«На мосту стоит девочка, еще молодая, уже старуха...»

Человек без прошлого                

ДЕВОЧКА НА МОСТУ

На мосту стоит девочка, еще молодая, уже старуха,
ноготки, каблучки, колечко продето в ухо,
ветер ее покачивает, словно лодчонку,
теребит рукава, парусиновую юбчонку. 
У нее под ногами – застывшая кровь цемента, 
под бетоном – автомобилей цветная лента,
выхлопные метафоры: жизнь – скоростная трасса
цвета лобового стекла, неживой пластмассы,
запаха коньяка и воды из Кельна,
интонаций без вариаций – от «смирно» к «вольно»,
там живут на святой воде, ячмене и яде,
уплотняют ряды, равняясь, как на параде,
рассчитываются по одному, поднимают флаги – 
лоскуты невоспламеняющейся бумаги, 
справа кричат «война», воздвигают стены
из картона, соломы, льна, полиэтилена,
а слева ложатся спать, покрывают мили,
смотрят сны про то, как мы победили. 
    
У старушки-девочки дрянью полны карманы:
горсть таблеток, мелочь, нечищеные каштаны,
пузырек с настойкой, ключи, нашатырь и вата,
письмецо без марки и даже без адресата.
А вокруг нее пританцовывает, резвится ветер,
говорит, и тебе есть место на этом свете – 
для родного хлева, гнезда, своего насеста,
а она стоит на мосту – и ни шагу с места. 
Он поет, что рассеет воздух копченый, мглистый,
что внизу заждались священники и туристы,
наготове линзы, камеры, фотовспышки,
накладные ресницы и выбритые подмышки.
Озирается, осыпается, ветру верит, 
ищет дверь в стене – где еще могут быть двери? 
Ну, глоток, ну шажок, ну рывок, остальное – титры:
поскользнется ли, обернется ли, долетит ли?
И она растворяется в теплом, густом тумане,
рассыпая по ветру скарб из дыры в кармане. 

***
У нее походка Ариадны,
Пенелопин терпеливый взгляд,
Эвридикин, будь она неладна,
Поворот в грядущее «назад».

А в руках посверкивают спицы, 
Шерстяной клубок пронзила ось, 
Будто бы лицо самоубийцы
От догадки светом занялось. 

Прожит день вчерашний, да и был ли?  
Замерзает на ветру белье,
Однодневок скомканные крылья
Нежно подбирает острие.

И не разглядеть на расстояньи,
Протыкала или же ткала –
Эти перепонки барабаньи,
Эту скатерть с грязного стола. 

Капюшон легко и домотканно
Скулы скрыл, коса наперевес – 
И она является нежданно,
Как любовь, как чудо из чудес.

***
Каблуков и щебня тугой офсет,
Дождевая влага в резине стелек…
Я смотрю, как ее раздевает свет,
Отделяя пуговки от петелек.

Даже ветер нынче, как мед, липуч, 
Под его мотивы – ясней улики, 
От стены отпрянув, фонарный луч
Разбивается на черепки и блики.              

Мы всю ночь глядим не смыкая глаз,
И соседи справа, и их ребенок,
Как, топорщась, рвется ее атлас,            
Предсказуемо – там, где особо тонок.

Оголяет колено, живот, плечо,
Полновесно небо и ветер – встречный,
И нагрудный поблескивает значок,
Нависающий, колкий, пятиконечный.

Оседает щебень в сырой песок,
Колокольчик вздрагивает над дверью,
Многоцветный флюгерный петушок,
Повернувшись к северу, чистит перья.

А наутро будут жильцы в окне
Наблюдать, осклабившись изумленно, 
Как родная улица льнет к стене,
Окликая каждого поименно. 

***
Говорят, зима – это лекарь, врачует зренье,
Терапия светом: не вылечит, так залечит. 
Наберись, дружок, до февраля терпенья,
А весной не важно, кого отпевает кречет.

Говорить не нужно – смотреть, ослепляться, снежить,
Сапогом взрыхляя нетающие настилы.
По лесам-болотам попряталась злая нежить,
И не кажет носа, и дышит уже вполсилы.

На ветру дрожит ледяной колокольчик света,
Покрывает поле – от края до края – дрожью.
Облучая, свет поучает: вот это, это,
Что считалось правдой, теперь оказалось ложью.

Так ныряй смелей в кружевное ее убранство,
Шевели хвостом, разрезай перьевые глыбы,
И за это вечное, млечное постоянство 
Выдыхай в мороз неразборчивое «спасибо». 

Полегли в сугробах скомканные ветрила,
По-хозяйски ветер захлопнул резные дверцы. 
И у той, которая в сердце тебя носила,
На поверку вовсе не оказалось сердца. 

***
Нынче ветер жесток и остер,
Многокрыло январское вече – 
Привокзальный шумит контролер,
Припортовый бушует диспетчер.

Нынче небо до самых краев
Наполняется липкой водицей,
Безбилетно шумит воронье,
Расправляет крыла проводница. 

Пропетляет впотьмах колея  
Да скукожатся рельсы косые. 
Век учись – «оставаться нельзя
Улетать» – проставлять запятые. 

Каждой птице положен приют
И покой наднебесного сорта,
А потом – обещают салют
Над просторами аэропорта.