«Глаза любви наведены на резкость…»

Почта, гостиница, школа, кулинария, метро.

Голы мы, Господи, голы, хоть и одеты пестро.

Что за охотничья жадность, будто мелькающий мир –

Дичь, и нельзя удержаться.

                                                  Ну почему ты мне мил,

Дышащий тяжко охотник, все же настигший меня:

Все перепуталось в потных ветках сомлевшего дня,

Взводных, дневальных и ротных, рвотных – какая херня!

Блинная, рынок, аптека, Рыба, кофейня, кальян,

Словно фигурка ацтека – смуглый строительный кран.

Быстро сгустившийся вечер все это спрячет, когда

Старенькой нанкой на плечи ляжет, укрыв от стыда,

Холода и удивленья: кто ты? Не муж и не брат.

Хоть постоим на коленях молча у запертых врат.

                       3

Словно вода во льду накрепко заперта,

В райском саду – вон у того пруда

Спит Гефсиманский сад в косточках от маслин,

А в лепестках цветов – крепдешин, муслин,

В полутемном клубе вьющийся под вальсок –

От барака, теплушки, окопа на волосок.

Ангел Твой пред собой гнал нас сухой листвой,
Медленно застывал в воздухе голос Твой,

Мы же, в слезах, в пыли, оглушены и злы,

Милый эдемский прах в ладанках унесли.

Стоит закрыть глаза – как на ладони, сад,

Зернышки городов в вишнях его дрожат.

Солнце его горит – даже когда война,

Даже когда чума – в каждом глотке вина,

В каждом счастливом дне, украденном у судьбы, –

На холостом витке срывающейся с резьбы.

                      4

Не смотри на меня, когда я сплю.

Мало ли что пробежит по губам, по скулам, –

Что, если тень, волнистая, как верблюд

За верблюдом – по каменистым, скудным

Морщинкам, позвякивая в тюках

Контрабандой, потянется: ревность, похоть,

Сдавленный шепот, выстрелы, душный страх

Потери?

                Грохот – упасть, оглохнуть.