«Луч прошивает все», повесть

Я держалась большой дороги и к середине следующего дня попала в небольшой городок. День оказался четвергом. Не то чтобы в посёлке я совсем не слышала про дни недели, но они там были чисто декоративны. А тут – на тебе, четверг, рабочий день. И я исполнила свою – ну не то чтобы мечту, а тайное желание. Я попёрлась в милицию и спросила, не могут ли мне сделать паспорт. Фотография (правда, двухлетней давности) у меня была с собой, в кармане рюкзачка. Учитель, смеха ради, как-то щёлкнул нас, трёх лучших учениц, и подарил каждой по фотке. Вот я и вырезала себя, стараясь орудовать поровнее.
Меня встретили две толстые похохатывающие тётки. Одна была в очках, другая – нет. Одна пила чай с пирожным, другая поливала цветы. Я не видела смысла во вранье и говорила чистую правду – что родилась в посёлке, что документы у нас вообще были не в ходу, что мой отец – иностранец, корейский браконьер, ныне покойник. Тётки похохатывали. Они смастерили мне паспорт прежде, чем первая доела пирожное, а вторая полила все цветы. В общем, я вошла в этот двухэтажный барак никем, а вышла гражданкой РФ Марией Румянцевой. А могла стать Софией Тё. Но отчего-то выбрала неработающее имя, данное мне матерью, и её же фамилию. Только куда я ни попадала, меня, словно по сговору, на второй или третий день начинали звать Соней – из-за узких, словно припухших глаз, а ещё оттого, что я при возможности спала впрок. Я знала, что завтра, может быть, мне придётся встать засветло и уйти на запад, поэтому сегодня спала до двух или до трёх.
Дальше дороги на запад начали ветвиться – и так же моя память немного ветвится, слоится как будто. Мне кажется, я помню всё, но в нетвёрдом порядке. Поэтому, надеюсь, любезные слушатели не будут так уж строги в плане хронологии. А я постараюсь нащупать другие оси, вдоль которых смогу излагать материал. Например – что странного и удивительного мне встречалось в пути.
Здесь отчего-то в первую очередь вспоминается глуховатый посёлок – не больше моей малой родины, но стоящий на огромной равнине, так, что в любую сторону от него было далеко ехать до людей. Как он возник несколько веков назад, никто толком не знал. Судя по всему, его построили беглые подальше от человечества. Километрах в пятнадцати был, впрочем, населённый пункт побольше с некоторыми утехами цивилизации, из которых для моей истории важны почтовый ящик, пункт приёма металлов и магазин.
В посёлке не было электричества — то есть стояли столбы без проводов. Жизнь текла вдоль светового дня; экономика, казалось, исчерпывалась натуральным хозяйством. Но постепенно между баб начиналось брожение — и вот в какой-то день они писали гневное письмо в область — отчего, дескать, нет в посёлке электричества, и что это за безобразие, и куда смотрит начальство. Самая легконогая баба отправлялась в экспедицию к почтовому ящику — после этого все начинали ждать. Примерно через неделю приезжал мрачный опухший участковый на вонючем уазике, оглядывал голые столбы, опрашивал местное население, составлял протокол и уезжал. А ещё через неделю приезжала бригада электриков со специальным оборудованием и, грязно ругаясь, проводила электричество вплоть до крайней избы. Свет был два дня и одну ночь, после чего местные мужики, тоже вооружившись какой-никакой оснасткой, рискуя руками и грязно ругаясь, срезали провода, а на следующее утро везли добычу на телеге в пункт сдачи металла. На выручку покупали в магазине немного водки, лопату, вилы или грабли кому-нибудь в хозяйство и гостинцы ребятишкам. Посёлок погружался во тьму — и где-то через месяц бабы начинали ворчать: куда, мол, смотрит областное начальство. Удивительно, что ворчание это было искренним, как будто бабы и мужики жили в параллельных мирах.
Так получилось, что я прожила в этом посёлке два электрических цикла, и меня, не скрою, удивил этот размеренный абсурд. Я спросила местных интеллектуальных лидеров обоих полов, не проще было бы оставить провода в покое, а деньги, которые из области так или иначе уходят на постоянное решение световой проблемы, оформить как субсидию. Меня даже не сразу поняли. А потом наставительно объяснили, что так, как есть, всё идёт по порядку, а как оформить субсидию, непонятно. Мы, жулики и мародёры, обязуемся не срезать провода, а вы за это платите нам ежемесячную дань? Мой проект вылился в пятиминутку счастливого смеха — дай Бог, чтобы большинство досужих проектов доброжелателей моего Отечества обрели такую судьбу.
Сейчас, повзрослев и накопив жизненный опыт, я не вижу серьезных альтернатив этому электрическому порядку. Более того, я определяю для себя порядок как фрагмент жизни, способный воспроизвести себя. Вы спросите — а как же смысл? На это я отвечу: смысл — как тень, которую отбрасывает предмет, то есть зависит от того, откуда светить и с какой интенсивностью. Первична же сама вещь, в грустной своей сумеречности.
В этом посёлке я встретила Анну, долговязую белёсую девочку на год моложе меня. Она постоянно о чём-то думала, так что её приходилось окликать дважды. Выходя из своих раздумий, она доброжелательно улыбалась, но чувствовалось, что с собой ей было интереснее, чем с нами.
У неё дома каким-то образом оказалось много книг какого-то чудовищного ассортимента — всего понемногу, и ничего подробно. Если, например, по этой библиотеке изучать историю, из неё выпали бы целые века, а если географию — то моря и страны. Между тем Анна, жадно впитав все эти буквы и как-то упорядочив их в мозгу, имела иллюзию знания. Впрочем, у неё вся жизнь была впереди.
Её отец хорошо лазил по электрическим столбам. Её мать обладала хорошим почерком. Если же отвлечься от титульного бизнеса посёлка, отец Анны хорошо резал по дереву. Но на пятьсот километров вокруг всем было глубоко плевать на резаное дерево.