«ООО, или клуб любителей жизни и искусства», роман

Что удивительно, на свернувшегося калачиком и спящего на диванчике Пекаря он взирал с некоторой долей теплоты и даже нежности. 

Иван Франко, переполненный ночными думами, смотрел в окно —  в темную безмерную ночь.   

— Садись, Юрий Иванович, — обратился Председатель к Юде, — пора и отдохнуть перед последним рывком.

Оба кресла, стоявшие у окна, оказались свободными. Их недавно покинули Нюся с Камелией, переместившись в кабинет Юды.

— Понимаешь, — продолжил Председатель, — я получил сигнал, что ровно через сорок минут раздастся тот самый телефонный звонок.

Председатель прикрыл дверь… 

Домой никто уходить не спешил. Остались даже те, кто жил неподалеку от клуба. Несколько человек толкались в приемной: то заглядывали к Председателю, то возвращались обратно, то навещали одноклубников в других комнатах.     

— Так ночь на дворе. А денег на такси у меня нет, — волновался Танцовщик.

— Никто никуда не поедет. Подождем, недолго уже осталось. Уж больно хочется на спонсора посмотреть.

Геолог не просто мечтал взглянуть на этого чудо-спонсора, а хотел оценить его, как редкий камень, к примеру, турмалин, и желательно в поперечном сечении, чтоб лучше понять.

Боксер молчал. Оторвать его от компьютера можно было только операционным путем. Он продолжал играть в свои «Танки».    

Атмосфера во всех комнатах была дружеской. Оттого, видно, что силы иссякли. Спорили, но не до драки, подшучивали друг над другом, но не злостно. Чаще всего отъединившиеся на время группы собирались в зале за большим столом, хотя уже к половине третьего всеобщее застолье с тостами пошло на спад. Столы, пусть и небольшие, а также стулья и кресла, были во всех комнатах. Пить, есть и спать можно было на ходу. Порой казалось, что некоторые из присутствующих находились в четырех местах сразу, включая кабинет Председателя.
  

В комнате, находящейся слева от входа, было рабочее место Юды. Там располагался его стол, ящички которого всегда запирались на ключ. За этим столом Юда обычно не творил — сочинял он дома. А здесь занимался чистой канцелярщиной, правда, иногда все же консультировал творческую молодежь под портретами Гоголя, Пушкина и Достоевского.  

Сейчас вокруг стола расположились Режиссер, Историк и Камелия с Нюсей. 

Нюся разливала кипяток, предлагая присутствующим на выбор несколько сортов чая и кофе. Напротив, под карикатурами Ленчика, за высоким журнальным столиком сидели сам Ленчик, Редактор и Стоматолог. 

Говорить было уже не о чем — пришлось говорить об искусстве.

Когда в комнату за банкой кофе заглянул Краснодеревщик, солировал Режиссер. Отхлебнув чай, он многозначительно вещал: 

— Гении бывают двух видов: первый — это тот, который не знает, что он гений,  второй — который знает.

— Что, значит, не знает? — Стоматолог требовал уточнения.

— А то и значит: живет внутри у него этот дух, этот гений, и не мешает. Сыт ли, голоден ли — всегда умиротворен и доволен. А у второго он вечно голоден — жратвы ему подавай изысканной, ласки, любви, внимания требует не уставая. А постоянный прикорм — он ведь как наркотик, действует недолго, а  злобу взращивает.

Нюся встряла в диалог, прикрывшись цитатой:  

— «Ни высокая степень интеллекта, ни воображение, ни оба вместе не создают гения. Любовь, любовь, любовь, это душа гения». Так говорил Моцарт.

— Ну где вы сегодня видели гения? — в вопросе Историка прозвучали скептические нотки, а скепсис, как известно, двигатель прогресса. — Выхватить из толпы лицо чрезвычайно трудно.