«Вот как бывает: живет человек, живет,...»

Оксана Стомина
О ВОЙНЕ…
КАМЕНЬ
Вот как бывает: живет человек, живет,
любит, сажает деревья, мосты возводит
или, к примеру, врачует людей, но вот
вдруг к человеку другой человек приходит
и говорит, что, мол, я за тебя решил,
ты уже тут некстати, весьма некстати.
Будет тебе сердиться, брат! Все, пожил,
побаловался, построил мосты, и хватит.
– Что значит «хватит»?? Позвольте! Я не могу!
Я недоделал то, недосоздал это!
Я вот, к примеру, ни разу не спал в стогу!
Я собирался в деревню рвануть на лето!
Сына не вырастил. Не досмотрел отца.
Что значит «хватит»?? Позвольте! – кричит в досаде.
– Хватит! – второй поморщился. – Ты – овца!
Так что помалкивай! Знай свое место в стаде!
Ну и достал из-за пазухи камень/нож/
танк/РПГ/миномет/АКС/патроны...
Что там еще достают из-за пазух? 
– Что ж,
мы начинаем войну! – и залез на трон. И
стал наблюдать, улыбаясь ехидно. Да,
с тронов оно, безусловно, сподручней – рушить
чьи-то надежды и судьбы, и города,
бесцеремонно стреляя в сердца и души,
видеть, как дети теряют своих отцов,
страстно дырявить людей, как мишени в тире...
Геополитика, детка! В конце концов,
это уже не ново в подлунном мире.
Геополитика. Знай свое место в ней!
А не согласен, ну что ж, обращайся к Богу,
чтоб научил, как небольно терять друзей,
как привыкать к отчаянью понемногу,
как умирать от пуль. Как рожать мужчин,
зная, что их не сберечь, обхватив руками...
Знать, что всегда за одной из своих личин
прячется подлость, держа наготове камень.
 
ЛЮБОВЬ ПРИФРОНТОВАЯ
Блестели капельки на коже.
На простынях белей белил
Сгущался вечер и, похоже,
Он к нам с тобой благоволил.
Все разом соловьи Ла Скала
Слетелись в наш укромный двор.
В тот вечер я тебя ласкала
Так, как ни разу до сих пор!
Война и прочие детали
Теряли значимость и вес.
Над нами ангелы летали,
Оберегая нас с небес.
Мы проросли по кромке кожи,
Смешались, словно две реки…
А лето выдалось – о, Боже! –
Всем негодяям вопреки!

СЛУЧАЙНЫЕ…
РАХИЛЬ
Мальчишкой я писал о ней стихи,
не верил никому, что мы не пара…
Евреечка  с Французского бульвара
с чудным библейским именем Рахиль
свела меня с ума. В теченьи дней
я видел лишь изгиб ее плеча. Я
ничто и никого не замечая,
как одержимый, следовал за ней.
А в глубине меня взрастал колосс 
моей любви. Я так хотел быть рядом,
но лишь мечтал о ней, касаясь взглядом
ее лица или ее волос,
стремился к ней, как путники на свет…
А в сорок первом на Слободке где-то
вот так же провожал ее до гетто
и эти же стихи молчал ей вслед.
Знал: сто ее страданий – впереди.
Но отступали горе и обида,
когда она несла Звезду Давида,
как самый высший орден, на груди,
и чувствуя, что Судный день настал,
ступала гордо, как на пьедестал.

ОН СТРАННЫЙ...
Он странный: не оглянется на крик
И не ответит на кивок соседу.
Вот так сидит и в пятницу, и в среду –
Угрюмый, недоверчивый старик,
Не знающий ни веры, ни родства.
И преисполнен вдохновенной скуки,
Он смотрит, как растут чужие внуки,
И слушает, как шепчется листва.
Ни с кем не дружен, даже не знаком,
Он отстранен, как зритель в бельэтаже.
И кажется, он не рождался даже,
А сразу появился стариком
На этой лавке посреди двора.
Не то чтобы надменно, но вальяжно.
И больше ничего ему не важно
И никуда отсюда не пора.
А этот вечно суетливый двор
Весь целиком к нему как приложенье.
И в центре хаотичного движенья
Старик монументален, как собор.
Он здесь и не случайно, и не вдруг.
Он – центр вселенной, корень мирозданья.
А мы, и этот двор, и эти зданья,

Страницы