«Твори, выдумывай, пробуй», повесть

* * *
– Презирать людей за их слабости – все равно что плевать против ветра, – витийствовал модный писатель Роберт Гриф в ресторане, где приятнейшим образом завершалась презентация его новой книги «Мыло». Сама-то презентация, многолюдная, как кровавая Ходынская церемония, проходила в Доме художника на Крымском валу и доставила Грифу массу сладких ощущений – он, будто в энергетической ванне, искупался в восхищенных взглядах, хвалебных речах, признаниях в любви (в том числе и плотской, питаемой к любимому автору как к мужчине своей мечты) и рукоплесканиях. Но толпа, даже самая благожелательная к тебе, все же утомляет, –  и вот, благополучно закончив мероприятие, распродав с автографами среднюю домашнюю библиотеку российского обывателя и испив до легкой изжоги чашу всеобщего преклонения, Роберт Гриф отправился в ресторан, название коего держалось в строгом секрете. С женой, с издателем, представителем книготорговой сети и близкими друзьями, перед которыми можно было расслабиться, перестать на время корежить из себя демоническую личность Роберта Грифа, а побыть хоть чуть-чуть Романом Малиновкиным. Как в паспорте записано. А еще милее – почувствовать себя мальчиком Ромой. Одно время Гриф мечтал поменять паспорт и украсить его своим чеканным псевдонимом. Дело бы выгорело, так велика была его писательская популярность в обществе, в том числе и у работников паспортно-визовой службы, но воспротивилась – кто бы мог подумать! – старая мама, гордившаяся фамилией Малиновкина, будто она была Трубецкая. Рома послушался маму, и вдруг, спустя еще лет семь шального успеха и прогрессирующего обожания, понял, как старушка была права. В теплую, уютную личину Ромы Малиновкина, домашнего воспитанного ребенка, было так здорово «заныривать» временами, точно улитке в домик, отдыхая от инфернального Роберта Грифа, набираясь сил для своих новых романов. 
Но сегодня в шкуру модного писателя, чародея, чей волшебный талант, возможно, был происхождения мефистофельского, растроганного Рому Малиновкина все время возвращала одна из участниц узкого застолья. Совершенно левая девица, очередная жертва душевного Роминого приятеля Пашки Сизова. Ветреный красавчик Пашка приводил в компанию приблизительно по девчонке раз в два месяца. Вопреки распространенному мнению, что мужчина, даже завзятый ходок, предпочитает один женский тип, Пашка устраивал такой калейдоскоп девичьих фигур, причесок, манер и стилей поведения, что тесный круг давно и безнадежно женатых товарищей исходил потайной завистью и смаковал под языком слово «свобода», употребляя его в самом запретном смысле. Неизменным было лишь одно – все Пашкины девицы слегка опережали интеллектом волнистого попугайчика, и про них его приятели снисходительно отзывались: «Прелесть, какая дурочка!». Всего один раз Пашка, не разобравшись, нарвался на несостоявшегося кандидата наук, и та испортила ближнему кругу славный вечер в ресторане, читая лекции по политологии – как она видела сию науку. Ей вердикт вынесли единодушно: «Жуть, какая дура!» – и случай Пашкиной промашки постарались забыть, как страшный сон. 
Сегодняшняя пассия Сизова была прекрасна с виду – Пашка похвалился другу, что нарочно искал совершенный экземпляр для появления с ним на презентации, – но загадочна внутренним миром. На первый взгляд, обычная осветленная златовласка, досконально знающая все законы гламурной тусовки, правильно одетая и в меру напитанная банальной эрудицией, оказалась пугающе привязчива – и уже второй час посиделок в ресторане мучила героя дня вопросами, по сути, бесконечной вереницей вариаций одного и того же: «Как вы можете писать такую гадость?!»