«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

 Очередную встречу Симон назначил в ресторане «Прочь скука». Заказал двенадцатирублёвую бутылку шампанского, миндальный пирог и шашлык.
Фома в ресторан попал впервые. Сидел, боясь смотреть по сторонам. Руки спрятал под стол, теребил край накрахма-ленной скатерти.
Певичка из местных пела на подиуме в глубине зала пе-сенку из репертуара Анастасии Вяльцевой. В зал лились звуки фортепиано и скрипки. Симон не счёл нужным понижать голос.
– …Боевая дружина! Эксисты! Орлы! Нет сейчас никто. Кто-то на каторге, кто-то совсем умер. Чахотка. Один я остался. Ты мне можешь помочь. Заработаешь хорошо, а там смотри. Хочешь – с нами, хочешь – за границу. Ездил за границу? Я ездил. Париж, Берлин… В Берлин, правда, плохо ездил. Тюрьма сидел, психушка сидел… Хороший город. Ты со мной, Фома?
– Где и когда?
– Не знаю где. Не знаю когда. Лошадь знает, Иванович знает, я не знаю. Они главные. Я потом скажу… Ты стрелять умеешь?
– Имелся у нас пистолет, в цирке. Розами стрелял, бумажными.
– Э, слушай, розами! Ничего, научу.

Арон Воробьёв вошел в зал своего ресторана в благодушном настроении, которое тут же и улетучилось – за одним из столов хозяин увидел парня-акробата. «Дерзкий мальчишка, сопляк! Куда посмел явиться! В солидное заведение? Сбежит и не заплатит. Вышвырну, как щенка!» Он уже собрался осуществить своё намерение, но перевёл взгляд на собеседника Фомы и застыл на месте. Кавказец показался ему знакомым. Напрягая память, он вышел из зала, направился к своему кабинету и вдруг вспомнил…

– Ваше высокоблагородие, к вам господин Воробьев.
Становой пристав Ленц-Репьёв отставил в сторону чашку с чаем, вытер губы и растянул их в улыбке.
– Прошу, прошу, Арон Лазаревич! Присаживайтесь. Рад служить уважаемому человеку. Да вы никак взволнованы?
Хозяин ресторана «Прочь скука» опустился на стул, но тут же вскочил.
– Это я взволнован? Да, я взволнован! И удивляюсь, по-чему спокойны вы? В нашем городе появился очень опасный человек.
 Ленц-Репьёв стёр улыбку с лица и профессионально на-хмурил брови.
– Успокойтесь, господин Воробьев, и давайте-ка по поряд-ку.
– Так я ж по порядку. Я сегодня видел его в своём собст-венном ресторане. Вот прямо как вас.
– Да кого его?
– Ах, да, вы же хотите по порядку. Ну так и слушайте. В девятьсот седьмом году я ездил в Тифлис, договориться о по-ставках вина. В седьмом году, в июне – это вам ничего не гово-рит?
– Ну, как сказать? Продолжайте.
– Я зашёл зачем-то, не помню, на Эриванскую площадь. А когда вышел из портерной, тут-то всё и началось. Взрыв, снова взрыв, дым столбом, стрельба… Я не воевал, но я понял, как это страшно. Потом все узнали, что ограбили фаэтон с деньга-ми, с большими деньгами. Ну, люди побежали, и я побежал. Но я оглянулся. Из дыма выскочил человек с двумя мешками, в крови, еле бежал. И тут, снова из дыма, вылетел в пролётке армейский офицер, нерусского облика. Он догнал раненого, вы-хватил мешки и ускакал. А мне, от страха, наверное, так запом-нилось его лицо…
– Чьё лицо? – спросил пристав. 
– Офицера, говорю вам, офицера. И вот теперь он сидит в моём ресторане. Немедленно его арестуйте!
– Арон Лазаревич, а вы ничего не путаете?
– Я?! У меня феноменальная память. Особенно на лица. Я вам больше скажу, потом, когда в газетах всё написали, я догадался, кто этот офицер на лошади и кто сейчас… у нас… у вас…
– И кто же?
Ресторатор зачем-то оглянулся по сторонам и, понизив голос, выдохнул:
– Это – Камо.
Становой пристав достал из ящика стола папку, раскрыл и, отыскав нужный документ, прочёл:
– Тер-Петросян Симон Аршакович, кличка Камо. Он? Вы уверены?
– Как в том, что сейчас вижу вас! Он! Камо! И он сидит в эту минуту в моём ресторане!..

«К верховьям»

В три-четыре раза цены подскочили второго апреля, во вторник. За три дня до этого из магазинов исчез хлеб. И не то чтобы его не завозили, но люди, давно прослышавшие о гряду-щем подорожании, закупали продукты впрок, словно это воз-можно – обеспечить себя хлебом на всю оставшуюся жизнь. Во вторник на заседание исполкома вызвали главного инженера городской пекарни. Долго рассуждали, в чём его обвинить, если хлеба по возросшей втрое цене в магазинах с утра больше чем достаточно. В конце концов закатали выговор и отпустили с миром.