«Янтарная комната», окончание романа

Толик остался на лавке. Он чувствовал себя так, будто обязан здесь сидеть, дожидаться, а затем, как и в прошлый раз, отвести её в Треугольный переулок. Потом он вспомнил её последние слова – то есть даже не слова, а то, как она их сказала – и слегка обиделся задним числом.
Она всё не выходила и не выходила, и он заподозрил даже, что эта странная женщина сейчас тайком выглядывает в окно: ждёт, когда он, наконец, уберётся. "Тоже мне, примадонна!" – начал накручивать себя Толик – и вдруг смутился: а, может, ей просто не хочется, чтобы он смотрел, как она ходит, подшаркивая? Расстроился. Вспомнил Лену. Вспомнил, как до последнего надеялся: вот-вот где-нибудь изобретут новое лекарство… Так стало тошно!
Он пошёл было к дому, но на перекрёстке резко развернулся и направился обратно в бар.

Я хотела бы написать запах липы.

4
Они сидели вокруг стола. Отец и мать как-то одинаково опёрлись на локти и запустили пальцы в волосы. Только отец уставился вниз, куда-то себе на грудь, а мать – прямо в лицо Юле. Юля подумала: если бы кто-нибудь увидел их со стороны – непременно решил бы, что в семье случилась ужасная беда.
Собственно, виновата в этом Юля. Можно было всё рассказать и помягче… Но как же помягче?!
Она смотрела на взъерошенную шевелюру отца с прежним, с давним своим детским страхом. Странно… Ведь на неё, на Юлю, он и голоса ни разу в жизни не повысил. И с чего вообще ей чувствовать себя виноватой…

Впрочем – виновата, конечно. Зачем было вываливать так… сразу… Со всеми подробностями... Пусть бы оно выяснялось как-то потихоньку. Во всяком случае – не с её, Юлиной, подачи.
Неужели она надеялась, что отец, выслушав её, сейчас же поднимется, поедет в Сосновое и заберёт Сашу домой?
Он действительно возмутился. Разъярился даже. Но ярость его была жалкая, бессильная.
Юля впервые заметила, насколько изменился отец за последние пару лет. Вот что значит – перестал человек заниматься своим делом… На суше он всегда чуть-чуть терялся, не совсем понимал, что к чему. И главное – не считал нужным понимать. Вот и сейчас: вдруг набросился на маму, будто всеми здешними – сухопутными – делами ведает она. Так глупо раскричался! "Стоит мне оставить её без присмотра – и обязательно с ней случается очередная гадость! В тот раз связалась с сумасшедшим, теперь – с алкоголиком!" А мама моргала виновато, как сирота в чужом доме. И когда он хлопнул, наконец, дверью и ушёл куда-то, стала плакать и оправдываться. Ах, какие это были жалкие, какие глупые оправдания! Она, мол, не виновата в том, что Сашенька заболела. Она тепло её одевала. А Саша на улице расстёгивалась. И рукавицы снимала! А лечили её очень хорошо. Частного профессора пригласили… И так наивно, так благодарно мама обрадовалась, когда Юля напомнила ей, что отец тогда был дома, что заболела Сашенька при нём. А потом стала терзать Юлю вопросами: "Вот сама скажи, честно – разве Боря был плохой? Разве он не ухаживал за ней… ну… прямо как в кино? Ну что я должна была делать? Запретить ей выходить замуж? Прогнать его? На каком основании? Ну, скажи мне, скажи! Он, конечно, оказался… Но, во всяком случае, никакой он не сумасшедший. Вот ты сама скажи, честно скажи: разве он сумасшедший?" – "Нет, нет, конечно, не сумасшедший… Да папа сам всё время говорил, что он хороший парень! Я однажды сама слышала. Он рассказывал о Боре дяде Косте. Он просто хвастался!" – "Все завидовали им! Правда, Юля?"