«На мосту стоит девочка, еще молодая, уже старуха...»

Завтра новый взойдет сердолик,
Полумесяц, всплывающий в кадке.
Что же медлит суровый старик
В на глаза нахлобученной шапке?

Он застыл посреди мелюзги
В неподвижно-стоической позе – 
То ли сердце ушло в сапоги,
То ли окаменел на морозе.

Старец Время стоит у дверей,
Как захид, погруженный в аскезу,
Чтоб последний из всех снегирей
Досвистел, наконец, Марсельезу. 

***
Как придут за мной двое стражников – серый волк
Да овца в доспехах – таких легион, не полк,
Силой мечены, страхом вскормлены впрок и толк,
Ибо видят смысл и исполняют долг.

Проведут меня за домами, где бьет ручей,
Здесь я был любим, был отвержен и был ничей.
А на лобном месте по-царски сидит Кащей,
На одной из главных, наряженных площадей.

Под плащом Кащея стальная блестит коса,
По волне идет свекольная полоса,
Но не скорбь – любовь – выдыхается в паруса,
Расщепляя гул на отдельные голоса: 

Так – шутам гороховым! Судьба у них такова!
Поделом Иванушке, не помнящему родства!
Не пришита намертво непреклонная голова,
Бубенцы колпачные покатятся на «раз-два».

На кривых подмостках – покатее крыш земля,
Оступись и – вниз, колокольчиками звеня.
Но тому, кто в спину подталкивает, кляня,
Повторю чужое – в два слова: «Прости меня».

Вожделеют бури, а небо сулит покой – 
Кто там сверху смотрит на них с неземной тоской?
Как от света щурясь, царек шевелит рукой
Над волной кипящей, горбатой волной людской.

Как пойдут ко дну неподъемные якоря,
Так уже к утру позабудут меня друзья.
Усмехнется палач, привычно с плеча рубя:
«Правда твоя. И неправда – тоже твоя».

***
Мне битое стекло и угольки 
Поочередно обжигали нёбо,
Чтоб, запинаясь, вспоминала, чтобы    
Жила на расстоянии руки.

Не сотрясала воздух кулаком,
Лишь, стачивая черный карандашик,
Твердила: мы похожи – я из ваших! – 
Разрезом глаз и грешным языком.

Единой пуповиной – так родня
Тебе чужда, чем ближе – тем чужее,
Так лампочкам сворачивают шеи
В нетерпеливом поиске огня. 

Я правила случайные слова
На неизбежные, не разгибая спину,
Чтоб вместе золотую середину
Качали, засучивши рукава.

Но в люльке – искаженное лицо,
Бесформенная полуправда, словно
Полвзгляда не хватило, полуслова – 
И снова размыкается кольцо.

Я бормочу: ату меня, ату, 
Без целого не пострадает вычет.
И тихо так, что голуби курлычут 
В давно несуществующем саду.

***
Это море северно-тяжело, 
Облака на нем – как в полях стога,
Его тело – небьющееся стекло,
Канифолью крашены берега. 

Может, это оптический злой обман,
И реальность искажена в стекле,
Но я вижу, как медленный караван
По воде проходит, как по земле. 

Я опять чужая, куда ни глянь,
И кого здесь за руку ни схвати,
Водяные демоны, синь и склянь,  
Поднимаются на моем пути. 

Я черчу чертят на сыром песке, 
Кударинской степи означив даль,
И послушно замер в моей руке
Приручённый карликовый глухарь. 

То ли чайки с моря взимают дань,
Собираясь стайками у буйка,
То ли птичий экстренный шуудан*   
Мне приносит письма издалека.

Маслянистой пленкой ложится свет, 
В нем густая плавится бирюза… 
Мир – что фокусник, то он есть, то нет, 
Хитро щурит семечками глаза.  

Водит ветер вилами по воде, 
Задыхаясь, волны глотают высь,        
Словно девочка из Улан-Удэ 
Здесь нечаянно пролила кумыс.

*почта (монгол.)

***
Человек без прошлого лежит на спине,
Веки опущены, взгляд – вовне:
Позывное мигание в потолок.
Сверху-снизу – небесный, морской ли бог? – 
Как пятно на карте, нераспознаваем.
Человек – это остров – необитаем.

Человек без любви шевелит рукой,
А под ней река говорит с рекой,
Обжигает ладонь меловой песок, 
На рассветном небе горит восток,
Но и тот исчезнет в завесе туч.
Человек – это зверь – живуч.

Человек без будущего зажигает маяк,
Никого вокруг, чтоб сказать – дурак,
Твой огонь не разбудит того, кто спит,
Потолок над тобой – монолит, гранит,
И стучать в него – что воду толочь,
Человек потерянный, бестолочь.

Человек плывет мимо белых врат,
Окаянный остров, треклят, заклят,
Жжет последний уголь и керосин
Под морской баюкающий клавесин,
Прикрывает последний клочок спиной.
Человек – это суша, Ной!

Человек без имени плывет налегке,
Только мысль о потопленном материке
Прожигает от головы до ступни,
Только чайки клекочут над ним: распни!
Но некого ни распять, ни обнять.
Человек – это  пустая пядь.