«Такая длинная зимняя ночь…», роман

При девушке я не стала ничего говорить. Да она и сама поняла. Быстро ушла, оставив нас одних. Я прошипела ему в лицо что-то зловещее. Сорвалась, конечно. Но он заслужил.

Придя домой, начала собирать вещи. Тетка пыталась меня отговорить, но мысль о том, что мы еще на день останемся здесь, а она будет рядом, затмила мне разум…

Он не стал спорить. Сгреб Антошку, повесил сумку на плечо. Я взяла другую, и мы пошли на вокзал. Я не сомневалась, что нам удастся сесть на ночной поезд.

Он забрал ребенка в свой вагон – места были только верхние и в разных концах состава.

Я взобралась на верхнюю полку, но спать было невозможно. Жара, грохот колес, отвратительное настроение… Что же это такое? Стоит ему некоторое время вынужденно воздерживаться, как начинает тянуть к другим женщинам?

А самое главное, я напряженно ждала, а это не приходило… Неужели? Это ужасно…

Утром, умываясь в вагонном туалете, я убедилась, что ждать больше нечего. Все сроки прошли.

А ему – хоть бы что! Под чужие юбки заглядывает…

Молча встретились на вокзале, молча ехали домой.

Меня снедали тяжелые мысли. Что делать? Второй ребенок навсегда привяжет меня к нему. Если до сих пор я тешила себя мыслью, что относительно свободна, могу уйти от него в случае чего, если попадется кто-то лучший, то с двумя детьми об этом и думать не придется… А аборта я боялась сильнее всего на свете…

Он шел – отчужденный, замкнутый, обиженный.  А как же: опозорила его перед родственниками… Закатила скандал, обвинила без доказательств… Заставила уйти среди ночи… Не так просто помириться теперь.

Я так ничего и не придумала. Вошла, села на диван и заплакала.

– Я беременна,  – сказала ему.

И он растаял. Обнял меня.

– Значит, будет еще один сын…

Глава 3

Родилась дочь.

Эта беременность была тяжелой. Токсикоз мучил, самочувствие было ужасное. Появился страх: а вдруг не выживу – ребенок, призванный стать оружием, убьет меня саму? И как я выгляжу сейчас – бледная до зелени, с темными кругами под глазами, отяжелевшей талией? А та, южная красавица, на десять лет моложе,  как румяное яблочко, свежая, с блестящими глазами, ловкая, гибкая, беззаботная…

Да мало ли и здесь таких? Можно было и не уезжать, спасаясь: свинья лужу найдет…

Он был внимателен, терпел все мои капризы. Свекровь успокаивала: понимала, что  женщина в таком положении за себя не отвечает.

Но любви это не прибавляет…

У меня появился страх, что какая-нибудь юница перехватит его, пока я буду  плодиться и размножаться. И дело даже не в воздержании – можно ли вообще хотеть женщину, несколько раз в сутки блюющую? И говори хоть что о токсикозе, о высокой миссии продления рода, – она не станет желанной.

Он перестал меня домогаться. Может, мать поговорила, что не стоит рисковать здоровьем ребенка?

Меня пугала мысль, что я теряю привлекательность, а он в расцвете: статный, возмужавший, красивый… Юношеская угловатость и хрупкость исчезли. Мужчина!.. Мне завидовали.

Только я сама себе не завидовала…

Мы стали меньше общаться – а о чем со мной говорить? Меня терзали страхи, и я не могла это скрывать. Это его тяготило. Но он терпел. Ждал.

Вопреки всем моим предчувствиям, роды были легкими. Я и новорожденная девочка чувствовали себя хорошо.

Палата быстро сдружилась. Если пять-шесть женщин запереть на неделю в тесной комнатке, они или передерутся, или станут очень близкими подругами… на время затворничества.