«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

– Вот это лихо! Это подходит, – заговорщики одобритель-но загудели. – Экспромт?
– Ну… в некотором роде... – Не научился ещё врать Игорь Верхонцев.
– Эх, сюда бы ещё Успенск как-то присобачить, – решился на замечание Дубинский. – Ты переделай как-нибудь, чтобы слово «Успенск» прозвучало.
– Подумать надо, – потупился Верхонцев. – Чтобы ударно звучало, нужно его в конец строки вынести, а попробуй рифму подбери. Трудно.
– Подумаешь, ерунда какая. – Оттопырил губу Саша Кли-менко. – Например, Мценск. Успенск – Мценск. Классная риф-ма.
– Ага! – огрызнулся Верхонцев. – А ещё Смоленск. Сейчас возьму атлас и простыню рифмами испишу.
– Ладно, не ссорьтесь, – поднял руку Бахров. – Игорь ещё подумает. Есть ещё один момент. Обязательно речь зайдёт о памятнике.
– Пусть стоит, – поспешно откликнулся Лобода.
– Пусть стоит, конечно. Хотя монумент, прямо скажем, бездарный. Как он у нас изображён? В лётном шлеме, на про-пеллер опирается, на постамент ниспадает парашют. Полней-шая чепуха! Степанов погиб на стратостате, и никаких винтов у этого аппарата не водилось априори. И парашют – если бы их экипировали парашютами, они бы наверняка выпрыгнули. Мне кажется, их нарочно лишили такой возможности. Убрали Степа-нова. Сталин убрал.
– То есть? Как это? – слушатели заволновались, такую версию гибели известного революционера они слышали впер-вые.
– Да очень просто. Судите сами, всю жизнь мы слышали: Фома Степанов погиб в 1923 году, в то время как первый офи-циальный полёт подобного рода состоялся в 1931-ом. И то в Швейцарии.
– Угу, – кивнул Лобода. – Огюст Пикар и Пауль Кипфер.
– Абсолютно справедливо. То есть Советская Россия спе-шила по обыкновению утереть нос всему миру и пыталась осу-ществить сырые проекты. И вот, представьте, готовится полёт на стратостате, экипаж укомплектован пилотами и учёными. И вдруг – Степанов. Почему? Зачем? Понятно, конечно, руково-дящая роль партии и тэ дэ, но почему именно он? Не сам же вызвался. Мероприятия такого характера без ведома Сталина не проводились, значит, он Степанова и послал. И аварию на-верняка подстроили. Если нужно убрать человека, что ему стоило пожертвовать парой учёных?
– Ну, а убирать-то за что?
– Имелось, видимо, за что. Ведь какой интересный ряд получается. В Тифлисе автомобиль, чуть ли не единственный в городе, сбивает Камо в двадцать втором году. Котовского уби-вают в двадцать пятом, но материалы следствия засекречены, известно только, что убийца вышел на свободу через три года. В том же году гибнет в авиакатастрофе Георгий Атарбеков, Же-лезный Геворк, друг Камо. Жуткая личность. Далее. От неудач-ного опыта на себе умирает Александр Богданов, один из ини-циаторов экспроприаций, партийная кличка – Рядовой. После революции – естествоиспытатель, директор им же и созданного Института крови. Это случилось в двадцать восьмом году. А ещё раньше, в двадцать первом, гибнет Артём. Поехал испытывать аэровагон, а на обратном пути рельсы оказались завалены камнями. Уж очень напоминает историю со стратостатом, одна схема.
– Но Артём же дружил со Сталиным, тот потом сына его усыновил, – перебил Бахрова Дубинский. – Не вяжется как-то.
– Может, и не вяжется, – не смутился Григорий Афанасье-вич, – а может, и вяжется даже очень. Не простил ему вождь британского подданства или сепаратизма, кто знает. Хотя, воз-можно, здесь Троцкий постарался. Какая разница – всё равно система сработала.
Бахров сунул пальцы в пачку «Примы», обнаружил там пустоту и достал из ящика стола новую, запечатанную. Закурил и продолжил:
– Но вернёмся к Степанову. Странная, изломанная судь-ба. Биография, в которой прорва белых пятен. Родился, пред-положительно, в Воронежской губернии, детство и юность про-вёл в бродячем цирке, перед первой мировой как-то оказался в Успенске, вёл подпольную работу, потом империалистическая, потом гражданская, сведений почти нет, и наконец – авария стратостата, опять же в Успенске. Рок? Ирония судьбы? Взле-тели в Кунцево, набрали высоту и рухнули за восемьсот кило-метров от места старта. При приземлении – аварийном, кстати – оторвалась гондола. В аккурат у Меланьиной заставы. Понят-но, весь экипаж – в лепёшку. Мы, пацанами ещё, на то место бегали смотреть. Там, где сейчас микрорайон.
– Ну, а тогда, до первой мировой? Что он в Успенске де-лал? – спросил Капитонов.
– Сейчас уже трудно сказать. Могла бы пролить свет Аг-лая Яблокова. Старые люди говорили, что раньше она расска-зывала одну версию и упоминала вскользь об экспроприациях, но потом её вызвали в НКВД, подержали дня три, слава Богу, не посадили, и она в дальнейшем начала нести что-то о подпольной типографии, о распространении листовок и прочую муть. Может, в наше время правду бы и сказала, но, жаль, не дожила старушка.
Часы на стене утробно проскрипели и отбили восемь уда-ров. Лобода вскочил с кресла.
– Пора. И так засиделись. Темно уже на улице.
Последними уходили Капитонов и Дубинский. Накинув на плечи пальто, Бахров вышел их проводить.
– Много ещё тайн даже в нашей, городской истории, – ска-зал он, яростно затянувшись табачным дымом. – Вы слышали, конечно, байку о том, что где-то у нас в городе зарыл клад кто-то из украинских гетманов?