«Рабовладелец из ГУЛАГа»

Реинкарнация де Рибаса

Тем временем в Москву к Ф. Дзержинскому стали поступать донесения, что в Одессе не все ладно: невозможно разобраться, где чекист, а где – бандит. Для исправления ситуации в Одессу направляется высокий чекистский чин – Терентий Дмитриевич Дерибас.

«История любит иногда пошутить, – писал в своей книге «Неугасимая лампада» Борис Ширяев. – На этот раз ее шуткой была служебная командировка в Одессу члена коллегии ОГПУ Дерибаса, фамилию которого шпана считала остроумно придуманным псевдонимом «Дерибас»… Но эта фамилия была подлинной и лишь несколько иначе писалась до революции – де Рибас, с добавлением звучного титула. Носивший ее чекист был прямым потомком… французского эмигранта, аристократа, ближайшего сотрудника строителя Одессы герцога Ришелье…

Последний из рода де Рибас был чрезвычайно ярко выраженным вырожденцем. Очень маленького роста, почти карлик,  с огромными оттопыренными ушами, шелушащейся, как у змеи, кожей и отталкивающими чертами лица, он вызывал среди окружающих чувство отвращения, гадливости, смешанной со страхом, какое испытывают обыкновенно при взгляде на паука, жабу, ехидну». Судя по фотографии самого Т. Дерибаса, портрет, написанный Ширяевым, несколько утрирован. Владимир Листов в книге «Комиссар Дерибас», опираясь на воспоминания племянницы Дзержинского, описывает его как человека «высокого роста», «детину».

Действительно, некоторые считали Дерибаса потомком основателя Одессы. Но на самом деле Терентий родился в селе Онуфриевка возле Елисаветграда (ныне – Кропивницкий) в зажиточной крестьянской  семье. Как он сам говорил, его фамилия происходит от запорожского казака по прозвищу Дери-бас. В молодости Терентий был рабочим в Кременчуге. В 1903 году вступает в РСДРП, становится профессиональным революционером (кличка Марат). В 1917–1919 годах – работал в советских органах и воевал на фронтах Гражданской. А в 1920-м назначается заместителем начальника секретного отдела ВЧК.

Дерибас, прибыв в Одессу с самыми широкими полномочиями, узнал о деятельности Френкеля. Но и Френкель, у которого были свои люди в Коллегии ОГПУ, уже знал о задании Дерибаса. Одним из таких людей, прикрывавшим аферы Нафталия Ароновича, был Генрих Ягода, который и впоследствии будет протежировать Френкелю.

Дерибас повел с Френкелем тонкую оперативную игру и, что поразительно, перехитрил «матерого человечища». Целых полгода шла невидимая война между Дерибасом и Френкелем, в которой были задействованы высокопоставленные лица из украинской столицы – Харькова и из Москвы, пытавшиеся прикрыть своего подопечного.

Московский посланник сделал вид, что ожидает от одесского делка  немалую взятку. И Френкель купился: пошел на переговоры с чекистом, используя третьих лиц. Пока шел торг, Дерибас отправил тайное сообщение Дзержинскому. Естественно, минуя одесское ОГПУ. Из Москвы вскоре были получены соответствующие, однозначные инструкции.

В ноябре 1923-го в Одессу прибыл спецпоезд с отрядом московских чекистов. В ту же ночь было арестовано все руководство одесского ОГПУ и сам Нафталий Френкель. И сразу же поездом арестованные под усиленной охраной были отправлены в Москву…

Наказание за преступление

Интересно, что ордер на арест Френкеля был подписан наркомом внутренних дел Генрихом Ягодой лишь 15 ноября 1923 года, накануне прибытия арестованных одесситов в Москву. А собственно арест Нафталия Ароновича произошел на следующий день, 16 ноября, на Лубянке. При заполнении арестантской анкеты было установлено, что Нафталий Аронович Френкель «является подданным Турции, беспартийный, женат, на иждивении трое детей, по профессии – коммерсант, место жительства – Варна, Болгария».

Из документов судебно-следственного дела: «…После ареста гр. Френкель не отрицает… фактов (присвоения 8000 тысяч долларов. – С. К.), но добавляет, что деньги находятся у его жены в гор. Варне (Болгария), что деньги были сданы в банк, но он их получил полностью обратно, причину, почему он не вернул деньги ГПУ, объясняет, что хотел их вернуть лично резиденту, которого он разыскивал в течение двух лет и не мог найти».

Далее в этом не единожды цитируемом документе, датированном 4-м января 1924 года и подписанном помощником начальника 2-го отделения КРО ОГПУ Бодеско, начальником 2-го отдела КРО ОГПУ Кяспертом и помощником начальника КРО ОГПУ Салынем, говорится: «Из вышеизложенного явствует, что гр. Френкель, будучи секретным сотрудником одной из организаций ГПУ, присвоил себе с корыстной целью доверенные ему 8000 ам. долларов, принадлежащих советскому правительству. Кроме того, занимался на эти же средства злостной спекуляцией, приезжая неднократно в Россию нелегально, на основании ст.98 и 188, часть II, Уголовного Кодекса, ПОЛАГАЮ: Гр-на Френкель Нафталия Ароновича заключить в Соловецкий концлагерь сроком на пять лет без применения к нему впредь амнистии».

