«Твори, выдумывай, пробуй», повесть

* * *
Отлично вышколенный персонал – молодые крепкие парни, что укрепило подозрения Грифа, – внес первую перемену блюд, обещанные горячие закуски, и молниеносно поменял тарелки и вилки перед каждым гостем. Гриф повернул удобно свой столовый прибор – и чуть не рухнул со стула. Покосился на соседа слева, соседа справа, человека напротив… У всех были в руках вилки как вилки, у него же тяжелая вилкина рукоятка увенчивалась… как бы это помягче… наваренным на конце мужским членом. Небольшим, филигранно выполненным со всеми анатомическими подробностями… даже симпатичным, но как-то это странно… и тревожно… помешанные они тут все, что ли, в активной фазе гона?..
 – Простите, господа, нельзя ли поменять мне прибор? – отчаянно сказал Гриф, поднимая над головой вилку. – Я ценю ваше чувство юмора, но мне как-то непривычно…
 – Что вы, дорогой Роберт, этот прибор мы же отлили специально для вас! – оскорбился Пандин. – Мы были уверены, что вам эта милая шутка понравится! Специально тестировали его – держать удобно, есть не мешает…
 – Презирать людей за их слабости – все равно, что плевать против ветра! – весомо заявил всеславный эстет. 
«Он другие слова какие-нибудь знает?» – угрюмо подумал писатель, настроение которого, ясное дело, стало падать стремительно, как воздушный шар без ветра. Остальные сотрапезники смотрели на Грифа укоризненно. Гриф замешкался, не понимая, как себя вести в ситуации, ставшей дурным балаганным гаерством… 
Тем временем персонал – не поворачивался язык назвать атлантов ни официантами, ни, того хуже, лакеями, – ловко и невероятно аккуратно разбросал по едокам тарелки с телятиной в благословенном соусе из бургундского вина и с кокетливым гарниром, разложенным по фарфору истым произведением искусства. Приблизившийся вплотную, задразнивший ноздри аромат слегка примирил Грифа с идиотами – хозяевами вечера. Он решил заставить себя посмотреть сквозь пальцы на их склонность к грубым шуткам (как на маленькую слабость, презирать за которую… смотри выше… Роберт Гриф, из творческого наследия). Похоже, филе купило с потрохами всех. Сидящие за столом набросились на него, зачмокали, завздыхали блаженно…
Гриф мягко отрезал небольшой кусочек мяса, положил его в рот… замер, сраженный ватно-гнилостным вкусом… оглядел жрущих фрачников… те хавали, за ушами трещало, не похоже, чтобы им попалась гниль… пожевал слегка и чуть не отторг все сразу.
 – Что, дорогой Роберт? – отвлекся на миг от еды Пандин.
 – Вкус какой-то незнакомый… – выдавил из себя Гриф.
 – Это для вас-то незнакомый? – визгливо захохотал церемониймейстер Юлиан Марцелов. 
Гриф от неожиданного громкого звука испуганно сглотнул, повозил вилкой по тарелке и, уловив тонкий, но неподдельный аромат деревенского сортира, принял в полный рост мысль, с коей не желал мириться последние несколько секунд. Да, у всех пирующих на тарелках лежало филе телятины под бургундским вином, а у Грифа – отлично гарнированное, залитое тем же соусом, обрамленное такими же «лодочками» из экзотических овощей, дерьмо. 
Словно чья-то мощная рука смела незадачливого писателя со стула. Все его внутренности рвались наружу. Удерживая их нечеловеческим усилием, Гриф прохрипел, и вышло пафосно:
 – Туалет, ради всего святого!..
 – Там! – хором сказали Пандин и эстет и вытянули руки в диаметрально противоположных направлениях. Гриф осознал мозжечком, что ему никто не поможет, и бросился со скоростью метеора искать туалет либо ванную. Он нырял под портьеры и выскакивал из-под них, он набирал скорость и уже не мог сдерживать рвоты, он испортил несколько, наверное, бесценных штор и шпалер – а так им, сволочам, и надо! – он, казалось, пошел на третий круг, на самом деле еще не обежал тронный зал… Вдруг, в одном гобеленовом отнорке, Гриф увидел узкую дверь со стрельчатым верхом, рванул ее на себя и увидел вожделенное. Запереть дверь он не позаботился.
Полоскало Грифа где-то полчаса. Все это время он физически лишен был возможности прислушиваться, что происходит за его спиной, но перманентная мысль, что там зреет что-то враждебное и непередаваемо страшное, усугубляла его прискорбное состояние. Между приступами рвоты Гриф дал себе зарок тут же покинуть сборище полоумных – так как они проявляют вовсе не здоровые симптомы. И вообще, все хорошо в меру!.. А есть он теперь долго не сможет… Когда Гриф смог уже стоять прямо и держать голову высоко, он надел на бледную физиономию личину праведного гнева и вышел в зал, чтобы недвусмысленно проститься. 
Его ждали. Все пять уродцев, сидевших за столом, выстроились в шеренгу, а их главный, Пандин, что-то держал на вытянутых руках, как хлеб-соль. Несмотря на то, что стояли уродцы торжественным строем, они то и дело перехихикивались, и кто-то восклицал: «Ой, не могу! Ой, насмешили!..» От этого зрелища Грифу стало совсем мерзко.
 – Господа, не скрою, мне не по нраву ваш прием, и я хочу с вами проститься прямо сейчас! – заявил он, веря, что говорит громко и гордо.
 – Дорогой Роберт, как же так? – запел отвратный Пандин. – Вы хотите нас покинуть? Без ужина? Без сувенира на память? Не может быть!.. Не откажите принять хотя бы это!..
Грифу поднесли… за секунду он заподозрил, что… его вчерашнюю книжку с дарственной надписью Президенту фонда, облитую… чем бы это?.. Боже!.. Видимо, в биоунитазе, который сослужил Грифу только что отменную службу, был какой-то хитрый отвод, и значительная доля его содержимого оказалась на книжке, заботливо подставленной снизу. Книга была безвозвратно испорчена рвотой. Вся. Вот твари, метнулось в голове, они еще и страницы перелистывали, пока я блевал!.. И не противно им было!.. 
Лица шутников свидетельствовали: не противно, а классно!
Гриф отдернул руки, книга шлепнулась на пол, как жаба.