«Вот как бывает: живет человек, живет,...»

Оксана Стомина
О ВОЙНЕ…
КАМЕНЬ
Вот как бывает: живет человек, живет,
любит, сажает деревья, мосты возводит
или, к примеру, врачует людей, но вот
вдруг к человеку другой человек приходит
и говорит, что, мол, я за тебя решил,
ты уже тут некстати, весьма некстати.
Будет тебе сердиться, брат! Все, пожил,
побаловался, построил мосты, и хватит.
– Что значит «хватит»?? Позвольте! Я не могу!
Я недоделал то, недосоздал это!
Я вот, к примеру, ни разу не спал в стогу!
Я собирался в деревню рвануть на лето!
Сына не вырастил. Не досмотрел отца.
Что значит «хватит»?? Позвольте! – кричит в досаде.
– Хватит! – второй поморщился. – Ты – овца!
Так что помалкивай! Знай свое место в стаде!
Ну и достал из-за пазухи камень/нож/
танк/РПГ/миномет/АКС/патроны...
Что там еще достают из-за пазух? 
– Что ж,
мы начинаем войну! – и залез на трон. И
стал наблюдать, улыбаясь ехидно. Да,
с тронов оно, безусловно, сподручней – рушить
чьи-то надежды и судьбы, и города,
бесцеремонно стреляя в сердца и души,
видеть, как дети теряют своих отцов,
страстно дырявить людей, как мишени в тире...
Геополитика, детка! В конце концов,
это уже не ново в подлунном мире.
Геополитика. Знай свое место в ней!
А не согласен, ну что ж, обращайся к Богу,
чтоб научил, как небольно терять друзей,
как привыкать к отчаянью понемногу,
как умирать от пуль. Как рожать мужчин,
зная, что их не сберечь, обхватив руками...
Знать, что всегда за одной из своих личин
прячется подлость, держа наготове камень.
 
ЛЮБОВЬ ПРИФРОНТОВАЯ
Блестели капельки на коже.
На простынях белей белил
Сгущался вечер и, похоже,
Он к нам с тобой благоволил.
Все разом соловьи Ла Скала
Слетелись в наш укромный двор.
В тот вечер я тебя ласкала
Так, как ни разу до сих пор!
Война и прочие детали
Теряли значимость и вес.
Над нами ангелы летали,
Оберегая нас с небес.
Мы проросли по кромке кожи,
Смешались, словно две реки…
А лето выдалось – о, Боже! –
Всем негодяям вопреки!

СЛУЧАЙНЫЕ…
РАХИЛЬ
Мальчишкой я писал о ней стихи,
не верил никому, что мы не пара…
Евреечка  с Французского бульвара
с чудным библейским именем Рахиль
свела меня с ума. В теченьи дней
я видел лишь изгиб ее плеча. Я
ничто и никого не замечая,
как одержимый, следовал за ней.
А в глубине меня взрастал колосс 
моей любви. Я так хотел быть рядом,
но лишь мечтал о ней, касаясь взглядом
ее лица или ее волос,
стремился к ней, как путники на свет…
А в сорок первом на Слободке где-то
вот так же провожал ее до гетто
и эти же стихи молчал ей вслед.
Знал: сто ее страданий – впереди.
Но отступали горе и обида,
когда она несла Звезду Давида,
как самый высший орден, на груди,
и чувствуя, что Судный день настал,
ступала гордо, как на пьедестал.

ОН СТРАННЫЙ...
Он странный: не оглянется на крик
И не ответит на кивок соседу.
Вот так сидит и в пятницу, и в среду –
Угрюмый, недоверчивый старик,
Не знающий ни веры, ни родства.
И преисполнен вдохновенной скуки,
Он смотрит, как растут чужие внуки,
И слушает, как шепчется листва.
Ни с кем не дружен, даже не знаком,
Он отстранен, как зритель в бельэтаже.
И кажется, он не рождался даже,
А сразу появился стариком
На этой лавке посреди двора.
Не то чтобы надменно, но вальяжно.
И больше ничего ему не важно
И никуда отсюда не пора.
А этот вечно суетливый двор
Весь целиком к нему как приложенье.
И в центре хаотичного движенья
Старик монументален, как собор.
Он здесь и не случайно, и не вдруг.
Он – центр вселенной, корень мирозданья.
А мы, и этот двор, и эти зданья,
И этот мир – вращаемся вокруг.

