Любимый герой

3

Кто читал булгаковский «Бег»? Согласитесь, между Хлудовым и Слащёвым пропасть, а вот Чарнота... Тут тебе и спряталась главная нота чар! Правда? Генерал Хлудов здорово вышел. Но на самом деле Слащёв был не таким. Прототип был ярче и глубже. Слащёв был очаровательным человеком! А вот генерал Чарнота – тот был куда больше похож на Слащёва, чем Хлудов. Слащёв никогда не был маниакальным садистом с неуравновешенной психикой, каким его пытались выставить многочисленные недруги. Последних было предостаточно. Его не любили за чрезмерное прямодушие, крутой нрав и внутреннюю независимость. Он был человеком импульсивным, авантюрным и амбициозным. Война для таких людей – родная стихия. Храбрый боевой офицер, настоящий мужчина – одним словом, воин. И он скоро проявил себя как великолепный стратег и тактик. Все операции по обороне Крыма он создавал и прорабатывал сам лично, ни с кем не советуясь, ни перед кем особо не отчитываясь. Начальство, естественно, таких не любит. Начальство любит исполнительных. Это качество в подчиненных ценится более всего и часто – на свою беду. Хотя давайте всё по порядку.

В декабре 1919 года белые в спешном порядке откатились на юг. Генералу Слащёву поручили трудновыполнимую задачу: из остатков воинских частей общим числом в 15 тысяч человек организовать оборону Тавриды и Крыма. Думаю, верховный главнокомандующий мало верил в то, что удастся остановить победное шествие Красной Орды. Он лишь надеялся, что Слащёв в лучшем случае хотя бы на короткий срок задержит в десятки раз превосходящего по численности противника. Верховный, кстати, тоже не жаловал Слащёва, будем откровенны. Не жаловал и за строптивый нрав, и за диктаторские замашки, но отдавал должное его воинскому профессионализму. Он высоко оценивал службу Слащёва начальником штаба у Шкуро и помнил, что Слащёв – единственный из белых генералов – сумел нанести батьке Махно сокрушительное поражение. Ох и рубилово там было! Настоящее месиво. Народу полегло, сечь прямо! Махновцы там прямо захлебнулись собственной кровью. Ужас! Но таков истинный лик войны.

Мне кажется, в Якове Александровиче, помимо острого ума и твердого характера, была ещё одна яркая черта характера – аполитичность, у него явно отсутствовали политические взгляды. Складывалось впечатление, что ему глубоко всё равно – за кого воевать. Судьба распорядилась так, что он начал воевать за белых. Распорядись бы иначе, воевал бы за красных. Его дело было воевать, а политика его особо не занимала. Хотя большевиков он презирал. Он часто говорил: «Кучка авантюристов захватила власть и будет удерживать её любой ценой, вплоть до миллионных жертв среди своего народа. Для них все люди – это стадо баранов, которыми они хотят и любят управлять. А Россия для них – ничто. Что-то вроде экспериментальной сцены». И знаете, многие это понимали. Действительно, что большевикам Россия? Изнасилуют – и отбросят. И забудут, как старую ненужную потаскуху.

Деникин приказал ему под командой генерала Шеллинга защищать Северную Тавриду. Слащёв ответил, что это глупо, потому как для этого у него нет никаких возможностей. А бесцельно губить солдат среди степей он не намерен. И поэтому он отступает к Крыму. И дает слово офицера удерживать его, сколько потребуется. Это казалось невозможным. Деникин пожурил Слащёва за такое необоснованное бахвальство, а Слащёв его… послал.  Да-да, причем открытым текстом. И Деникин тогда стерпел. Никто не верил, что генерал сумеет сдержать оборону. Тем не менее, Слащёв в своём приказе сказал: «Вступил в командование войсками, защищающими Крым. Объявляю всем, что пока я командую войсками, Крым будет наш. Ставлю защиту Крыма вопросом не только долга, но и чести».

Как известно, посуху в Крым можно попасть лишь двумя путями: по узкой дамбе, протянувшейся с Чонгарского полуострова, и по древней дороге через знаменитый Перекопский перешеек. Деникин предлагал логичный план: создать линию обороны возле дамбы на Крымском валу. Так поступил бы каждый. Но только не Яков Александрович Слащёв. Он заявил, что категорически против сидения в окопах. Во-первых, это скучно. Во-вторых, принять пассивную роль сидения в окопах способны только очень хорошо выученные войска с огромным запасом продовольствия и боеприпасов. «Увы, нас мало, мы слабы, – говорил он. – И потому мы можем действовать только наступлением, а для этого необходимо создать благоприятную обстановку». И он приказал всем своим войскам расположиться в деревнях, находившихся в 20 км за Крымским валом. Там им было тепло, сытно и безопасно. А впереди на дамбе и Перекопском валу приказал оставить лишь немногочисленные отряды, по бегству которых будет понятно, что приближаются красные. «Они, – говорил Слащёв, – будут брести по перешейку целый день, а мы будем палить по ним из пушек. К ночи они выдохнутся, ночевать будут в открытом поле, перемерзнут к чертям собачьим, и будут вынуждены "дебушировать" (словечко Слащёва. – А. К.) в Крым уставшими и в скверном расположении духа – и тут мы их начнем атаковать по флангам и в тыл». И всё случилось именно так. Крепостные пушки, охранявшие Турецкий вал, палили по наступавшим красным. Им вторили полдюжины пулеметов. Затем белогвардейцы начали отступать, почти без боя отдали Армянск. Красные уже ликовали, без промедления и отдыха бросились дальше. Их опьянил азарт и запах скорой победы. Что они понимали? Они пёрли всю ночь при 20-градусном морозе, а к утру – бой. И они, не выспавшиеся, голодные, злые и небоеспособные, а тут ещё на них мчится стремительная конница, их бьют то слева, то справа. Кошмар! Короче, к середине дня всё было кончено. Красные дрогнули и побежали. Белая Гвардия преследовала бегущих до Крымского вала и без жалости рубила в капусту.  Беспощадно. Это была безоговорочная победа. Кто мог предугадать, что небольшая армия разобьёт врагов, которых было больше в 10 раз минимум? А в тылу в это время шла паническая подготовка к незамедлительной эвакуации. Узнав об этом, Яков Александрович велел послать в тыл короткое и злое сообщение: «Докладываю. Большевистское быдло остановлено и отброшено назад. Поэтому вся тыловая сволочь может слезать с чемоданов». Коротко и ясно. Без реверансов. Как истинный солдат.

Но в чём же его очарование? Так спросит меня допытливый, как работник ОГПУ, читатель. Ну что ж, слушай, мой юный или, в крайнем случае, вечно юный дружок.