«Луч прошивает все», повесть

— Видишь ли, Аркадий, — я подбирал слова, а их в русском языке вдруг оказалось до обидного мало, — у меня всё ещё нет полной уверенности, что тебе надо жениться.
— Так это замечательно! — воскликнул юный бездельник. — Обидно было бы, если бы эта уверенность была у тебя, а не у меня.
Я был вынужден внутренне с ним согласиться. Короче говоря, он каким-то образом меня уговорил. Уже выходя из дому, я заколебался, что надевать на голову — шляпу или вязаную шапочку. Вы меня извините, что я об этом говорю, но сам этот выбор казался мне важным тогда и кажется сейчас. Тогда была поздняя осень, и я уже решил с вечера перейти на вязаную шапочку, но как-то глупо было идти сватать единственному сыну невесту в вязаной шапочке, и я надел шляпу. Шляпа у меня такая демисезонная, скорее летняя, светло-бежевая велюровая шляпа.
Я вышел на улицу — шёл отвратительный практически горизонтальный колючий снег — и куда ни повернёшься, в лицо. Моя велюровая шляпа оказался совершенно неуместной в этой обстановке; вместо того, чтобы она защищала меня, мне приходилось защищать её от порывистой метели. По-хорошему, надо было вернуться и сменить её на шапочку, но возвращаться — плохая примета. Мне ещё, помню, показалось тогда смешным, что я не знал, какой исход предприятия считать удачей, а всё равно боялся неудачи.
Да, тут, наверное, надо сказать, что всё это происходило в Саратове. Там, как вы знаете, Волга, красиво, конечно, но неконструктивно как-то: высокие берега, овраги, всё такое. Но так или иначе, я доехал на автобусе по указанному сыном адресу, потом сделал крюк, приобрёл средний букет цветов — и вот уже стоял возле нужной двери, с букетом в одной руке, а с мокрой выстуженной шляпой — в другой, как законченный идиот. Я позвонил, и сразу зашуршали шаги, без вопросов провернулся замок, но за эти секунды мне удалось не то чтобы припомнить Олечку, а как бы увидеть её глазами своего сына, и все сомнения куда-то у меня делись. Я понял, что не могу, ну просто не имею права огорчить своего ребёнка.
Дверь открылась — за ней стояла пожилая женщина в цветастой кофточке и фартуке. Она смотрела на меня безо всякого выражения. Я протянул ей букет — она взяла.
— Знаете, — сказал я и прокашлялся. — Я пришёл сватать вашу дочь.
— Какую ещё дочь? — туповато переспросила женщина.
Впрочем, бывает же у людей по нескольку дочерей.
— Олю.
— А.
Женщина обернулась в сторону ванной.
— Миша! — крикнула она. — Тут Олю сватать пришли.
Из ванной выдвинулся голый до пояса мужик с широкой рожей и пристальным взглядом.
— Староват вроде для Оли, — заключил мужик, буравя меня глазами. — А впрочем, такое время пошло, ничего не поймёшь толком. Если у Оли такой вкус, что ж тут поделать…
Мужик обронил ещё пару фраз стык в стык, каждую покорней и беспомощней предыдущей. При этом его голос, исходя из волосатого брюха, урчал вполне уверенно.
— Вы позволите? — спросил я, поднося шляпу к крюку на вешалке.
— Сделайте одолжение.
Освободив руки, я достал мобильник и набрал Аркадия.
— Аллё, — сказал он, буквально звеня.
— Аркаша, они готовы выдать Олю за меня.
— Ты на верном пути! Уточни эту деталь, и дело в шляпе.
Опять эта шляпа! Я вернулся взглядом к мужику — тот поднял бровь. И тут слева, видимо из кухни, выскочила молодая женщина, я только сразу различил, что не Оля, и ухватила меня за рукав.
— Николай Павлович! — а надо сказать, что меня и впрямь так по-царски зовут, — вы извините Мишу, у него своеобразное чувство юмора. Вы обязательно привыкнете. Ну, проходите, проходите…
По недолгому пути на кухню я успел как-то увязать, что та женщина, которая открыла мне дверь, — Олина бабушка, а это — молодая мама. И, что, наверное, важнее, здесь прекрасно знали Аркадия и даже заочно нас с Ликой, и сватовство превращалось в простую формальную процедуру, чем оно, наверное, и должно было быть.
Я ошибся в одном — за коленом узкого коридора оказалась не кухня, а комната с тонконогой мебелью. Кухня, вероятно, была в противоположной стороне. Мы уселись с Ириной — так звали молодую мать невесты — и мгновенно обсудили несколько тем, как то: пагубное увлечение нашей интеллигенции Востоком; модернизация и связанные с ней коррупционные риски; свобода воли в посттехнологическом мире. Примерно на шестой минуте нашей беседы к нам присоединился холёный профессор в пиджаке и роговых очках — в нём я не без оторопи и не сразу признал давешнего мужика из прихожей. Темы сватовства в узком смысле мы не касались, но в широком плане, явочным порядком, оно произошло.
…Отчего-то смеркалось. Ирина включила торшер с китайским орнаментом на абажуре. У меня возникло странное ощущение, словно я уже живу в будущем, и это будущее привлекательно. И тут появились два новых лица.
В комнату вошёл мальчик, удерживающийся на самой границе детства, когда голос мелодичен, глаза блестят, а жизнь сплетена из… скажем, из мечтаний. Знаете, отчётливые мужики говорят за сбычу мечт и поднимают кружки с хлопьями пены. Я не люблю цинизма. Он хорош в крайней ситуации в порядке самообороны, но не надо постоянно толкать его перед собой. Но это в сторону. Значит, первый был мальчик. А второй — рыжий короткошерстный кот, он шёл на трёх ногах — ну, не вполне, он очень осторожно опирался и на четвёртую лапу, но было видно, что это доставляет ему боль.
— Гоша хромает, — сказал мальчик.
— Поздоровайся с Николаем Павловичем, — ответила ему мать.
— Здравствуйте, — сказал мне мальчик, и в его глазах промелькнула боль, потому что кот в эту секунду опёрся на больную лапу. — Надо идти к врачу.
— Давай пойдём завтра же утром, — сказал Михаил.
— Ты не можешь, — сказала Ирина. — У тебя совет. Давай я.
— Но у тебя…
— Я как-нибудь…
Тут кот посмотрел мне в глаза, и я сказал:
— Давайте я схожу.