«Янтарная комната», окончание романа

Сашенька стоит босая и опирается на ограду. Кричат чайки, носятся, обгоняя друг друга, по кромке суши, выхватывают что-то из мокрого песка.
– Это мои чайки, – говорит вслух Сашенька. – Мой забор. Надо же – мой собственный забор! И земля моя. – Она гладит босой ногой комковатую землю. Гладит ладонью ствол старого дуплистого дерева. – Моя груша.
Сашенька смеётся. Господи, как хорошо! Как по-особому, как непривычно хорошо! Никогда у неё не было ничего своего. И она не знала – как это важно. И ничего не хотела.
Она вдруг вспомнила, как они с мамой въехали в Серый дом, как мама водила её за ручку по новой квартире. Услышала собственный голос, странно усиленный гулкой пустотой: "И это всё наше? Неужели и кухня только наша?"

Она рада, что приедет Юля. Рада, что Юля не может остаться здесь навсегда. И что всё это происходит совсем просто, совсем естественно.
Долго её счастье не продлится. Но хотя бы – сколько-нибудь.
Ветер такой свежий, нежный. То отводит аккуратно волосы от лица, то, наоборот, прикрывает лицо, будто густой вуалью. Кажется, он вот-вот заговорит с ней.

2
Юля взяла красный фломастер и аккуратно закрасила прошедший день. Вот столько ещё закрасить – и закончится сессия. Вот отсюда досюда – практика. А где-то тут – или даже тут – она пойдёт на вокзал, купит билет… И уедет. И пусть бы она была на вокзале одна. И никто бы её не провожал.
Ей стало вдруг стыдно. Захотелось побежать на кухню, к матери, обнимать её, бедную мамочку, жалеть, жалеть, жалеть, жалеть! "Мама, – сказать, – да что ж у нас всё как-то не так теперь? Что мы скрываем друг от друга? Какие такие секреты? Ну что, собственно, приключилось? Разве Сашу кто-то держит там насильно? Захочет – вернётся к нам в Черновцы. Вот её диван стоит незанятый, ждёт. Вот улица за окном – красивая, нарядная. Солнце. Блестит булыжник. Люди щурятся, улыбаются. Саша сама говорила, что полюбила и этот город, и этот дом".
Господи! Сколько небылиц Саша наплела бы Юле об этих каменных верандах, лестницах, галерейках и переходах, если бы они оказались здесь, когда были маленькие! Такой таинственный мрачный дом! Кажется, что его перенесли сюда из их родного города. А квартира – наоборот – светлая, солнечная. И жить в ней легко. Мама чуть не пела от счастья, когда переехали сюда. "Ой, какие окна!.. Ах, какой паркет!.. Какая печка!" Кроме отца, всем нравилось. Да нет, пожалуй, и ему было хорошо. Уж во всяком случае гораздо лучше, чем оставаться там, дома, возле моря – и горбатиться на каком-нибудь заводе.
Когда Саша из Сторожкова перебралась к ним, стало казаться, что ничего плохого и не случилось. А поменялись на Черновцы просто чтобы жить вместе. Не жизнь, а сплошной праздник…
Даже дядя Костя, когда приехал к ним и всё сам увидел, – успокоился. А тётя Зоя вообще без конца повторяла, что ей завидно. Ну, конечно, то было лето… и отпуск… Каждый день куда-нибудь ездили. На пляж, в горы.

И снова тонны конфет, снова выставочные торты… Впрочем, такое напоминание о прошлом выглядело довольно грустно… Вдобавок торты оказались невкусные. Дорогущие, затейливые – ну прямо художественное произведение! Но тесто – сухое, тяжёлое. Крем приторный. Остаток даже выбросили тайком от папы. В чём Саша, конечно же, увидела недобрый знак.
Последнее время она во всём ищет какие-то знаки. Так она улыбалась… Этими своими глазами…
А тут ещё и рыба, которую дядя Костя вёз им в подарок, вся протухла. Надо же! Всю жизнь сами солили рыбу…
Юля вдруг рассмеялась. Вспомнила, как Олег морщился, вытирая ноги в коридоре: "У вас там такая вонь на лестнице! Закрой скорее – в квартиру пробивается. Что это?" – "Это, Олежек, не на лестнице! Это у нас. Это от нас на лестницу пробивается!"
В тот день Олег впервые увидел Сашу. Юля помнит, во что была одета сестра. Тёмно-бирюзовый батничек и твидовая юбка. Даже тапочки помнит – серенькие, с мехом.
У Саши тогда начиналось обострение, выглядела она неважно. И совсем плохо ходила. Шаркала... Олег делал вид, что ничего не замечает. И когда они с Юлей остались наедине, всё не решался спросить, почему Саша так ходит. Юля в конце концов не выдержала и брякнула довольно грубо, вызывающе: "Да, тебе не показалось. Моя сестра серьёзно больна. И это заболевание прогрессирующее. И я никогда её не оставлю. Да! Всегда буду рядом с ней!"
Как он удивился! Как он хорошо удивился… "Ты чего, Юля?"
Конечно, она не стала объяснять ему, отчего вдруг разошлась. Может, он сам догадался… Нет. Вряд ли. Просто сочувствовал по-человечески. Расспрашивал. Никогда ни с кем Юля не говорила так подробно, так откровенно о Сашиной болезни. Слушала свой голос – и удивлялась, до чего он уравновешенно, спокойно звучит. Олег кивал и всё повторял уважительно: "Да ты настоящий профессор по этому вопросу!"
Кажется, именно в тот вечер Юля окончательно влюбилась в Олега. С такой благодарной нежностью наблюдала его отношение к сестре! Олег был, пожалуй, первым человеком, который не испугался Сашенькиного диагноза. Он очень обыденно произносил эти два слова. Юля с самого детства не могла вот так спокойно их выговорить. Даже про себя. Язык не поворачивался. Губы немели.