«Повесть о людях и о себе», (часть 2)

Я выписала «свои» строчки, на которые нужно было написать семь сонетов. Не так просто было начать: я почти пять лет ничего не писала. Был выходной день, и я вышла в парк возле дома – походить, подумать…

Звонок настиг меня на любимой аллее:

– Я уже написал свои! Ловите ленту на почте.

Ну, еще бы!.. Помнится, с какой скоростью он отвечал на мои рифмы…

– У меня пропал Интернет. Прочтите мне, что у Вас получилось…

Он начал читать. В парке связь была отвратительной, а тут еще под вечер собачники вывели своих питомцев на прогулку… Собачий лай, детские крики… За парком было не лучше: ревели мотоциклы… Я почти не слышала, что же там было в стихах. Уловила только «Дон Жуан»…

Ах, так? Я тебе покажу Дон Жуана… Думает, что я не смогу? Да я сейчас на твоего Дон Жуана свою Кармен напущу!..

И сразу все сложилось… Я быстро вернулась домой: срочно нужны были блокнот и ручка…

И – полилось! Откуда только слова брались! В эту самую твердую форму сонета я, как в бокал, наливала, свои мысли, чувства. Застопорилась на одном месте и «попросила помощи зала»: послала СМС.

– Найдите рифму к «фламенко»

Ответ пришел, как всегда, молниеносно:

– Коленка… пенка… стенка…

Я долго хохотала. Наш человек! С чувством юмора все в порядке. А я уж испугалась, что мне попался педант, книжный червь…

Часа за два я написала свои семь сонетов. К вечеру появился Интернет, и я послала их соавтору. Через полчала пришел готовый венок.

– Поздравляю с началом новой книги!

Я перечла. Диво! Из ничего возникла целая поэма. Общих рифм не было, повторов – тоже. И каждый по-своему раскрыл общую тему… Что значит общность: похожий стиль, образ мышления, фундамент… Читал в детстве то же, что и я… Хорошо знал русскую и зарубежную классику… Знал больше меня – еще и поучиться у него могла бы…

Нашлась еще одна «точка соприкосновения» – музыка. Встретились мы в той же библиотеке через несколько недель: были приглашены на презентацию книги Валентины Кондратенко. Александр Дмитриевич привез ноты нескольких своих песен.

Тут же, в зале периодики, стояло фортепиано. Я села и начала играть. И влюбилась в мелодии… Записанные «кружевным» неразборчивым почерком ноты были для меня ясны: именно так нужно было писать на эти тексты – Лины Костенко, Игоря Северянина, Арсения Тарковского…

Он сел рядом.

– Вы вот так сразу аранжировали… А я предлагал пианистам, но никто не взялся: не расписан аккомпанемент.

– Прелесть! А кто это пел?

– Я, супруга, дочь. У супруги приятное меццо сопрано…

– Вот бы послушать!

В тот же вечер удалось услышать, как он поет. Оказывается, присутствующие знали, что он хорошо поет, аккомпанируя себе на гитаре. Когда ему предложили спеть,  я приготовилась услышать традиционно бардовские интонации. Немало любителей пробуют себя в этом жанре. Но у него оказался сильный баритон красивого тембра, и играл он гораздо лучше многих. А мелодии были – чудо!..

Презентация проходила в Доме Учителя, там, где занимался наш незабвенный оркестр. Мы ходили по коридорам, вспоминая.

– Здесь была костюмерная…

– А в этой комнате хранили инструменты: мой контрабас…

– …и мои гусли, – в тон ему ответила я.

Мы стояли на сцене за закрытым занавесом и, могу поклясться, видели одно и то же: огненные насмешливые глаза Игоря Зарубы, когда он взмахивал дирижерской палочкой… Для меня эта сцена полна воспоминаний, как и каждая ступенька лестницы, ведущей на второй этаж Дома Учителя, каждый поворот коридора…

Антонина Коринь появилась неожиданно, распугав «призраков»:

– Сашко… А что Вы тут оба делаете?

– Вспоминаем, – ответила я за обоих. – Оказывается, мы играли в одном оркестре, в разное время, конечно…

Не могу описать ее взгляд. Удивленный? Подозрительный? Саркастичный?.. Не радостный – это точно. Хотя… ведь разве не это было в планах – мое редакторство его книги? Или его – моей?...

Ушла я рано, хотя веселье было в разгаре: Саша Косенко ехал домой и предложил подвезти меня на своей машине.

Дома я еще и еще раз проиграла предложенные мне песни и убедилась, что не ошиблась: они хороши. Позже я послала их своему преподавателю, Людмиле Васильевне Жульевой, в Запорожье. Она сама писала музыку, а муж состоял в Союзе композиторов, так что ее суждению можно было верить. Она подтвердила, что музыка написана талантливо, а с хорошей аранжировкой и исполнителем эти песни могут конкурировать со многими известными… Жаль, что они не звучат…

Областную литературную премию имени Евгена Маланюка основали в 2002 году, и не без проблем. Было много вопросов, кто такой Маланюк и стоит ли его именем называть премию.

Он - наш великий земляк, но… как и все пророки в своем отечестве…

Профессор педуниверситета Леонид Куценко, посвятивший много лет воскрешению из пепла поэта, много сделал для возвращения на родину его имени и творческого наследия.

Но это другая история… А я вспоминаю лишь о премии его имени, и о «судьбах поэтов, которые она сломала»…

Любая литературная премия или конкурс призваны активизировать литературный процесс, выявить новые имена, указать вершины, к коим стоит стремиться, и увидеть свое место во всем том. Цель благородная…

Но, черт возьми, умеем мы исказить любое благородное начинание!

С самого начала было три номинации: «художественная литература», «перевод», «публицистика». Помнится, в номинации «перевод» Тамара Иванова (Барышева) подавала свой перевод «Маруси Чурай». И премию не получила.

Я в то время была мало знакома с творчеством Лины Костенко, и «Маруся Чурай» попала мне в руки именно в переводе Барышевой. Я прочла самое начало и ужаснулась, какой ерундой восхищаются все. Оригинал Лины Костенко я прочла намного позже – он поразил меня! За такую вещь браться?! Она совершенна и непереводима… Сравнила потом с переводом, который был достаточно близок тексту, но не передавал его духа, или – как это назвать?.. В общем, правильно, что не дали…

Потом в этой номинации Володя Могилюк подал тонюсенькую книжечку переводов на украинский нашего земляка Арсения Тарковского. И тоже не получил – то ли из-за незначительного объема, то ли из-за качества. Меня тогда мало занимала теория перевода, и, не имея оригинала, я не могла судить о его точности. К этому времени была почти готова к печати книга моих переводов поэм Лины Костенко, но я сознательно тормозила ее выход, затягивала работу над ней, чтобы не соперничать. И в следующем, 2007 году, я получила эту премию за переводы. Работы над ними было много, но сейчас я бы по-иному отнеслась к переводу… Но, как бы то ни было, номинация пустовала шесть лет, и я была первой, кто сломал лед.

Вскоре я сама оказалась в числе жюри премии.

Собственно, из-за отсутствия информации причины такого поворота на то время мне были непонятны. Задним числом узнала, что из состава жюри вышло несколько членов – Виктор Шило, Валерий Сиднин и еще кто-то, и образовавшуюся брешь заполнили мной.

А впрочем… статья Светланы Орел проливает свет на ситуацию и дает достоверные сведения: