«Безотцовщина», рассказ

То есть сначала здесь нужно было бы сказать, что добро побеждает не всегда. Но получилось, что добро не всегда проигрывает. А я бы сказал, что добро всегда выигрывает. Потому что плодоносит-то только оно. Что̀ зло может родить? Только несъедобную волчью ягоду? Поэтому и не вымирает человеческий род. Несмотря на потери.

Но какова Лина-то! Ишь гордая какая… Как в кино! Или как на сцене!

…А я видел ее на сцене.

В семилетке, где я учился, школьный драмкружок ставил пьесу Гоголя «Ревизор». И так мы ее хорошо поставили, и так интересно подошли нам взятые напрокат в ТЮЗе мундирчики разных там почтмейстеров, что рискнуло школьное начальство выпустить полудетский наш спектакль на городской смотр драмкружков. Состоялся смотр во Дворце пионеров, в Воронцовском дворце, и было участников там достаточно много, полный зал участников. Пока ты в зале, ты зритель, а как подошла твоя очередь на сцену — ты уже артист.

«Ревизор» хоть и был в школьной программе, но совсем не для детей Гоголем писался. И я не уверен, что когда мы со сцены показывали свою игру, из зала на нас смотрели с неотрывным интересом. Зато хорошо помню, с каким действительно неотрывным интересом мы из зала смотрели на сцену, когда там показывали пьесу «Снежок». О, это была еще какая пьеса! Там Снежок — негритянский мальчик Дик, и как всё против него, потому что он негр, и какой он молодец, что никого не боится и им не поддается…

А через много лет, когда мы с Линой уже были знакомы, она мне расскажет, что героического Снежка в этом спектакле во Дворце пионеров играла она, Лина, и что, между прочим, гримом для лица и рук служила обыкновенная сажа, которую найти в эпоху повсеместного печного отопления труда не составляло.

Почему именно она — Снежок? Сама вызвалась? Или по случайности? Или смуглая кожа тому причиной? Как бы там ни было, это была ее роль. Осознанно или неосознанно, она играла протест против дискриминации, против несправедливости! Ей нечего стыдиться. Ее отец не мог быть врагом народа, врагом людей. Она не верит и никогда не поверит!

…58-й год ожидался для Лины праздничным — еще бы, ведь завершалась институтская эпопея! Госэкзамены — и прощай, альма матер! Каждый, кто оканчивал вуз, прекрасно помнит эти чудесные мгновения выпуска — перехода от тревожных волнений к торжественной свободе.

С легкой руки (или языка?) мудрых юмористов, заочное образование назвали «заушным». Но… Это если оболтус, то его хоть на стационаре, хоть на заочном — за уши тянуть надо до заветного диплома. А тут будь ты семи пядей во лбу – все равно короткие лекции два раза в году, а дальше — работа, учебники, сон, работа, учебники, сон, и так год за годом. И если на стационаре главное занятие это учеба, то на заочном главное занятие это работа. Новая подруга Лины учительница из Саврани Ольга Трофимовна, кроме всего, в своем хозяйстве еще и павлинов в вольере держит. А городская Ирка Сива, уже переводчица, хоть хозяйства еще не имеет, но работает в таком режиме, что и на сессию вырывается со скандалом. Так что для всех, в том числе и для Лины, окончание института было еще и освобождением от постоянной усталости.

На этот как бы запланированный и ожидаемый праздник жизни наложилась новость — и желанная, как мечта, и уже и нежданная, как мечта несбыточная. Пришла новость с не очень тогда распространенным словом «реабилитация». Пришло письмо из Москвы, что дело ее репрессированного отца пересмотрено и при этом в его действиях не нашли состава преступления.

Не знаю, какие чувства испытала тогда Лина и вся ее семья. Праздник со слезами на глазах? Какой же это праздник, если отца нет в живых. Конечно, честное имя. Это важно. И для него, хоть его нет в живых, и для них для всех. И лично для нее — например, ей не придется ничего скрывать от будущего мужа. Вот Беба вышла замуж, и муж знает, что ее отец погиб в войну. А папа Люды — вот он, живой…

Это письмо из Москвы Лина потом мне показывала. Короткое письмо на половинке стандартного листа бумаги А4. Если стандартный лист называется четвертушкой, то половинку надо было бы называть восьмой долей, осьмушкой. В верхней части этой осьмушки, как и положено, была означена организация, от которой письмо, Военная коллегия Верховного Суда СССР. Короткое извещение с коротким резюме: реабилитирован посмертно. Мороз по коже от одной только краткости. Прочитал — и ощущение беспомощности, когда как будто нужно что-то сказать, а таких слов, какие нужно, их нет… А уже позже подумалось, что эта Военная коллегия Верховного Суда СССР – она как монстр, как громадная Тёха, у которой один глаз ненастоящий, искусственный, из стекла. И когда коллегия посмотрит на человека глазом стеклянным, мертвым, то человеку — смерть, а если натуральным посмотрит, живым, то — жизнь. А если посмотрит натуральным через двадцать лет, то — «посмертно реабилитирован»…