«Родина, спасибо за измену»

* * *

 

Повторов, ты в единственном числе

непохмеленный, въехал на осле –

через пустыню – в Яффские ворота,

как золото с мечтой о санузле –

на бороде твоей сияла рвота.

И мы вошли толпою за тобой,

вставал закат с прокушенной губой,

в часах песочных – середина мая,

о, как мы долго верили в запой,

твои тылы надежно охраняя.

На горизонте лопнула печать,

нас были тьмы, теперь осталось пять:

я, снова я, разъевшийся, как боров,

прошу, не умоляй тебя распять,

мой переводчик, старый друг Повторов.

И эту страсть, враждебную уму,

не избежать, Повторов, никому,

смотри, как перевернута страница,

и холм стихотворения в дыму,

и крест на нем – двоится и троится.

 

Я люблю – подальше от греха,

я люблю – поближе вне закона;

тишина укуталась в меха –

в пыльные меха аккордеона.

 

* * * 

За окном – рождественский хамсин:

снег пустыни, гиблый снег пустыни,

в лисьих шкурках мерзнет апельсин,

виноград сбегает по холстине.

 

То увянет, то растет тоска,

дозревает ягода-обида,

я люблю, но позади – Москва,

засыпает в поясе шахида.

 

Впереди – Варшава и Берлин,

варвары, скопцы и доходяги,

и курлычет журавлиный клин

в небесах из рисовой бумаги.

 

Мы – одни, и мы – запрещены,

смазанные кровью и виною,

все мы вышли – из одной войны,

и уйдем с последнею войною.