На документе стоит резолюция – подпись неразборчива – возможно, начальника КРО ОГПУ СССР А. Х. Артузова: «Считаю, что за 8000 дол. и за его долгую к р. (контрреволюционную. – С. К.) деятельность его нужно посадить до окончания гражд. войны (именно так в документе. – С. К.) на 10 лет».

Несколько обеспокоенный неожиданным поворотом событий, Нафталий Френкель строчит, пребывая в некой панике, полные намеков и умолчаний письма своему, как надо полагать, начальнику Артуру Артузову. «Я оказал целый ряд услуг С(оветской) Власти, – пишет он 4 января 1924 года в письме на имя начальника КРО ОГПУ. – Перечислять их здесь нет надобности и я вправе рассчитывать, что мое справедливое желание рассеять туман, окутавший меня и вызвавший к жизни т. н. дело. Я не растратчик. К этой категории людей не принадлежу. Я – честен в полном смысле этого слова… Уезжая из С(евастопо)ля, я возбудил ходатайство о переходе в подданство СССР, имея в виду взять сюда свою семью, детей. Здесь есть также дорогие мне люди. Едучи в СССР, я прилагал все усилия, чтобы получить возможность приехать в Москву… У меня много данных нужных и важных, которых нет у многих других. Я нужнее, полезнее и ценнее для С(оветской) Власти, чем многие другие… Высылка погубит меня, не пройдет незамеченной за границей, вызовет там лишние пересуды. Газеты начнут реветь старые темы. В растрату мою там никто не поверит. Советск(ой) Власти будет нанесен совершенно напрасно материальный ущерб, жесточайший моральный удар будет нанесен человеку, преданному не за страх, а за совесть С(оветской) Власти…» Ответа не последовало…

11 января 1924 года Френкель пишет новое заявление А. Артузову: «История моего соприкосновения с Сев(астопольским) отд(елом) (ОГПУ) дает яркую картину бескорыстного, честного и добровольного служения интересам ГПУ (затем зачеркнуто и написано – «СССР». – С. К.), с моей стороны, и полного неумения использовать важный материал наряду с абсолютно ничем не оправдываемым бездействием Сев(астопольского) отдела. Все изложенное будет документально доказано… Я хорошо связан с крупнейшим объединением, представляющим капитал не только Германии, и располагаю первоклассным источником важнейшей информации… Настоящее заявление я делаю только исходя из внутреннего убеждения в его полезности для СССР. Я уверен в полном торжестве справедливости в моем деле после его пересмотра». И снова Артузов молчит…

14 января 1924 года состоялось заседание Коллегии ОГПУ, на котором: «Слушали: дело № 21108 по обвинению сексота (секретного сотрудника. – С. К.) ГПУ Френкеля Нафталия Ароновича по 57, 98, 188 ст. ст. УК. Постановили: Френкеля заключить в концлагерь сроком на десять лет». (А согласно байкам, гуляющим до сих пор, Френкеля будто бы приговорили к расстрелу и только в последний момент смертную казнь заменили 10 годами лагерей. Ответственно заявляем: никакого смертного приговора Френкелю не выносили!)

Теперь несколько успокоившийся Нафталий Френкель, почувствовав невидимую поддержку и поднабравшись здорового нахальства, решил давить на жалость чекистов.

12 февраля 1924 года он пишет заявление следующего содержания (вы только вчитайтесь!): «В Коллегию ОГПУ. Заключенного Бутырской тюрьмы Нафталия Ароновича Френкеля. Заявление. Постановлением Коллегии от 14 января с. г. я присужден к 10-летнему отбыванию наказания в Соловках. Ввиду того, что я дважды перенес туберкулезный процесс и что мои легкие в очень плохом состоянии, климат Соловков и особенно Кеми с туманами и малярией в короткое время меня погубит. Ввиду изложенного прошу разрешить мне отбывать наказание в каком-нибудь концлагере Москвы, назначив для освидетельствования меня врачебную комиссию. При моем здоровье мне нужен не только хороший климат, но и сухое помещение и специальный личный режим, особенно если принять во внимание продолжительность срока наказания». Вот так – и не иначе!

Не забывает Френкель напомнить о своих заслугах на тайном фронте и начальнику КРО ОГПУ А. Артузову. 18 января 1924 года он пишет: «В своих письменных обращениях к Вам, в тех условиях, в которых нахожусь, я имею лишь ограниченную возможность касаться некоторых моментов весьма важного государственного значения. Но я считал бы совершенно недопустимым и ничем не оправдываемым, если бы из-за моего неожиданного ареста Вам – и особенно Вам – остались бы неизвестными те довольно важные, с моей точки зрения, данные, которые получены мною во время моего последнего пребывания за границей. Побуждаемый исключительно этими соображениями, я прошу, в дополнение моих заявлений от 4 и 11 января, о немедленном вызове меня».

Но тщетно... 3 мая 1924 года Френкель уже в Кемьском пересыльном лагере, а вскоре его переправят на Соловки…