«Глаза любви наведены на резкость…»

*  *  *

 

Ну очень добрые. Особенно Кельн,

Дающий себя изнасиловать – только чтоб шито-крыто.

Потому что бегущие по волнам – братья: коль

Подставляешь корыто,

 

Что уж тут мелочиться – у вас же полно земли,

А уж девок – подавно. Только где же вы были,

Когда в ваши святые гавани шли корабли

С детьми Рахили?

Я напомню – вы их топили.

 

А соседей закапывали живьем.

Да, Валленберг, да, поддельные документы,

Спасавшие вашу честь, которой при любом

Раскладе – ни тогда не было, ни сейчас нету.

 

Да, мне жаль бегущих – под умолкший звон

Ваших колоколов, но, как презренный циник,

Задаю лишь один вопрос – тогда, в сороковом,

Куда вы дели аптекаря с улицы Капуцинок?

 

Да, мне жаль ваших святых камней, но пыль

Под ногами бредущих в Аушвиц, пыль от развалин штетла

Сушит мои слезы. Вы – Шарли, ну а я – Рахиль,

Стучащаяся в ваши двери. Тщетно.

 

 

*  *  *

 

О, Англия! Скоро срубят твои дубы,

Выкинут из Вестминстера каменные гробы,

Раздавят твои хартии, как выеденное яйцо,

И побледнеет твое лицо

В рыжих веснушках – ты вскинешь брови, закусишь губу,

И все твои ричарды перевернутся в гробу.

 

О, Франция! Скоро твой Нотр-Дам де Пари

Осыплется, как осенний лес, ибо червь у тебя внутри

Высосал твою доблесть, подточил стебелек

Твоей лилии, колпак санкюлотский – и тот поблек.

 

О, Европа нежная, плывущая на спине быка,

Ты устала держаться за его крутые бока

И вот-вот соскользнешь, растерянно теребя

Бычий загривок.

                               Как же мы без тебя?!

 

*  *  *

 

Та женщина, которую с тобой

Мы обманули, с этих фотографий

Так счастливо глядит. Иди домой,

Пусть под твоей ногой не хрустнет гравий,