«Девяносто первый или путь в бронзу», роман

Виктор Шендрик

О чём мы хотим рассказать? О чём наша история, о чём незатейливое повествование наше? Трудно ответить на этот вопрос однозначно, поскольку историй здесь предстаёт пред нами, по сути, две. И хотим мы поведать о судьбах двух моло-дых людей, живших в одном веке, хотя и на разных его рубежах.
Да, безнадёжно разнесли, раскидали наших героев годы. А что же объединило их, что свело на страницах этой книги? Молодость? Любовь? Жизнь на переломе эпох? Ответим: и то, и другое, и третье. Но паче прочего объединил их город.
«И стояла на земле Русской крепость Успенск». Помните? Мы остаёмся верны облюбованной некогда теме.
О жизни и деяниях профессионального революционера Фомы Андреевича Степанова можно прочесть в любом учебни-ке советской истории. Самая мало-мальски уважающая себя энциклопедия уделила ему хотя бы несколько строк. Наша же задача – соскрести бронзовый налёт, размотать замшелый ко-кон легендарности и рассказать о подлинной, невероятно про-тиворечивой и, чего греха таить, искалеченной жизни русского парня, воздушного гимнаста из бродячего цирка братьев Поло-сухиных.
Вадим Капитонов знаком нам давно. Иногда представал он перед читателем всего лишь как сторонний наблюдатель сущего, иногда – как активный участник событий, происходящих в небольшом украинском городке Степановске.
На страницах несуетного нашего сочинения появится не один персонаж, это мы обещаем твёрдо. Но главным фактором, вовлекшим нашего героя, Вадика Капитонова, в перипетии го-родской жизни начала девяностых, оказалось знакомство с ве-дущим экологом города, активистом всех мыслимых и немыс-лимых движений Володей Дубинским. А если уж так случилось, пожалуй, расскажем и о нём. Итак, начнём с Божьей помощью скромное повествование наше! 


«Подвергай всё сомнению»

И по сей день Володю Дубинского в городе, в достослав-ном нашем Степановске, знают все. Вообще говоря, всех в на-шем городе, от мала до велика, знают все, а уж что касается Дубинского, то его – особенно. И репутацию он заработал от-нюдь не отъявленного скандалиста и выжиги, но снискал он из-вестность как нарушитель общественного равновесия, поста-новщик неудобных вопросов, ниспровергатель авторитетов и ревизионист устоявшихся взглядов на суть вещей и событий.
Недругам Дубинского, в попытках как-то объяснить его активность, в голову приходили самые разные причины: от желчнокаменной болезни до голодного детства и психологической травмы сексуального характера. Тщета подобных измышлений барахталась на самой поверхности – Дубинский никогда не доводил дело до конца. Цели, которые он ставил перед собой, важными для него вовсе не представлялись, и достигать их он почти никогда не собирался. Ему нравился сам процесс расшатывания косных муниципальных устоев. Подлинный злопыхатель не успокоится, пока не увидит перед собой остывающую золу, Дубинского же больше забавляла причудливая игра пламени.

А уж о голодном детстве говорить и вовсе не приходилось – детство Вове Дубинскому досталось счастливое и идеологи-чески выдержанное. Комсомольский значок на материнском жа-кете, читающий «Правду» отец, пленумы-съезды КПCC на экране телевизора «Рекорд» – мелкие, но неотъемлемые штрихи картин, сбережённых ранней памятью. С годами они продолжали копиться, штрихи, вехи и отправные точки: рубиновая звёздочка с курчавым мальчиком уже на его форменном пиджачке, пионерская клятва, странный допрос в горкоме ЛКСМУ – приём в комсомол. Сомнений в необходимости этого членства даже не возникало – если уж мама ходила в комсомолках…

Случалось, конечно, всякое, и за первое промывание моз-гов Дубинский благодарен не заокеанским радиостанциям, а своему собственному деду. Володя редко вслушивался в бесконечные застольные споры деда с отцом «о политике», в тринадцать-четырнадцать лет его одолевали более животрепещущие интересы. Но в тот раз дед буквально закричал:
– Ленин! А что ваш Ленин?! Дали винтовку и двести грамм хлеба в день – служи! А не выдержал, убежал – поймали и рас-стреляли! Это правильно?!
Гром среди ясного неба! Крамола! Афронт! Говорить мож-но что угодно, можно слушать похабные стишки про Хрущёва с Неру и хихикать, можно жевать длинный конец пионерского галстука, но – Ленин! Самый человечный человек, Вождь всех обездоленных! Даже матёрые уголовники выкалывают на груди его профиль. Ленин никогда не ходил в туалет. Последнее, правда, вряд ли, но всё-таки…

От разрыва мозга Вову спасло то, что деда он недолюбливал. Дед постоянно ворчал, заставлял собирать вишни в его саду, а по вечерам таскать воду и поливать помидоры, никаких симпатий внуку тем самым не внушая. А нет симпатии – нет и доверия, это закон.
Между тем, приближался 1970-й год, а с ним – столетний юбилей Вождя мирового пролетариата. Володя Дубинский, ра-зумеется, не задумывался над тем, как юристу-экстерну, по-мощнику присяжного поверенного удалось выбиться в проле-тарские – мирового, к тому же, значения – вожди. Володя кол-лекционировал значки и марки, на которых красовались учёные, космонавты и профессиональные революционеры.

Ближе к 1970-му году Великий и Неделимый на полную мощь запустил свою, и без того не знавшую отдохновения, идеологическую машину. На заводах и фабриках, в крестьян-ских хозяйствах и воинских частях подводили итоги соцсорев-нований, а их победители – одиннадцать миллионов советского народонаселения – награждались специально отштампованной медалью «За доблестный труд» с профилем Вождя, что в ие-рархии регалий считалось круче, нежели удостоиться медали «Партизану Отечественной войны».
Не забыла в эти дни «орлиная власть» и о миллионах своих «орлят» – в школах ввели уроки по изучению биографии Светоча. В восьмилетке, где учился Дубинский, подходящего для ленинской комнаты помещения не нашлось – народное об-разование с огромными трудностями преодолевало последст-вия демографического взрыва середины 50-х. И тогда админи-страция приняла нехитрое и, пожалуй, единственно верное ре-шение: планшеты с пропагандистским материалом разместили на стенах школьного коридора, а уже поглазеть на них в опре-делённые часы приводили все классы поочерёдно. А Дубинский Вова, мальчик из приличной семьи, хорошист и успешный собиратель металлолома, угодил в экскурсоводы.
Чувствуя себя не вполне уверенно, подросток Дубинский вышагивал перед шеренгой своих сверстников, тыча указкой в картинки, живописующие сценки из жития великого Ленина: большая семья Ульяновых, средний сын утешает мать после казни старшего («Мы пойдём другим путём»), ссыльный посе-ленец на охоте в Шушенском, ораторствующая фигурка на бро-невике, номер «Правды» в руках председателя совнаркома, пресловутое бревно на его плече…
Володя монотонно бубнил заученный текст, успевая с тоской думать о том, что за эти вот лекции, за эти проходки с указочкой его вполне могут поколотить где-нибудь в школьной раздевалке.

Зато, невольно вглядываясь в иллюстрации и фотографии школьного «музея», сделал Володя для себя неожиданное открытие, а именно: Ленин не улыбался! И даже рьяная фантазия советских художников не смогла родить пассаж: Владимир Ильич расплылся в улыбке. Нет, встречались, конечно, на фото какие-то невразумительные ухмылки в усы или эта осточертевшая «лукавинка», но улыбнуться широко, от души, как кумир советской детворы Юрий Гагарин, – нет, на такое Ильич явно не сподобился.
Неприглядность предмета размышлений лежала на по-верхности. Ну, не какаешь ты и не писаешь, как заправский не-божитель, – твоё дело, но улыбнуться-то можно. Опять же, кни-ги. Если человек усаживается за письменный стол с претензией написать книгу, он должен иметь хотя бы зачаточное чувство юмора. Иначе – полнейший неуспех в виде упорного читательского неприятия. А тут… Нахреначить пятьдесят пять томов сочинений и не дать читателю ни малейшего повода для улыбки, если не считать таковыми скептические ухмылки трезвомыслящего человечества!

Страницы