«Качели», рассказ

Итак, можно ли сойти с ума от разочарования?  По-настоящему, без иносказаний. И что делать, если вдруг оказывается, что можно? Не самые простые вопросы, но даже и на них иногда приходится находить ответ.

Бывают моменты, когда одиночество ощущается особенно остро. Особенно если ты сидишь ночью на скамейке возле безлюдной детской площадки в сотне метров от дома любимой женщины. И хотя встреча с ней срывается не в первый раз – муж, случалось, и прежде неожиданно отменял выезд на рыбалку, – но раньше это всегда вызывало досаду, а сегодня – облегчение. Что это – внезапное отрезвление после десяти лет наивной веры в любовь? Да и любила ли меня Валерия? Ответ на этот вопрос перестал, наконец, изводить меня своей неопределенностью, потому что потерял свою значимость. Какая разница, если ты понимаешь, что остыл и что желанная еще вчера женщина сегодня вызывает раздражение! И все же было нечто, заставляющее меня нервничать. Если за любовными отношениями скрываются десять потерянных лет жизни, то разочарование становится настолько болезненным, что начинаешь ощущать, как твой разум дает сбой, пытаясь убежать от самого себя.

Это ощущение не было абстрактным. Уже несколько минут я слышал на детской площадке голоса, хотя никого не видел. Судя по всему, мама разговаривала с сыном, но так тихо, что мне удавалось разобрать лишь отдельные слова. И вдруг мальчик спросил неожиданно звонко:

– Можно я покатаюсь на качелях?

– Да, мой хороший! – отчетливо ответил женский голос.

Его мелодичное звучание не очень-то походило на хрипловатый тембр Валерии, которая, как теперь выяснилось, сводила меня с ума отнюдь не в переносном смысле.

Разумеется, я не чувствовал себя сумасшедшим, ведь нервное расстройство может привести и не к таким еще фокусам! Но когда качели начали сами по себе раскачиваться, легкое беспокойство все же возникло. И усилилось, когда женский голос обратился уже не к сыну, а ко мне:

– Можно я присяду рядом с вами?

Вокруг ни души, и все же я подвинулся к краю скамейки. Какое странное ощущение свободы: ты теряешь разум, но сохраняешь ясность мысли и способность к самоконтролю, и потому волен делать все, что заблагорассудится, даже разговаривать с призраками. Но галлюцинация вряд ли продлится долго. Со мной всё в порядке, Валерия, потому что меня больше не трогает твоя удушающая страсть!

Качели продолжали раскачиваться, но меня это мало беспокоило, поскольку и кроны деревьев, обступивших детскую площадку, шевелились от легкого ветра. Голоса, звучавшие в сознании, умолкли. Мир вокруг возвращался к своему естественному состоянию, и к такому же состоянию приходил мир внутри меня. Я рассмеялся, и вдруг почувствовал такую едкую горечь, какой никогда не испытывал раньше. Завтра в офисе я вновь увижу Валерию. И послезавтра. И так из месяца в месяц, по пять дней каждую рабочую неделю. Отпустит ли она меня или захочет продлить перманентное безумие? Мой смешок вышел горьким, и тогда с противоположного края скамейки вновь прозвучал мелодичный голос:

– Простите, с вами все в порядке?

Да, со мной все в порядке! – хотелось выкрикнуть в ответ. В порядке настолько, что я отзываюсь на вопросы  женщины, порожденной собственным сознанием! И все же я ответил вежливо, хотя и не без иронии:

– Кажется, со мной все не в порядке.

– Если хотите, мы можем поговорить о ваших проблемах, – после некоторой паузы предложил голос.

– Боюсь, вы и есть моя главная проблема! – вздохнул я.

Удивительно, но даже если ты теряешь разум, чувство юмора сохраняется.

– О, нет! – встревожился голос. – Не считайте меня навязчивой!

– А как мне следует к вам относиться? – криво усмехнулся я.

– Как к случайному собеседнику. Поверьте, исповедоваться лучше всего незнакомому человеку, с которым никогда больше не увидишься.

Сознание немедленно уцепилось за последние слова, пришедшие с другого края скамейки, а вернее – ниоткуда. Исповедаться, но кому? Если вдуматься, то самому себе, и похоже, никак иначе эту проблему не решить.

 Смирившись с этой мыслью, я рассказал ей – наваждение мое было, что ни говори, женского рода! – все с самого начала.