала, что сказал самому себе лифт:

– Уф! В кои-то веки пусто. И тихо. Странное чувство. Облегчение и тоска одновременно. Алый цветок живым надгробием торчит. Оставила. Не пожалела ни меня, ни его. Не удивительно. Цветок куплен в подарок Кувыркину несколько часов назад в ближайшем супермаркете. А я чуть не свел ее с ума. Как она метнулась прочь, на волю. А я – неволя. Ждать бессмысленно. Конечно, она не вернется. Сейчас плюнет Кувыркину в рожу, сбежит вниз по лестнице и забудет обо мне, старом лифте. Это к лучшему. Совсем меня разморило от беседы с ней. Такого со мной с покорения Очакова не случалось. Сейчас я соберусь с мыслями, призову на помощь все свое мужество и брошусь на дно шахты. С верхнего этажа. Так, чтобы меня не смогли реанимировать. Аленький цветочек не пострадает. Разве что горшок разобьется. Когда будут убирать кучу мусора, оставшуюся после меня, консьержка возьмет растение себе и высадит на кухонном подоконнике в квартире номер двадцать один. Через окошко ему будет видно часть двора и школьный стадион. Место, где никто ни о чем никогда не задумывается. Итак, решено! Короткая медитация и – эпилог. Не бывает трагических финалов. Мне ли не знать об этом. Поживем еще не один раз. Продолжение следует!