«Злосчастный бал Мавры Котофевны», рассказ

Вы, милостивые государи, полагаете, что благоденствовала я при дворе императрицы. Ан нет! Служила я в кошачьей роте, коей поручено было чинить расправу над голохвостыми серыми тварями, расплодившимися в благолепном дворце до невозможности. Хотя я из низкого сословия, однако взята была в царские покои во младенчестве, потому к придворной жизни легко прилепилась. Довольствие отрабатывала, а коли не хватало, восполняла сама, благо добычи было с избытком. Преданность свою императрице доказывать не скромничала, всё норовила возле её кресла помурлыкать да об ноги потереться, отчего матушка меня приметила и сама нарекла Маврою. Потому как обсуждала она с придворными дамами, черна я и к тому же напоминаю ей Мавру – благоверную прожектёра и хитроума графа Петра Шувалова. Та Мавра была первая шутиха-сплетница. Лжею да лестию матушке обман чинила, тем и держалась. Вот уж наслушалась я от неё да таких же сплетниц былиц и небылиц про дворцовые обычаи!

Императрица ум имела мудрый, в батюшку. От него же гренадерский рост, лицо круглое, белое с румянцем. Мудрость же её в том состояла, что ничему не мешала она идти своим чередом. И что же? Без её указов и пшеница колосилась, и коровы жирно доились, и казна пополнялась. Даже университет Михайло Ломоносов с Иваном Шуваловым учредили. А матушка же наша великую свою силу душевную направляла на украшение жизни, поскольку нраву была превесёлого. Получала она из какого-то Версаля списки тамошних праздников и в своей вотчине таковые завела. О, благосклонный читатель! Перо моё бессильно живописать череду балов, ассамблей, маскерадов, куртагов, кои крутились вкруг государыни, яко звёзды вкруг светила. Сама же она была без ума от французских и итальянских комических опер и малороссийских певчих, один их коих, красавец… молчу, молчу. А уж в танцах ей равных не было. Месье Рамбур обучил её менуэту и прочим иноземным танцам, а наша кадриль шла у неё от широкой души.

Забот у Елисаветы Петровны был полон рот. Единая лишь – какое из пятнадцати тысяч платьев выбрать на вечер. Повториться – ни-ни, даже придворным дамам. Когда те разъезжались после бала, им ставили на шлейфы печать во избежание обмана. Сама императрица имела фигуру стройную, потому любила одеваться в мужеское платье. Был случай, когда она повелела свите не в маскерадных костюмах явиться, а чтобы дамы были одеты в мужеское, а кавалеры – в женское. А однажды заметила она, что некая фрейлина имеет талию тоньше, чем у неё. Приказано тогда было сей даме являться при дворе в широком балахоне. А та себе на уме: придумала платья на пружинах. Пока государыни нет, она щеголяет. А то вдруг велит матушка всем дамам обриться наголо… Да, своенравна была государыня!

Любопытнейшее зрелище представлял и сам дворец. Для балов и приёмов – роскошные залы, а чуть в сторону шагни – панели грязью заросли, в окна дует, меблировка скудна да порушена, груды тарелок с объедками. Вонь – хоть святых выноси. На полу дрыхнут гвардейцы и непонятные личности, нужду справляют тут же, так что я, особа чистоплотная, заходить туда отчаянно избегала, хоть мыши там тучами бегали. Бывало, государыня отойдёт ото сна, соберёт за стол гвардейцев, прикажет подать водки или аглицкого бренди да пирогов с морковью. Пьют, песни горланят. Говаривала Мавра, что Елисавета с пятнадцати лет почала к венгерскому вину прикладываться. Немудрено: едва ли Пётр тверёзым дитя зачал, а матушка Екатерина не за грех считала и на сносях приложиться к чарке.

Однако грех мне пересмехать знатных. Я и моё потомство многое роскошную жизнь при дворе имели. Увы! От счастия к несчастию один только шаг находится.

Что быть беде – никакого знамения не наблюдалось. К вечеру того злосчастного дня почали съезжаться во дворец князья, графы, советники, послы, их супруги и фаворитки, а также разные приблудные личности. Так от Петра повелось —  на балах дозволялось бывать лицам всех сословий, только танцевали они за барьером. Бальная зала сияла огнями свечей, кои множились в зеркалах и навощённом паркете.