«Выезд с оборудованием», повесть

Узнав, что, наконец арестован изувер-убийца из Ростовской области, Джульетта спросила Бориса:

– Как думаешь, этого Чикатило признают вменяемым?

– Посмотрим. Слабо верится, что он нормальный.

– Скорее всего он некрофильный садист.

– Тащится от самого процесса убийства?

– Точно. Оно доставляет ему сильное психологическое и сексуальное удовольствие. Можно сказать, наслаждение.

– Извращенец?

– Не обязательно.

– Но среди жертв – мальчишки.

– Они могут быть сакральными жертвами.

– Месть за издевательства в детстве, так?

– Самое оно, мне кажется. К тому же наш профессор по секрету рассказывал, что уже давно составлен психологический портрет. Теперь вопрос, подтвердится ли.

– Главное, поймали наконец. Я бы требовал вышки.

– Я тоже…

***

– Марк Данилович уезжает завтра на ПМЖ в Германию. Иду провожать. Он просил очень. Вот тебе свой ненужный партбилет передал в подарок. В твою коллекцию «совка». А Ося Гурфинкель еще в прошлом месяце свалил на землю обетованную. Не говорил тебе? Разъезжаются коллеги. Скоро в прокуратуре вообще пустыня будет. – Борис пожимает плечами.

– Да, теперь это называют не эмиграцией, а эвакуацией. И заметь, они уже не являются предателями родины, – вздыхает Юлька.

– Слабое утешение.

– Какое есть. За партбилет благодарю. Это уже двадцать восьмой. Еще недавно потеря билета была кошмаром, а сейчас все срочно избавляются.

– Теперь даже Генерального секретаря КПСС, считай, нет. Горбачев – Президент.

– Может, и мне от этого хлама избавиться? Выменять на что-то? На легенсы или лосины! Девчонки говорят, что они классные.

– Это что, мясные консервы?

– Это женские рейтузы, Боря! Красиво и удобно.

***

Очень часто, почти каждую ночь, в предрассветный час Борис просыпался. Тревога поднимала его по тревоге. Она сиреной раздавалась в мозгу и разрывала сон в клочья взрывной волной. В груди жгло, нестерпимо болели норы, прорытые некогда пулями в ожесточенной паренхиме легких. Пустота нор разрасталась и вытесняла все из сердца, из головы и живота. Руки, огромные и далекие, становились чужими. Длинные онемевшие ноги шатали каменное тело. Борис мерил квартиру несвоими неверными шагами, сцепив зубы и стараясь припомнить свой адрес, возраст, фамилию. Почему-то первой приходила високосная дата 29 февраля, день рождения Юльки. И только после… Тогда мало-мальски отпускало. Он возвращался к ней, спящей, зарывался ледяным лицом в ее волосы, шептал ее имя и затихал в ожидании рассвета. Затем, сымитировав пробуждение, он с опаской смотрел на себя в зеркало – боялся не признать. Наступало утро, а глумливая пустота отступала.

Гораздо хуже было, когда Юлька работала в ночную смену. Борис ненавидел ее работу, но надеялся, что новая ночь не станет его истязать, и он проснется уже когда с кухни будет слышен Джульеттин голос.

– Завтракать! – крикнет она громко и строго.

И никакой пустоты, кроме пустоты в желудке.

– Бродил? – спрашивала Юлька, едва за ним закрывалась парадная дверь.

– Бродил… – качала головой Дора Моисеевна.

***

В одно прекрасное утро Одесса выстроилась в очереди к сберкассам. Меняли внезапно устаревшие крупные деньги. Полтинники и сторублевки. Весть об обмене купюр возымела эффект атомного взрыва. Равнодушных практически не осталось. Разве что Джульетта с Борисом только пожали плечами. А все почему? Потому что их почти пустой карман ничто не могло еще больше опустошить. Правда, у запасливой бабы Доры нашлась все-таки одна зеленоватая бумажка достоинством в 50 рублей, которую без проволочек разменяли на том же Привозе, закупив свинины впрок для приготовления фирменных котлет.

Впрочем, были еще в городе люди, которым денежная реформа тоже была, как говорится, пониже спины. Об их существовании Джульетта знала со слов Бориса, но встречать – не встречала. Они, как мифические существа, передвигались исключительно на черных шестисотых мерседесах, носили исключительно пиджаки винных цветов, а жестикулируя при общении, растопыривали в стороны пальцы. «Пальцы веером» – назвал это Борис. Юлька задумалась и припомнила, что уже встречала подобную манеру. У друзей парня, пострадавшего в поножовщине на Дерибасовской. И еще у кого-то немного раньше.

– Это шестерки, шпана, – просвещал ее Борис. – Солидные «новые» на улицах и в кабаках не дерутся. Сейчас в городе орудуют бригады Карабаса, Ангела, Бациллы. Но главный Карабас. Не смейся. Погремухи, конечно, у них смешные, но сами они деятели серьезные. И людей убивают не понарошку, как в сказках, а по-настоящему. Рэкет – жестокое дело. Хотя Карабас слывет справедливым и не очень кровожадным. Начинал ломщиком валюты у чековых магазинов.

Джульетта помнила шикарный и неприступный Торгсин. Под ним, на Французском бульваре, она порой отлавливала свою младшую сестру, охотницу за импортными тряпками.