ЧЕЛОВЕЧИЩЕ
Эй, человечище! Быть тебе великаном,
С бренной земли заметным и различимым.
Есть у Него на это большие планы.
Есть у Него на это свои причины.
Ты остановишь войны, накормишь хлебом
И обогреешь страждущих и убогих,
Только рождайся, мальчик с глазами неба,
С сердцем поэта и бескорыстьем Бога!
Знай, что нелегкой будет твоя работа,
Знай, что наградой будут тебе печали.
Людям, увы, чтобы поверить в Бога,
Нужно распять сына его вначале.
Люди всегда искренни в преступленьи,
Люди несут смерть, исторгают ересь,
Только потом молятся в исступленьи
И разбивают лбы, на тебя надеясь. 
Так и бывает – всякому свой иуда.
Но не спеши их осуждать за это.
Правда – в любви! И да прибудет Чудо
С новой звездою над Вифлеемом где-то!

ЛЮБОВЬ…
ОТ НЕГО…
Он был, вроде бы, самым обыкновенным.
Одно его выдавало – взгляд.
У меня от  него  –  вино  по венам,
а временами – яд.
У меня от него – такое сердцебиение
и такая в груди весна, и
у меня от него… будет  стихотворение.
Нет,  он  пока  не знает.
 
ЛИРИЧЕСКОЕ ПОДПЛЕДОВОЕ
Ну здравствуй, старость! Вот он – мой чертог –
Блаженное скучание на даче.
Сижу под пледом, пью горячий грог,
Вникаю в суть какой-то передачи.
За окнами  начало ноября
Цитирует Ахматову и Кафку.
И – честное старушечье! – не зря
Я давеча связала безрукавку! 
Мое большое счастье – в пустячках.
Большое счастье – точная наука
О том, что милый старичок в очках, 
Счастливый дед моих счастливых внуков,
Мозолит мне глаза уже лет сто,
Делясь со мной реальностью и снами,
Что на веранде наш огромный стол
Едва вмещает всех, любимых нами!
Что хочется то яблок, то ухи,
То пирогов с малиновым вареньем!
Что за душою водятся стихи –
Чудные, с разноцветным опереньем.
Что гром грохочет, что река течет,
Цветут каштаны и звенят капели!
Что то, что нам положено на счет,
Мы, к счастью, растранжирить не успели.
Что я хранима кем-то с высоты
Не птичьего, а Божьего полета!
И что оттуда мне ниспослан ты,
Как самая нелегкая работа –
Любовь. И что, просыпавшись в эфир
И став началом замкнутого круга,
Мы снова возвратимся в этот мир
И, как обычно, выберем друг друга.
 
НЯНЯ
            Из прошлой жизни одного поэта. С улыбкой 
Я жил тогда, лет сто тому назад,
У Мойки. По Мошкову переулку
В унылый и прозрачный Летний сад
Меня водила няня на прогулку.
Дворецкий в униформе, верь не верь,
Как добрый дух, оказывался рядом
И, отворяя перед няней дверь,
Скользил по ней присутствующим взглядом.
Красивый, стройный, как Багратион,
С глазами цвета байхового чая…
Но няня отправляла моцион,
Похоже, ничего не замечая.
Я думал по-французски: «Се ля ви,
Мон шер!» Перед моей прекрасной бонной
Смущался даже «Спаса-на-Крови»
В дуэте с Александровской колонной.
Садовник Яков отводил глаза
И что-то лепетал дворовой Прошке…
А няня, поднимая паруса, 
Почти плыла по гаревой дорожке
Под зонтом кружевным. И я – при ней,
Стараясь быть солидным, и упрямо
Все чаще, все надежней, все смелей
Считал свою мадам своею дамой!
Мы возвращались около шести
И поспевали аккурат к обеду.
Я над дворецким, Господи, прости,
Одерживал дежурную победу,
Вводя Ее в парадный. Господа!
По верным, незатейливым приметам
Я смутно понимал уже тогда,
Как это безнадежно – быть поэтом!
 
Я НЕ ОСМЕЛЮСЬ СРАЗУ В ГЛАЗА…
Я не осмелюсь сразу в глаза, а буду смотреть на ворот,
На пуговицу… Решусь сказать. А после – впущу в свой город!
Я буду водить тебя день за днем по самым красивым улицам,
Которые только бывают в нем. Мы будем от счастья жмуриться.
Мы будем, как дети и дураки, –  такими же бесшабашными.
Ты будешь касаться моей руки (ты знаешь, как это важно!) и...
Город – прозрачен и невесом – полюбит нас каждым двориком!
И мы познакомимся с милым псом и мудрым, как Будда, дворником!
И всё понимающе, фонари, на тысячи лун похожие,
Нам будут подмигивать до зари... Как вежливые прохожие,
Кивнут нам макушками тополя, а елки расправят платьица.
И будет вращаться для нас Земля! И все непременно сладится!
Ты – щедр на любовь. Совпадем резьбой – дай Бог нам на это смелости!
А что, если правда, и мы с тобой – как две половинки целости?!
Отжившие чувства пустив на слом, мы честное счастье выстроим.
Мы выберем самый красивый дом у самой красивой пристани.
Я буду заваривать утром чай и делать жаркое к ужину…
Я скоро найдусь! А пока – скучай, тоскуй обо мне, мой суженый!
 
