«Случились времена…»

Утро. Август. Иловайск

Капитан умирал
на подсолнечном ярком лугу.
В телефоне с утра оставались минуты
и треть батарейки.
Капитан понимал:
здесь пощады не будет уже никому,
впрочем, как и литавр, этой горестной смуты,
где жизнь за копейки…
Он всю ночь выводил
тех, кто выжил под «Градами» адской тропою,
не горел только воздух
и данное слово присяги.
Новобранцев к утру с террикона их снайпер скосил,
а в него не попал… То, что было ногами, никак не зароет…
Пулемётные гнёзда…
Кусты и овраги…
Капитан позвонил
на Русановку – возглас жены:
– Дорогой, наконец-то,
мы все извелись в ожиданье…
Ты нас так утомил,
у нас с матерью страшные сны.
– Папа скоро домой? – голос в трубке дочурки-невесты.
«Сериал в кухне смотрят…» – подумал, теряя сознанье…
Капитан говорил:
– Я вас очень, девчонки, люблю…
Как там кошки, не рвут ли ковёр, хулиганки?
Что с «Динамо»? Наверное, будет хороший сезон?..
БТР тормозил…
Врач с сестрою тащили его на броню,
но откуда-то слева возникли российские танки…
То ли колокол, то ли контузия… Звон.
Капитан не слыхал…
Медсестру застрелили в упор,
до поры не кончали врача,
его кто-то узнал по Афгану…
Это август пылал,
и был ли в глазах капитана укор?
Кто за всё это будет прощать?
По Писанию ли, по понятиям или Корану?

***

Предвесенние сводки с фронтов,
лексикон сорок третьего года,
нависающий меч небосвода,
батальон к наступленью готов.
Батальон в конце века рождён
поголовно в Советском Союзе.
Завтра в нём нахватают контузий,
кто ранений, а кто похорон.
А пока экипажу сержант
на гитаре аккорд из «Грин Грея»
подберёт в ледяном БТРе.
За бетонкой – «псковской» лейтенант,
тоже с напрочь промёрзшей гитарой.
Им потворствует блюзом «Чижа»
и арефьевским регги про «Джа»
или, там, «Наутилусом» старым…
Крикнет сипло в луганскую ночь:
«ВСУ! – что предложите к чаю?»
И сержант отзовётся: «Печали…
Шёл бы ты… До Изварино прочь…»
А с рассветом начнётся обстрел,
прилетят «Буратино» и «Грады»,
смерть сроднит их своей серенадой,
обратает фрагментами тел.
Не дадут ни квартир, ни наград
их родителям, ставшим седыми,
в зимнем воздухе эхо застынет –
Украина. Дебальцево. Ад.

***

Все Божьи дети могут танцевать…
                                   Харуки Мураками

LincolnPark – HighlandPark –
это сорок минут по осенней дороге,
кольцевой, огибающей, резкой –
как будто танцующей сальсу,
в веренице таких же,
похожих на сон Дон-Хуана индейцев в пироге,
что никак не созвучны
игравшей судьбою мелодии вальса…
Из летящих машин повсеместно и дерзко –
звучание самбы
духовым ноябрём
в гулком такте дождя по стеклу ветровому…
Never mind th ewait,
just acknowledge the wind and a cookie would crumble…
А в любом переводе
корёжится смысл и звучит по-другому.
Не поэтому ли
на спидометр фосфором ладятся цифры,
чтобы знали лимит те,
кто прочь сметены элементами танго,
simply ponder the thought,
and acknowledge the wind even if so briefly –
и вперёд, в глубину,
доверяя дыхания ритм тишине акваланга.
HighlandPark – LincolnPark –
тот же самый маршрут, но заметно короче,
все мелодии просто ушли в никуда,
и ворвался Высоцкий.
Он накрыл небоскрёбы
хрипящим стихом исчезающей ночи,
и грунтованный воздух
отвадил беду, захватив перекрёстки.