«Янтарная комната», окончание романа

Странно… И писать ей стало трудно, и вышивать, и на кухне ничего не получается. А когда она берётся расписывать яйца – руки будто успокаиваются. И чем тоньше рисунок, чем напряжённее работа, тем мягче, тем увереннее они движутся. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот.
Сашенька потянулась за клеем и почти сразу, с первой попытки, ухватила тюбик. Работать в куртке было неудобно, но и закрывать окно не хотелось. Морской ветер, лёгкий, неширокий, толчками вносил в комнату запах моря, и песка, и ещё чего-то, и ещё чего-то… Запах неба. Запах надежды. Она вдыхала – и чувствовала себя так, будто каждый глоток воздуха кто-то долго и любовно составлял и взбалтывал специально для неё.
Потянуло чуть сильнее. Засквозило – как-то сыро, неприятно. Заскрипела дверь. Сашенька обрадовалась: значит, шаги за сараем ей не почудились. Конечно же, это Маша. Поленилась обходить и полезла через забор.
И когда уже Толик соберётся сделать калитку между их дворами!
Странно… Сашенька была уверена, что Маша сегодня дежурит. В свои свободные дни она забегала к Саше утром, пораньше – узнавала, не надо ли чего купить. Видно, проспала.
Саша во всех подробностях представила себе, как Маша идёт по двору. Как мимоходом, не задумываясь, ставит на место забытую Толиком лопату. Поправляет коврик перед дверью. Суёт палец в вазоны, расставленные на веранде, и, куда нужно, подливает воду.
Улыбаясь, Сашенька ждала, когда Маша хлопнет дверью холодильника. Но до дверцы у Маши всё как-то не доходило. Саша оставила яйцо в песке и начала разворачивать коляску, чтобы выехать ей навстречу.
– Маша! – крикнула. – Закрой скорее дверь. Сквозит!
И вдруг поняла: по дому ходит не Маша, а кто-то другой. Чужой. И к тому же не один. Когда они вошли в комнату, Саше показалось, что это целая толпа. Чёрно-белая, азартно взмыленная, задохшаяся от бега.
– Где он? – рявкнул тот, который вошёл первым.
– Кто? – спросила Саша и на всякий случай обрадовалась. Слава Богу, Алёшка в отъезде.
Это был мираж. Какой-то дурацкий фильм, ввалившийся в её комнату из разбитого телевизора. И ещё она ощущала – пониже затылка… не звук, не образ… Слово. "КОНЕЦ".
Она вдруг стала очень медленно сползать с кресла – и это было страшнее и противнее всего. Саша ничего не могла сделать, не могла удержаться, остановить скольжение.
– Не придуривайся, мамаша. Ты знаешь, о ком я.
На нём начали проступать краски. Куртка – серая. Глаза – голубые. Волосы – тёмно-русые.
– Его нигде нет! – угрюмо пробасил кто-то в коридоре. – Успел удрать, падла, через соседский двор!
– Давай, мамаша, говори – куда он спрятал янтарь!
– Янтарь… – Сашенька с облегчением ухватилась за понятное слово. Мотнула головой на стену. – Вот весь янтарь, который в доме есть.
– Ты не строй из себя дурочку! – сказал другой. – Лучше договоримся по-человечески. Я ж тебе чуть-чуть руку выверну, и ты тут же всё расскажешь.

Этот, второй, тоже начал проявляться в цвете: бледное, незапоминаемое лицо, коричневая курточка, голубые линялые джинсы. Ей почудилось, что джинсы, как у тряпичной куклы, туго набиты чем-то – то ли ватой, то ли тырсой, и поэтому, приближаясь к ней, парень так странно переваливается с ноги на ногу.
– И ещё улыбается! – всё тяжелее раздражался он.
– Я не улыбаюсь, – откликнулась Сашенька и услышала в собственном дрогнувшем голосе истерическую птичью смешинку. Услышала крики чаек за окном, ленивый плеск волн, лёгкое поскрипывание сухой оконной рамы. Даже чей-то дальний разговор…
Кино всё не кончалось. И уже непонятно было, где же реальность: там, за окном, – или здесь, в комнате.
Ещё один – по-видимому, главный – так и стоял на пороге, ничего не говорил, смотрел Сашеньке в лицо. Он выглядел, как совсем обычный человек, – только почему-то всё время менялся, становился то огромным, то совсем маленьким. Будто кинокамера наплывала и тут же удалялась.
Голубые джинсы приблизились к ней вплотную, и её чуть затошнило от смеси разнообразных незнакомых запахов. Голос над головой бездарно копировал киношно-криминальные интонации:
– Может, конечно, тебе жизнь не дорога…
– Не очень, – неожиданно спокойно ответила Сашенька. – Но я хотела бы окончить её как-нибудь по-другому.
Почему-то все рассмеялись. Одновременно с этим тёплая твёрдая рука сжалась на Сашенькином запястье, потянула куда-то в сторону и назад. Было не больно, но она мгновенно сдвинулась в кресле и почти соскользнула с сиденья.
– Оставь её, – заговорил, наконец, главный. – Всё, кончай. Я ей верю.
Кто-то сзади подтащил Сашу за плечи и плотно усадил в кресле.
– Вы не подумайте, что мы какие-нибудь… – продолжал главный. – Это он, Глеб, нас обокрал.
– Глеб? – обрадованно выдохнула Сашенька незнакомое имя.
– Всё, ничего нет! Ни в сарае, ни в погребе, – раздался голос с веранды.
– Пошли! – главный развёл руки, как бы всех разом и всё случившееся отодвигая от Саши. У дверей замешкался, оглянулся. Казалось, ему хочется вернуться и продолжить разговор наедине.
Кто-то меленький, которого Саша только сейчас заметила, стрельнул глазом на старинный буфетик, где были расставлены вазочки и статуэтки из коллекции Аркадия Гройсмана. Вопросительно посмотрел на старшего. Но тот будто пнул его взглядом и прибавил совсем уж на прощание:
– Вы бы всё-таки не оставляли дверь открытую… А то на эти ваши штучки тоже есть охотники…
И кино кончилось.