Иные Ангелы

         Мне не снится война. Потому, наверное, так трудно заставить себя заснуть.

         И текст вычитывается лучше всего ночью. Днём мешают суетливые заботы двадцатидневного гражданского статуса...  Напрасно я взял остаток отпускных одним куском. Двадцать дней – слишком мало, чтобы что-либо успеть сделать по-цивильному, с гарантией, с запасом прочности. И вполне достаточно, чтобы взвыть волком по той жизни, в которой семь десятых вероятности успеха – достаточное основание со спокойной душой идти ва-банк. Просто потому, что сама жизнь гарантирована на семьдесят процентов. В которой отделить главное от второстепенного легко: главное – это то, что переживёт тебя, если ты всё же попадёшь в те тридцать, которые придерживает за собой несчастливая случайность.

         Я не знал этого прежде. Я не жил так раньше. Теперь это моё. А ещё?

         Владеть всеми видами пехотного оружия, от пистолета до противотанкового ракетного комплекса, за обидным исключением СПГ и анекдотическим – подствольного гранатомёта. Управлять БМП и танком. Работать их орудиями и пулемётами. Корректировать огонь других, которые это умеют лучше. Находить пути и цели для вышеуказанной техники. А также выводить её из строя с помощью стакана солярки или пригоршни земли. Видеть и слышать: то, что умел прежде, оказалось пародией на слух и зрение.  Быть невидимым и бесшумным, и это было самое трудное: сломать стереотип детской игры в прятки.   Замереть и отгородиться от мира легко, а иначе поначалу кажется невероятно сложным... Налаживать быт в чистом поле из подручных средств, ремонтировать без инструментов, поддерживать чистоту тела и жилища без воды... Налетайте, девки: завидный жених!..

         А ещё – расставаться с вещами без жалости и принимать помощь без неловкости.

         А ещё – знать, что вторая юность – не медицинская циничная метафора, что имея полвека в паспорте, можно быть от силы тридцатилетним. И что спуская курок, можно по-прежнему боготворить человека как явление мира.

         Знать ещё одно, парадоксальное обличье любви: на гранате, которую бойцы носят на самый крайний случай, для самоподрыва, есть обычно женское имя...

         Забавно перечитывать написанное, забавно, как никогда прежде. И впервые не тянется рука что-либо исправлять. Цель достигнута: первые главы писал другой человек. Похоже, мой младший брат, которого у меня никогда не было здесь и которых так много там. И которых всё больше: ведь шестая волна уйдёт, её понемногу заменяют контрактники, по большей части пришедшие через военкоматы и учебки. Данные об их количестве, которыми глушат аудиторию телеканалы, – собачий бред, оно завышено, как минимум, впятеро. Но мы, державшие двумя восьмёрками участок фронта, где по всем канонам должно стоять не меньше семидесяти человек, и такого не ожидали.

         И всё же есть момент, отравляющий законное удовлетворение. Слишком много единственного числа первого лица в тексте, само название которого множественное. Да, конечно, цель была узкая и чётко ограниченная, да, конечно, чужая душа – не потёмки, но всё же место недостаточно освещённое, да, эксперимент над собой, псевдонаучный протокол, но всё равно... Скала, Белка, Шайтан, Удав, Чех, Алхимик, Кабан, Адыга, Ховрах, покойный Немой... и ещё десятки позывных, каждый из которых – яркий и своеобразный мир, достойный большего, чем такое кустарно-доморощенное исследование... Терпеть не могу чувствовать себя должником. И страшно не люблю военную тематику. Но похоже, выбирать придётся только из этих вариантов. Пятьдесят на пятьдесят. Точнее, тридцать пять на тридцать пять. Пресловутые тридцать процентов в учёт можно не принимать: их не выбирают, выбирают они.