ПРИМИТИВНЫЙ СЮЖЕТ
Вечер цвета индиго... На шестом этаже
Приоткрыто окно и колышется штора.
Нелюбимая книга – примитивный сюжет,
Полбокала вина, бледный свет монитора...
Ей уже сорок лет. Но дают тридцать три.
И в груди, и в постели зияют пустоты.
Примитивный сюжет: от зари до зари
Ожиданье любви сверх отмеренной квоты.
Может, где-нибудь за паутиной гардин,
В тишине, со стаканом шотландского виски,
Самый лучший из всех ненадежных мужчин
Ищет повода, чтобы прийти по-английски?
 
МЕЖДУ
Вот мы и здесь – на последнем, увы, рубеже.
Ты выбираешь, куда нам честней из комы.
Я наблюдаю. Прошел по моей душе,
Так и оставшись неблизким и незнакомым.
Что ж… Провожать не буду. Захлопнешь дверь?
Слышу, как лифт уносит мои надежды.
В области сердца – окалина.  Верь – не верь,
Но между «до» и «после» бывает «между».
Боль подступила к горлу – ее черед –
Ни проглотить, ни выплюнуть! Вою. Трушу.
Рвотный рефлекс: проклятьями через рот
Мой организм мою отторгает душу.
Раньше, чем лифт отпустит тебя вовне,
Раньше, чем выйдешь из жизни моей небрежно,
Хлопнется оземь,  в агонии и в огне,
Брошенная вдогонку шальная нежность.
 
ОН ПЫТАЛСЯ ПОНЯТЬ…
Он пытался понять. А она любовалась им,
Принимала игру и выплескивалась наружу.
Он сцеловывал с тела ее безупречный грим,
А она вместе с плотью свою обнажала душу.
Он не верил. Боялся ее потерять. Она
Не перечила – просто роняла с себя одежды.
Он ее пригублял, а затем выпивал до дна,
Понимал, что познать ее всю – никакой надежды,
Изнывал от бессилия, бился в сомненьях, мял
Ее хрупкое тело. Вжимаясь губами в плечи,
Поверял ей секреты. А после всего – менял
Ее – самую лучшую просто на первых встречных.
А потом возвращался, скулил ей в колени ложь
И терзал себя ревностью – дикой и беспричинной.
А она отпускала грехи, унимая дрожь,
И тихонько жалела его – своего мужчину.

ПАЦАНСКИЕ ЗАДОРНЫЕ
ПЕРВОБЫТНОЕ
Бывает, соскользнешь на вираже
С накатанной и – с удочкой на дачу!
Пустынный берег, томик Бомарше,
Бутылка «Гиннес», что-нибудь на сдачу…
И тут она. Венера из венер!
Полосочка бикини и помада…
И мне, поэту, не до полумер,
Да и она ни в чем не виновата.
И не успев ни сосчитать до ста,
Ни томно обсудить поэтов  ЛЕФа,
Я пробую на вкус ее уста
И осязаю тонкости рельефа.
Нас отражает зеркало пруда,
Нас дразнит выпь, крича на всю округу,
И первая неловкая звезда
Нас застает прильнувшими друг к другу.
Мы,  первобытно, искренне легки,
Отчаянно и счастливо неправы,
Мнем под собой чабрец и васильки
И прочие лекарственные травы.
Светло и беспринципно на душе
И теле. Счастье есть, как говорится!
И радует, что томик Бомарше
Сегодня мне уже не пригодится! 

РАЗГОВОР С НИМ
А прохожие трусили рысцой,
Все спешили по делам или так.
Ну а я, как я: в наушниках Цой,
В сердце – праздник, в голове – кавардак.
Справа, слева, впереди – красота!
Что бывает и получше – вранье!
Есть же, Господи, такие места –
Что ни девушка, то чудо твое!
Сколько глаз, коленок, бюстов и поп,
А особенно – вот этот живот!
Как сказал бы Юзик Вольфович, чтоб
Я так жил, как этот город живет!
Вон, гляди, какая краля, гляди!
Совершенство, просто глаз не отвесть!
Ты бы, Боже, тоже клюнул, поди!
Есть же Господи!... Да! Вижу, что есть!!
Цок да цок по мостовой, цок да цок!
Динь да динь в моей душе, динь да динь!
Боже, сделай мне попроще лицо
И пошли мне ту блондинку! Аминь!
Выпуск №3 2015 (5)